Колсон Уайтхед
The Underground Railroad / Подземная железная дорога
(в начале 2018-го выйдет в издательстве Corpus, в переводе О. Новицкой)
Американская литература сейчас переживает довольно сложный период. Даже так: американская литература сейчас переживает. Переживает из-за того, что вот уже несколько лет как обнаружила в себе постыдную недостачу голосов, отличных от голоса цисгендерного белого мужчины и цисгендерной белой домохозяйки, и, разумеется, ищет, чем бы эту недостачу восполнить. Книжная кампания #weneeddiversebooks существует всего третий год, но дело уже заметно сдвинулось с мертвой точки. Получил, например, National Book Critics Circle Award for Fiction за роман The Sellout чернокожий писатель Пол Бейти, который раньше не вылезал из крошечных тиражей независимых издательств, потому что его книги похожи на гибрид текстов Жванецкого и Агузаровой — смешно, но в основном жителям Альфа-Центавры. Эту же премию в этом году дали роскошной Луизе Элдрич, которая, вместе с Шерманом Алекси, держит хлипкую литературную оборону за всех коренных американцев (Алекси — за индейцев спокан, Элдрич — за оджибве). Получил Пулитцеровскую премию американский писатель вьетнамского происхождения Вьет Тан Уин, расковырявший вьетнамскую войну с той стороны, — такой, знаете, голос из-под пластыря.
В общем, потихонечку начали раздаваться другие голоса из книжных магазинов. Однако, поскольку все это еще только начинается, замешивается и зарождается, пока что у авторов BAME (Black, Asian and Ethnic Minority) лучше всего срабатывают книги в форме крика. Вот всякие там нюансы, тонкости и скрытый лиризм мы оставим тучным временам, а пока: «— А сколько у нас шпаг?! — А у нас ВИЛЫ!» — такое вот краткое содержание многих книг, которые сейчас становятся важными для американской литературы.
Так вот, роман Колсона Уайтхеда взял своего читателя не сложностью внутреннего романного устройства, а буквально на вилы. История очень простая, а если вы читали «Путешествия Гулливера», она вам покажется еще проще. Рабыня Кора бежит с плантации, где злобный хозяин поджаривал рабов и вешал их в клетках, чтобы другим неповадно было. Коре удается сбежать при помощи подземной железной дороги, которая в романе Уайтхеда становится настоящей подземной дорогой, с рельсами, вагонами и остановками. Кору и ее напарника по побегу, Цезаря, ждет много злоключений, от страшных до по-свифтовски абсурдных. На их примере Уайтхед расскажет о многих важных вехах в истории американского рабства и дальнейшей сегрегации, в том числе, например, и об эксперименте Таскиги — исследовании сифилиса, которое проводилось на бедном афроамериканском населении без его ведома.
Я, если честно, не отношусь к поклонникам этой книги, но нельзя не признать, что в «Подземной железной дороге», при всей ее прямолинейности и несложности, скрыто огромное, пылающее чувство ярости, которое локомотивом и вытащило роман к огромному количеству премий и наград, от Пулитцера до премии Артура Кларка за лучший фантастический роман. Книга может быть простой и местами картонной, может быть несложной и похожей на агитационный плакат, но если в ней есть хоть капля настоящего чувства, она будет жить и привлекать читателей. В романе Уайтхеда этого настоящего чувства — целое море, и если дожить с Корой до самого конца ее пути, то в финале это море буквально выплескивается тебе под ноги, и понимаешь, что это все было прочитано не зря, пусть даже ради всего лишь двух последних страниц.
Мохсин Хамид
Exit West / Западный выход
А вот вам еще один очень реальный претендент на Букеровскую премию этого года (первый — это, конечно, Уайтхед, который собрал уже столько премий, что «Букера» ему могут дать по инерции.) Мохсин Хамид — очень известный в Британии, да и не только в Британии, писатель. По его роману «Фундаменталист поневоле», который, кстати, заслуживает «Букера» куда больше нынешнего романа, лауреат «Золотого льва» Мира Наир даже сняла одноименный и довольно достойный фильм. До «Западного выхода» Хамид работал примерно в одном русле с Аравиндом Адигой и Викасом Сварупом: показывал англоязычному читателю настоящий Пакистан буквально в лицах. В его романах всегда появлялись самые невероятные персонажи: от разбогатевшего бедняка, сколотившего состояние на продаже воды, до лахорского воровского сообщества. В общем, это была такая отнюдь не золотая и дремотная Азия, а громкая, суетливая и реальная, описанная с нужными пропорциями юмора и отчаяния.
В новом романе «Западный выход» Хамид поднял важную тему — проблему беженцев в Европе и США. Но, как бы это сказать, поднял и сразу уронил. Потому что, при всей огромности и важности затронутых им тем, сам роман кажется не то чтобы романом, а наброском, прелюдией к роману. Повествование мечется от пункта А к пункту Б, а оказывается в результате то ли в Бологом, то ли в Поповке. Надия и Саид знакомятся друг с другом в неназванном южноазиатском городе, который медленно, но верно захватывают военные повстанцы. Кругом все умирает и рушится, не навзрыд, а до страшного банально: нет света, нет батареек, нет интернета, жизнь потихоньку затягивается узлом на шее, и посреди всего этого Надия и Саид любят друг друга.
