Чемодан, вокзал, Иран

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

18+. НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЁН, РАСПРОСТРАНЁН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ СМАГИНЫМ НИКИТОЙ АНАТОЛЬЕВИЧЕМ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА СМАГИНА НИКИТЫ АНАТОЛЬЕВИЧА.

Никита Смагин. Всем Иран. М.: Individuum, 2024. Содержание

Поскольку сам Никита Смагин начинает свою книгу с истории об одном коте, знакомство с которым запустило цепочку событий, превративших автора в одного из наиболее заметных специалистов в российском медиапространстве по Ирану, я думаю, что и мне будет позволительно начать свою рецензию с небольшого отступления.

Первичный импульс написать про эту книгу возник у меня после того, как я узнал, что Никита Смагин, эфиры с которым на тему Ближнего Востока я периодически смотрю на YouTube, внесен Минюстом РФ в список «врагов народа» (то есть, как это теперь принято говорить, «иностранных агентов»). Это известие, должен признать, ввело меня в некоторый ступор, поскольку в первый момент я подумал: уж не является ли Смагин, с точки зрения российских властей, агентом того самого Ирана, который он повадился изучать? Потом я, конечно, пришел к выводу, что скорее дело в том, в каком свете предстает после комментариев Смагина страна, которая многими сейчас воспринимается как один из важнейших наших геополитических союзников — а некоторыми даже как образец подражания и нравственный ориентир. А также, разумеется, в том, какие небезопасные параллели можно после этих комментариев провести.

О том, что, пока я читал книгу Смагина, случилось с издательством «Индивидуум» и с книжным рынком России в целом, читатели «Горького» наверняка в курсе и без меня, и все необходимые выводы они уже из этого сделали. Пожалуй, наиболее очевидный из этих выводов сводится к тому, что мы стали свидетелями еще одного размашистого шага по направлению к пресловутому Ирану — предельно несвободному государству, совмещающему новейшие достижения полицейшины с архаичными моральными догмами. Или все-таки реальный Иран не столь однозначен, а то, о чем я только что написал, — это некий импортный образ страны, сформированный не без участия российской пропаганды (на которую и сам Смагин работал)? В этом-то вопросе вместе с его книгой и хотелось бы разобраться.

Книга Смагина состоит из 13 глав, каждая из которых посвящена одной из важных сфер иранского общественного устройства. Например, тому, как на самом деле выстроена местная политическая система и можно ли считать Иран социальным государством? Иранскому национализму и шиизму как социальной скрепе. Реальному отношению иранцев к России, США и Израилю. Реальному воздействию на иранскую экономику западных санкций. Ситуации с алкоголем и запрещенными веществами. Семейным отношениям. Проблеме свободы творчества. Наконец, массовым политическим протестам, которые периодически сотрясают страну до основания, однако, как может показаться несведущему в иранской проблематике человеку, до сих пор не привели ни к каким значимым последствиям, помимо разгула полицейского насилия.

В рамках такой конструкции Смагину удается затронуть едва ли не все аспекты жизни при режиме аятолл, которые вызывают интерес у досужего читателя. Например, каким правовым статусом пользуются сексуальные меньшинства; в чем заключается причина феноменального успеха иранского кино (вы ведь тоже порадовались за Джафара Панахи?); как выживают собачники в стране, где с их питомцами нельзя ни легально гулять по городу, ни даже перемещаться на автомобиле.

«Всем Иран» выстроен так, чтобы постоянно переключаться с формата научно-популярного издания, в доступной форме доносящего до читателя сведения об истории, экономике и культуре этого региона, на личные впечатления автора, который провел в этой стране несколько лет молодости за интересной работой. Воспоминания об интернет-шатдауне, дружеских посиделках с необычными людьми за бокалами недозволенных напитков и даже участии в шиитском паломничестве — вот что вы найдете в репортажных вставках такого рода. Кроме того, в приложении к книге приведен словарик персидских ненормативных и сленговых выражений, без которых, если вы вдруг окажетесь в Иране, вам тяжело будет на должном уровне участвовать в общественно-политической дискуссии.

