Будьте как рейверы

Timothy Morton. Hell: in search of a Christian ecology. New York: Columbia University Press, 2024

Всякое религиозное обращение — событие само по себе невероятно притягательное, завораживающее, биологическое, как гиперметаморфоз мантиспы — насекомого, которое в личиночной стадии обильно питается паучьими яйцами, чтобы превратиться в весьма милое богомолоподобное существо. Зрелище это тем более познавательное, когда через духовное преобразование проходит человек, от которого в последнюю очередь ждешь чего-то подобного. 

Тимоти Мортона у нас по странному стечению обстоятельств записывают в «темные» философы — сам бы профессор очень, наверное, удивился, обнаружив свое имя через запятую с хныкающим доктором Джорданом Питерсоном, человеком-змеей Ником Ландом, измерителем ктулхианских щупалец Юджином Такером и другими штатными хиромантами парафашистского политического лагеря. Но даже без этого искаженного бэкграунда сложно было представить, что настолько неконвенциональный мыслитель вдруг обратится к христианской теологии. 

В 1983 году англичанин Тимоти Мортон начал следовать практикам тибетского буддизма — вполне понятное жизненное движение для молодого интеллектуала того времени, завороженного альтернативной истеблишменту культуре и разочарованного доминирующим мировым укладом. Не нужно было вникать в детали, чтобы интуитивно ощутить, насколько иной по отношению к коллективному Западу понятийный аппарат предлагают ламы для осознания возможности личного и коллективного счастья, нравственной эволюции, политического сопротивления. Буддизм для таких интеллектуалов стал ответом на известную исчерпанность большого белого христианского проекта, за которой пришло почти патологическое чувство вины за участие в нем по праву рождения.

«Рождение заново», как называет Тимоти Мортон свой гиперметаморфоз, случилось в 2023 году под влиянием его супруги Трины Болдс — тоже экологически ориентированной исследовательницы философии, культуры и технологий из потомственной семьи ямайских пасторов (что, возможно, оказало влияние на внеконфессиональные умопостроения автора «Ада»). С энтузиазмом и радикализмом неофита он принялся заново описывать мир во всей его, насколько возможно, полноте — расширив свое сознание чувством ангелического присутствия. Предварительным документом, фиксирующим переход Тимоти Мортона из стадии, как выяснилось, куколки в стадию более активного существования стала книга «Ад: в поисках христианской экологии», в которой он формулирует принцип: «Священное (sacred) есть ощущение (the feel of) биологии». И во избежание разночтений уточняет:

«„Священное есть ощущение биологии“ не значит „священное может быть сведено к биологии“, напротив: именно в обычном, „падшем“ биологическом существовании живет священное».

Неофитские и при этом чрезвычайно интеллектуальные построения Тимоти Мортона хочется назвать «квир-христианскими». Приставка «квир» в этом случае означает не сексуальную идентичность, столь возбуждающую в последнее время блюстителей так называемой морали по обе стороны Атлантики, а принципиальную открытость ко всякой инаковости — ключевое предписание Евангелия, если читать благовестие с позитивных нравственных позиций. «Возлюби ближнего своего, как себя самого» Тимоти Мортон предлагает переводить как «возлюби своего симбиота», перенося фундаментальный христианский принцип на все живое и отрицая идею человека как верховного господина в земной иерархии. (В таком разрезе проект «темной экологии» можно воспринимать в менее субверсивном ключе — скорее как проект «другой экологии» — во всех смыслах выделенного курсивом слова). 

Не менее важным посылом Евангелия для перерожденного Тимоти Мортона становится притча о закваске: «Царство Небесное подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло все». Для автора «Ада» закваска в Христовых устах прежде всего символ живой, биохимической, преображающей природы веры, а не «догматического истукана» (doctrinal monument) религии как общественного института контроля. 

Итак, христианская вера должна быть активна, как дрожжи. Для того, чтобы следовать этой заповеди, не нужен трансцендентный Бог-Отец — чтобы быть экологически мыслящим христианином, достаточно признать исторического Христа, передавшего людям слово, записанное евангелистами. Более того, Тимоти Мортон своим «Адом» предлагает, хоть эта мысль не нова, вовсе исключить ветхозаветную фигуру Отца из христианского мышления. 

Неспроста проводником автора и читателя по «Аду», подобно Вергилию, становится Уильям Блейк — автор прежде всего «Песен Невинности и Опыта». Важнейшим для Тимоти Мортона блейковским образом становится Nobodaddy — Богоотец Никого, к сожалению, до сих пор не получивший, если это вообще возможно, адекватного перевода в русской литературной традиции. (Пожалуй, самый близкий к этой фигуре аналог — просто Отец из мистического опыта Александра Введенского «Потец».) 

