Все анекдоты Жижека, арабы как точка отсчета, бесланская трагедия, краткое введение в войну, бытовой кошмар в полуволшебных одеяниях и работа баскской террористической машины: читайте очередной обзор наиболее примечательных новинок недели.

Юджин Роган. Арабы. История. XVI–XXI вв. М.: Альпина нон-фикшн, 2019

Если пользоваться терминами психоанализа, арабский мир для европейской цивилизации — это Другой, значимая фигура, которая волей или неволей, осознанно или неосознанно, является «точкой отсчета». Объемный труд Юджина Рогана, профессора Оксфордского университета, специалиста по современной̆ истории Ближнего Востока, во многом направлен на то, чтобы лишить этого Другого его инаковости — показать, что история арабского мира нам, европейцам, не только малоизвестна, но и поразительно близка. Исследование нацелено не только на деэкзотизацию; книга Рогана заботливо фиксирует уникальность арабского народа. Важное достоинство работы заключается в том, что британский историк опирается на широкий спектр арабских источников, позволяя увидеть историю глазами ее протагонистов и несколько унять тревогу, которую способен вызвать вопрос «что там у арабов?».

«Окончательный отказ от арабского либерализма наступил после поражения в первой арабо-израильской войне 1948 года, в ходе которой израильская армия оккупировала 78 процентов территории подмандатной Палестины и разгромила коалицию семи арабских государств. Патриотически настроенные арабские офицеры были возмущены политикой своих президентов и королей, а сокрушительное поражение от армии „сионистского образования”, которую арабская пропаганда представляла как сборище „еврейских банд”, подорвало доверие арабской общественности к своим правительствам. Арабский мир вступил в новый революционный период, ознаменовавшийся военными переворотами в Сирии (1949), Египте (1952), Ираке (1958), Йемене (1962) и Ливии (1969), которые привели к власти новое поколение жестких лидеров во главе технократических правительств. Опираясь на идеологию арабского национализма и панарабизма, военные режимы обещали наступление новой эпохи социальной справедливости, экономического развития, военного могущества и независимости от внешнего влияния. Взамен военные правители требовали от своих граждан одного — полного послушания. Это был социальный контракт, и на протяжении более чем полувека арабская общественность добровольно отказывалась от попыток ограничить автократическое правление в обмен на выполнение этих обещаний.

К началу XXI века социальный контракт был нарушен. К 2000 году стала очевидна неспособность почти всех арабских государств, за исключением богатых стран — экспортеров нефти, выполнить обещанное. Острейшие социально-экономические проблемы, хроническая бедность населения, высокий уровень безработицы на фоне сосредоточения богатства и власти в руках узкого круга приближенных к правящим режимам стали отличительной чертой арабского мира. На растущее недовольство своих граждан арабские режимы отвечали ужесточением репрессивной машины. Более того, престарелые автократические правители планировали сохранить династический контроль над государствами, передав власть своим сыновьям. Помимо вопиющего нарушения социального контракта эти недееспособные режимы собирались увековечить себя».

Славой Жижек. Шутки Жижека. Слышали анекдот про Гегеля и отрицание? М.: РИПОЛ классик/Панглосс, 2019

Жижековские анекдоты, которые философ с комической настойчивостью рециклирует, сами по себе объект анекдотический, что ничуть не умаляет их прямой комической ценности. Даже в каталогизированном виде (а сборник, если верить аннотации, содержит все шутки из работ Жижека, включая ряд неопубликованных рукописей), — это по-настоящему веселое чтиво. Общей картины мысли брадатого словенца из него не складывается, но его можно использовать в качестве путеводителя по магистральным сюжетам, которые Жижека заботят. Как замечает в послесловии музыкант Момус, повторяющиеся с небольшими отклонениями шутки — не только способ обнаружения внутренней структуры ситуаций, но и возможность указать на то, что эти ситуации не являются статичными и предзаданными.

«Это неотъемлемое обращение к Другому, из-за которого „не существует Дон Жуана без Лепорелло” (ведь для Дон Жуана занесение своих побед в список Лепорелло, несомненно, важнее самих побед), и выступает темой паршивого анекдота о бедняке, выжившем после кораблекрушения и оказавшемся на необитаемом острове с Синди Кроуфорд, с которой он занимается сексом. Кроуфорд спрашивает бедняка, полностью ли он удовлетворен, на что он отвечает: да, но у него осталась одна маленькая просьба для достижения полного блаженства — не могла бы она переодеться его лучшим другом, натянуть на себя штаны и нарисовать на лице усы? Кроуфорд удивляется и начинает подозревать, что бедняк просто скрытый извращенец, но он успокаивает ее и говорит, что дело не в этом, в чем она скоро убедится. Она выполняет его просьбу, после чего бедняк подходит к ней, толкает локтем под ребро и говорит с грязной ухмылкой мужского товарищества: „Знаешь, что со мной сейчас приключилось? Я трахнул Синди Кроуфорд!”»