Каждая глава книги Смагина ориентирована на то, чтобы продемонстрировать читателю парадоксальную разницу между тем, что вы, скорее всего, представляете себе, когда слышите об Иране, — и тем, как дела в этой стране обстоят на самом деле. Вот, скажем, знали ли вы о том, что, хотя Иран вроде бы наш стратегический партнер, Россия в этой стране, прямо скажем, не пользуется любовью? Ей до сих припоминают многочисленные обиды, которые в самой РФ вспомнит далеко не каждый любитель истории: русско-персидские войны первой трети XIX века, расстрел казаками из пушек первого иранского Меджлиса (парламента) и совместную с Великобританией оккупацию страны в период Второй мировой. К счастью, на простых россиян иранцы эту неприязнь мудрым образом не переносят, к тому же их интересуют многие артефакты русской культуры: самовары, книги Достоевского и даже пьесы Александра Вампилова.

Или о том, что помимо теократических институтов в Иране существуют избираемые демократические, и на уровне президентских выборов в стране возможна реальная политическая конкуренция, от которой зависит, в каком направлении она продолжит развиваться? А иранская экономика, как бы она ни трещала под гнетом санкций, все равно остается социально ориентированной и продолжает покупать лояльность населения целым ворохом всевозможных пособий и дотаций?

«Власти выделяют деньги для покрытия значительной части медицинских страховок, внедряют программы беспроцентного (или около того) кредитования для покупки жилья, продают отечественные автомобили по фиксированным ценам. Школьное образование бесплатно полностью, а высшее — примерно наполовину: в государственных вузах все студенты обучаются на бюджете. С момента Исламской революции 1979 года именно на социальную политику всегда приходится самая большая доля в расходах госбюджета — в среднем около 50%», — пишет Смагин.

О том, что иранцы поголовно пьют (а то и употребляют еще более опасные и ничуть не менее запрещенные вещества), а городская молодежь вовсю открывает для себя прелести внебрачных связей на закрытых «вписках», вы, я думаю, догадывались и так. Однако одной детали из книги Смагина, я думаю, все же удастся вас впечатлить: поскольку на официальном уровне Иран свободен от алкоголя, у дорожных полицейских, как правило, нет при себе алкотестеров, и такая ситуация немалым образом способствует популярности пьяного вождения. «Ближе к ночи улицы Тегерана заполняют сотни подвыпивших автомобилистов, возвращающихся с вечерних посиделок», ведь пьяная езда считается более безопасным занятием, чем поездка с таксистом, который, унюхав подозрительный запах от пассажира, может и сообщить куда следует.

Иран, как общеизвестно, страна, противопоставившая себя всему миру за исключением шиитской «Оси сопротивления», которая функционирует как единое целое по большей части в воображении аятолл. Да только — вот один из наиболее очевидных парадоксов геополитики — остальной мир от этого противостояния выигрывает куда больше Ирана.

В Иране на государственном уровне лозунги об уничтожении «сионистского образования» пользуются статусом одной из важнейших скреп, но изо всех случаев реального физического противостояния Израиль выходил победителем. А главное, что в самом Израиле такая риторика играет только на руку политикам вроде Беньямина Нетаньяху, которые превратили Иран в важнейший жупел, необходимый, чтобы поддерживать в воздухе атмосферу экзистенциальной угрозы и мотивировать электорат голосовать за ультраправых. Этим же целям служит, например, миф о том, что иранская ядерная программа предназначена для того, чтобы повторить Холокост (в действительности, на территории исламской республики проживает около 10 000 евреев, которые пользуются рядом льгот, включая право производить алкоголь).

От этой ядерной программы вообще получается одна беда. Бронебойные санкции, которые против экономики Ирана применил Барак Обама, затем он же отменил и заново ввел Трамп, ведут страну к чудовищному дефициту бюджета и, как следствие, к инфляции. Иранская экономика просто не может себе позволить тянуть действующий объем социальных расходов, но режим аятолл не намерен от них и отказываться по соображениям идеологического характера.