Здесь придется сообщить: «Ад» Тимоти Мортона — произведение, к которому без оговорок применимо мерзопакостное клише «глубоко личное», потому что оно действительно глубоко личное. Читателя, не готового принять квирность христианства, наверняка неприятно шокируют откровения автора о том, как его подвергал психологическому и физическому (сексуализированному) насилию биологический отец — активист движения по борьбе с китобойным промыслом. Вероятно, в этом опыте следует искать источник сложных отношений Тимоти Мортона с «традиционными» экологическими школами и практиками. Его биологический отец мог беспокоиться (или убедительно изображать обеспокоенность) за судьбу абстрактных китов и в то же время систематически разрушать, растлевать, уничтожать собственного ребенка. Подобно тому, как братья Стругацкие указывали на трагический разрыв между моральным и научно-техническим развитием человечества, Тимоти Мортон указывает на то, что экологическая осознанность не приведет к преодолению климатической катастрофы без фундаментальной пересборки отношений между людьми. 

В качестве конкретного примера экологических действий, кажущихся ему подлинно позитивными, он приводит климатическую кампанию Just Stop Oil, целью своих интервенций избравшую не только нефтяные предприятия, но и культурные институции. В октябре 2022 года активистки Just Stop Oil Фиби Пламмер и Анна Холланд облили томатным супом (распространенное в странах коллективного Запада подобие борща) картину Ван Гога «Подсолнухи», выставленную в Лондонской национальной галерее. 

Эта акция и последующая реакция на нее напомнили Тимоти Мортону об одном из самых известных культурных инцидентов в истории Великобритании — случай первого употребления нецензурной брани в прямом телеэфира. Это случилось 1 декабря 1976 года, когда группа Sex Pistols пришла в студию Thames Television на ставшее легендарным интервью Биллу Гранди — заслуженному артисту репортерского жанра. 

Билл Гранди вместо беседы решил поучить юных панков жизни, исподволь спрашивая, что за кикимору они с собой привели (это была Сьюзи Сью). Он пристал к девушке с расспросами, почему она такая странная. Дальше случилась следующая сцена с участием гитариста Sex Pistols Стива Джонса:

Билл Гранди: Ты нервничаешь или просто дурачишься?

Сьюзи Сью: Просто дурачусь. 

Билл Гранди: Так я и подумал. 

Сьюзи Сью: Всегда хотела с вами познакомиться.

Билл Гранди: Правда? 

Сьюзи Сью: Ага. 

Билл Гранди: Познакомимся после эфира, договорились? 

Стив Джонс: Грязный гад, грязный старикашка.

Билл Гранди: Продолжай, начальник, продолжай. Продолжай, у тебя еще есть пять секунд. Скажи что-нибудь возмутительное. 

Стив Джонс: Ты грязный ублюдок. 

Билл Гранди: Повтори. 

Стив Джонс: Ты грязный мудила (fucker).

Билл Гранди: Хороший мальчик! 

Стив Джонс: Какой неприятный (fucking) подонок. 

На этом содержательная часть беседы завершилась. Билл Гранди произнес заключительный монолог, пошли финальные титры. 

Группа, про которую прежде не слышали и которая попала в эфир случайно, когда Фредди Меркьюри заболел и продюсерам шоу пришлось срочно найти ему замену, проснулась знаменитой. Утренние газеты вышли с заголовками, требующими спасти британских детей от полубезумных уродов, распространяющими площадную брань с экранов телевизоров. Всеобщее негодование вызвало то, что сказал Стив Джонс, а не почему он это сказал. Никого не смутило, что респектабельный мужчина отпускает недвусмысленные намеки в адрес девушки, которая годится ему в дочери, а то и внучки, гнев моралистов был направлен на молодых людей, которые, как смогли, выразили протест против разыгранного Биллом Гранди спектакля символической власти. (Примечательно, что Thames Television не согласилось с позицией газетчиков и без лишнего, впрочем, шума отстранило ведущего от эфира, сочтя его истинным виновником инцидента.)

То же самое случилось и после акции в Лондонской национальной галерее. Газетные филистеры все как один неожиданно оказались страстными почитателями живописи постимпрессионизма, культурный радикал Ван Гог превратился в икону охранительства, Фиби Пламмер и Анна Холланд получили славу городских бесноватых и двухлетние тюремные сроки. Мало кто предпочел услышать их высказывание, посвященное тому, что нефтяные компании занимаются перепроизводством энергоресурсов, которые никому не нужны в аду, большая часть обитателей которого не может себе позволить тарелку горячего борща. 