Но тут роман делает кульбит и становится сай-фаем. По всему миру открываются черные двери, которые ведут в другие страны. Их находят, пытаются закрывать и охранять, но двери продолжают открываться. Через них можно перемещаться по всему земному шару без виз и паспортов, двери буквально ломают понятие границ.
Через такую дверь Саид и Надия бегут от войны сначала в Лондон, а затем в США. Их жизнь трудна, а любовь претерпевает испытания. Конец. Для объема в роман втиснуто несколько вставных новеллок о других людях, обнаруживших такие же двери, а за ними — ну, например, счастье и любовь, которой у кого-то не находилось даже в очень благополучном Амстердаме. Но это, в общем-то, всё.
От романа в целом остается ощущение, что все очень хорошо началось, но так и не закончилось, повисло где-то между банальностью и зародышем большого романа, буквально его скелетом, в котором, к сожалению, слишком хорошо просматривается, что хотел сказать автор. Все важные слова — о границах, о том, как оторванность от корней меняет не только человека, но любые сложившиеся отношения на химическом уровне, о том, что война — это плохо, о том, что хорошие люди есть везде, даже если они не такие как мы/вы, — все это прописано до того отчетливо, что невольно начинаешь искать в романе какое-то второе дно, подкладку из смысла потоньше, из качественно другой боли. И не находишь. «Западный выход» — тот редкий случай, когда хочется роман не урезать, а дополнить, поддуть, чтобы все, что было набросано широкими мазками, приобрело хоть какие-то полутона и глубину. Хотя, как знать, может быть, «Западный выход» — это если уж не вилы, то грабли, о которые кому-нибудь да полезно будет споткнуться, а простые истины, как мы знаем, бьют ощутимее.
Али Смит
Autumn / Осень
До того как я прочла «Осень», мне хотелось, чтобы «Букера» выиграл Себастьян Барри с его неожиданно сюжетным романом «Бесконечные дни». Но теперь мне кажется, что самым справедливым итогом нынешнего «Букера» будет победа Али Смит, потому что в этом случае награду получит что-то очень — не могу подобрать другого слова — свежее. На фоне кучи одинаковых книг, как будто бы собранных в «Икее» для литераторов, романы Смит кажутся до облегчения подлинными — как раз потому, что они не похожи ни на что вообще. Все, что она пишет, выглядит как какой-то выброс слов и знаков препинания в атмосферу: страницы не отформатированы, запятые валяются где попало, фразы начинаются, но не всегда заканчиваются. Именно поэтому начать читать Али Смит может быть сложновато, но не потому, что она сложно пишет. Как раз наоборот: когда привыкаешь к тому, что она может из любого предложения сделать самолетик, начинаешь видеть невероятную, ясную красоту ее слов — не случайно ее стиль называют «китсовским». Здесь, внутри, за разбегом слов в разные стороны, спрятана красота чистых линий, гармония и много-много цвета.
«Осень» — первый из четырех так называемых «сезонных» романов Смит. Она планирует написать еще три романа: «Весну», «Лето» и «Зиму», разумеется — о том, как проходит время и как мы его проживаем, меняясь вместе с ним. Неожиданно, но в романе есть сюжет. Более того, вместо того чтобы красиво растекаться словами во все стороны (а Смит это умеет делать так прекрасно, что больше-то от нее никто ничего и не ждет), она утрамбовывает в 264 страницы романа столько информации, что какой-нибудь ловкий Франзен мог бы вылепить из этого сразу еще столько же.
«Осень» — это не только рассказ о том, как увядает и скукоживается страна, которая раньше была частью Евросоюза, а теперь собрала вещички и насупилась. Во-первых, это история Дэниэла и Элизабет, которые любят друг друга, как только могут любить друг друга два человека: сцепившись душами, несмотря на то, что Элизабет 32, а Дэниэлу — 101, и он лежит в полукоме в доме престарелых. Одна ветвь сюжета идет за ними, за их знакомством, когда Элизабет было всего одиннадцать, и за тем — отсюда начинается «во-вторых», — как Дэниэл привил Элизабет любовь к искусству и рассказал ей об основательнице британского поп-арта Полин Боти. Детство Дэниэла, детство Элизабет, отношения Дэниэла с сестрой и отношения Элизабет с матерью, попытки получить новый паспорт и написать диссертацию, чтение Диккенса и чтение Хаксли в белой тишине дома престарелых, октябрь — мгновение ока — и даже дело Профьюмо . В «Осени» нашлось место всему, но при этом в романе нет ощущения того, что идеи подпихивают тебя со всех сторон и не дают вздохнуть. Здесь столько воздуха, что становится ясно, зачем Смит так жонглирует словами, то раздвигая их на бумаге, а то и вовсе разрывая — чтобы, в общем-то, читателю было где дышать.