«Не Трамп, не Обама и не какой-то еще внешний враг придумали бензин по 5 центов за литр, бесплатное электричество для мечетей, „субсидированные“ доллары для ключевых экспортеров в 5–10 раз дешевле рынка и прочие расходы, камнем висящие на бюджете», — пишет Смагин. Для обхода санкций невозможно обойтись без серых финансовых схем, а серая экономика способствует расцвету кумовства и коррупции, которые тянут страну еще глубже на дно. Вся антизападная риторика и деятельность Ирана привели страну только к тому, что она загнала себя не в замкнутый круг даже, но в нисходящую спираль, из которой, если Трамп не заключит теперь новую ядерную сделку, она никак не сможет самостоятельно выбраться.

«Нет лозунга, который чаще встречается в Исламской республике, чем пожелание гибели злейшему идеологическому врагу. Флаги США и Израиля сжигают на демонстрациях, их же изображают на полу при входе в школы, университеты и общественные учреждения, чтобы иранцы их топтали». И все это притом, что, как полагает Смагин, иранцы склонны воспринимать Израиль без каких-либо эмоций, а жизнь в недоступных США — даже чрезмерно идеализировать (примерно так же, как то делали их товарищи по несчастью, запертые в застойном Советском Союзе). И в любом случае, простого иранца интересует не геополитика, а то, что происходит внутри его собственной страны, — и главное, будет ли у него возможность купить десяток яиц и заправить бензобак автомобиля.

Одна из местных знакомых Смагина, обычная 30-летняя девушка, занятая в Тегеране на скучной офисной работе, говорит, что ни разу не встречала среди своего поколения хотя бы одного религиозного человека. «Как ни странно, она говорит правду: можно прожить всю жизнь в Исламской республике, где 98% населения официально причислены к мусульманам, сотни тысяч людей каждый год участвуют в религиозных шествиях, едут в паломничества и громко плачут во имя имама Хусейна, и при этом существовать во вполне комфортном „пузыре“ атеистов», — комментирует автор.

За чтением «Всем Ирана» иногда может создаться впечатление, что сам Смагин познает страну, находясь в такого же рода пузыре из европеизированной столичной молодежи (и сочувствующего ей старшего поколения), которая прекрасно все понимает и воспринимает режим с его ценностями как нечто предельно гнилое и архаичное, — но и не имеет сил его изменить. Конечно же, такими людьми Иран не ограничивается, и на страницах книги Смагина иногда возникают и люди совсем другие: облаченные во все черное паломники, следующие до гробницы имама Хусейна в иракской Кирбеле, или женщина с разбитым лицом, которую муж тянет за руку в дом на улице консервативного Кашана, отделенного от Тегерана всего несколькими часами езды. Один раз появляются иранские силовики, хотя и остаются за кадром, ограничившись сотворением автору некрупной пакости.

Как вообще вся шаткая система иранской государственности, основанная на своеобразном сочетании религиозных догм и прогрессистских идей, выработанном еще Исламской революцией, жесточайших запретов и часто наплевательского отношения к их соблюдению, политических репрессий и неспособности власти заставить интеллигенцию замолчать, до сих пор продолжает устойчиво функционировать? Парадоксальным образом Смагин приходит к тому выводу, что иранскую систему с немалым трудом держат на себе два столпа: элементы демократии и социальная политика. Иранская власть опирается на беднейшие слои населения, а также, пусть и очень медленно, черепашьими шажками, но позволяет обществу менять правила игры в том направлении, на которое то выражает запрос: и это направление далеко от консервативного.

«Так, в начале 1990‑х иранки почти поголовно ходили в черных чадрах, а в середине 2010‑х они уже могли выйти на улицу в лосинах, прикрытых манто, уложив платок на самую макушку, лишь номинально обозначив его присутствие — о полной свободе говорить не приходится, но прогресс налицо. Похожие тенденции наблюдались за последние тридцать лет и в экономике, и в других сферах жизни, почти во всех», — пишет Смагин.

А поскольку тенденции к демократизации у нас сейчас явным образом не в чести, наверное, сказанное выше и может быть кем-то воспринято в качестве очернения живущей под беспощадным гнетом санкций ближневосточной страны. Страну, которую Смагин, — вот еще один заложенный в книгу парадокс, — похоже, сумел искренне полюбить.

* Фото в начале материала: Ali Haghighi/Unsplash