Для Тимоти Мортона как христианина «ад» — не фигура речи, не публицистическое клише и не метафора. Ад — это буквально ад. И классическое стенание «мы живем в аду» — не катастрофизация нашего житейского состояния, а признание объективного факта. Например, массовое убийство в школе «Колумбайн» — это ад. Естественным феноменом жизни в аду являются не только колубмайнские скулшутеры, но и тележурналисты, окружившие уцелевших и находящихся в состоянии глубокого шока детей, чтобы задать один и тот же кажущийся им остроумным вопрос: «Вам не кажется, будто вас лишили невинности?» Для Тимоти Мортона, любящего своего ребенка отца, ад — это слезы дочери, наблюдающей в режиме онлайн, как вновь и вновь воспроизводится дьявольское колумбайн-насилие и как его комментируют на реддите многоопытные циники.

Климатический ад — это ад, в котором мы непрерывно испытываем муки от глобальных климатических изменений. Избрание Дональда Трампа на пост президента Соединенных Штатов Америки — это политический ад. А еще ад — это социальные сети, во многом неожиданно, но совершенно справедливо замечает Тимоти Мортон. Из информационной утопии, обещавшей доступ к знаниям всем и каждому, интернет в эпоху Веб 2.0 превратился в Nobodaddy — Богоотца, творящего пустоту. Тимоти Мортон полагает, что социальные сети — явление религиозное, представляющее собой пример «токсичного теизма» — фанатичного служения абстрактному божеству и следования его догмам без всякой живой веры. Апофеозом этого «токсичного теизма» Тимоти Мортон считает культ селфи: «Человек направляет на себя камеру в надежде, что интернет направит на него свой взор». Человек перестает быть человеком, он становится картинкой, пропущенной через фильтр. Это новая, крайне секулярная, итерация нигилистического Богоотца окостеневшей догматической веры, требующего отказа от материи и естественного биологического проживания в пользу абстрактной идеи, антиматериальной и противоестественной. 

Радикальный антиматериализм социальных сетей Тимоти Мортон видит в неоспоримом факте того, что благодаря интернету мы перестали даже физически ощущать присутствие другого: говоря с кем-то, человек не знает даже, где находится его собеседник. Ад — это невозможность настоящей близости, символическая ликвидация мира, данного нам в ощущениях: «Илон Маск может расслабиться: мы уже живем на Марсе, Сатурне и Нептуне». Ад — это стремление вновь и вновь воспроизводить одни и те же отношения «господин — слуга», называя это прогрессом: пример на слуху — искусственный интеллект, идеальный раб, который, как и полагается в системе властных отношений, непременно должен восстать против своего создателя. 

Альтернативу аду Тимоти Мортон видит в живой вере — той самой закваске, биохимическом процессе из евангельской притчи, преобразующим три меры муки в нечто качественно иное. Эта закваска — акции прямого действия, солидарность рейвов (как представитель рейв-поколения Тимоти Мортон видит в них буквальный христианский и в то же время политический опыт прикосновения к ближнему и его душе), возвращение к биологическому проживанию как духовному опыту — ликование от того, что сама жизнь во всех ее физических проявлениях возможна. Без живой веры Воскресение Христа, замечает Тимоти Мортон, есть не Воскресение, а жуткое воскрешение из фильмов ужасов вроде «Восставшего из ада».  

Дрейф Тимоти Мортона от буддизма к христианству в действительности не такой эксцентрический жест, как могло показаться. Когда-то восточные духовные практики помогли ему осознать экстремальную важность живого биологического существования — через культ особого сострадания к тому, что является иллюзорным, как нас учат популярные (читай: созданные под интеллектуальный заказ коллективного Запада) версии буддизма. Теперь, в эпоху глобальной климатической, политической, социальной, экономической катастрофы христианство с его проработанной эсхатологией точно так же дает язык говорения не только о состоянии Апокалипсиса, но и о возможности спасения, которое не может быть личным, оно может быть только коллективным, всеобщим — согласно Тимоти Мортону, через разрыв кажущейся бесконечной цепи власти и насилия. 

Если бы пришлось сформулировать общую мораль этой книги одной фразой, она бы звучала примерно так: «То, что мы живем в аду, еще не повод предаваться унынию». 

В этом смысле квиретическое учение Тимоти Мортона ничуть не противоречит тому, что как минимум декларируют традиционные конфессии.