Ольга Алленова. Форпост. Беслан и его заложники. М.: Individuum, 2019

Трагедии в Беслане — 15 лет, и к этой тяжелой дате вышла книга Ольги Алленовой, специального корреспондента ИД «Коммерсанта». В том сентябре она готовила репортажи у стен захваченной террористами школы и годы спустя вернулась в город, чтобы побеседовать с теми, кто выжил, родственниками погибших и другими свидетелями событий. На выходе получилась очень трудная, мучительная, но практически обязательная к ознакомлению документальная работа. Многие вопросы о том, что случилось в Беслане, после прочтения отпадают, однако один остается: почему власть продолжает избегать правды и опустошительно врать?

«Анета Гадиева. Красивая молодая женщина с опухшими от слез веками. Она смотрит перед собой остановившимся взглядом. Кажется, ничто вокруг не может ее разбудить. В школе она была с двумя детьми — грудной дочерью Миленой и старшей, 9-летней Аланой. Муж Анеты — турецкий гражданин, мусульманин, но Алану в 2002 году крестили. Во время захвата Алана потеряла крестик, и Анета успокаивала ее: „Я куплю тебе новый”. Не купила. 2 сентября Руслан Аушев вывел Анету с младшей дочерью, старшая шла за матерью, но боевики ее развернули назад. Анета думала, что отнесет младенца домой и вернется, но в школу ее больше не пустили. Алана погибла. Ее мать не может себя простить.

Марина Пак. Жила вдвоем с дочерью Светой. 1 сентября Света пошла в 6 класс и не вернулась.

Из опроса потерпевшей Марины Пак:
— Скажите пожалуйста, кто из членов вашей семьи оказался в числе заложников в первой бесланской школе?
— Моя дочь, Цой Светлана Сергеевна.
— А где Вы были в это время?
— Я была у себя на квартире. Я услышала, как потом оказалось, это были выстрелы, но большинству из родителей показалось, что это был фейерверк. Все удивились, почему линейка началась намного раньше, чем она обычно проводилась. Эти выстрелы уже прозвучали в 9:15 утра.
— Значит, вы услышали выстрелы?
— Да, я поняла, что что-то нехорошее. По Беслану последние два месяца ходили слухи, что будет нападение. Я побежала туда. Я пыталась добраться до школы, но она оцеплена оказалась. Я не успела.
— Ваша девочка погибла?
— Да.
— Гибелью дочери какой вред вам причинен?
— Я считаю этот вопрос неуместным и неэтичным. [...]
— Но вам причинен какой-либо вред?
— Она у меня была единственная.
Я чувствую здесь, что жизнь остановилась. И все, что существует за пределами этого кладбища, — ненастоящее. А настоящее, страшное, непоправимое — здесь».

Арсений Куманьков. Война, или В плену насилия. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2019

Из всех явлений, которые в настоящий момент освещены в серии «Азбука понятий» Издательства ЕУ СПб, «война» кажется наименее проблематичной, — по крайней мере, если сравнивать ее с такими расплывчатыми предметами, как «государство» или «демократия». Тем любопытнее читать, как менялось осмысление и моральная оценка этого, казалось бы, самоочевидного феномена в ходе развития западного общества. Одно из самых примечательных наблюдений автора заключается в том, что война предстает крайне подвижным, умелым в маскировке явлением. Именно это свойство позволяет войне удерживать власть над человечеством, убеждая в своей прагматической привлекательности и рациональной оправданности. В самом деле, если час работы боевого дрона в пять раз дешевле часового вылета истребителя-бомбардировщика, логично применить именно дрон, согласны?

«Если говорить о современной этической критике войны, то здесь можно выделить два основных направления. Одно из них представляет консеквенциалистский пацифизм, сторонники которого считают, что выгоды от войны никогда не превышают издержек от участия в ней, и потому от войны необходимо отказаться. Другое направление — деонтологический пацифизм. Согласно этому подходу, война по сути своей неправильна, поскольку она нарушает базовые общезначимые законы морали, которые самоочевидны и всегда должны исполняться. В первую очередь к ним относится запрет на убийство людей. Соблюдение этого правила всегда должно оставаться приоритетной обязанностью человека по отношению к другим людям. Война заставляет человека поступать против его долга по отношению к себе и другому, поэтому она неприемлема и аморальна. Пацифисты требуют, чтобы человек отказался от насилия и войны, за что часто подвергаются критике. Например, их упрекают в непонимании того, что в случае нападения агрессора негативные последствия отказа от войны могут значительно превосходить издержки, связанные с ее ведением.

Отказываясь от сопротивления, пацифисты добровольно принимают унижение, рабство, геноцид. Аргумент „чистых рук” — еще одна линия опровержения пацифизма. Пацифисты пользуются всеми благами, которые дает им государство и общество, но в момент опасности стремятся сохранить руки чистыми, отказываются встать на защиту своего отечества и, вероятнее всего, заставляют рисковать своей жизнью другого человека. Мне кажется, что в этой верной с прагматической точки зрения критике пацифизма отражается в конечном счете зависимость человека от войны: она часто представляется наиболее простым, эффективным, а потому абсолютно законным способом решения споров. Вопрос лишь в том, может ли прагматичность и расчетливость оправдать нашу привычку действовать с позиции силы».

Евгения Некрасова. Сестромам. О тех, кто будет маяться. М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019

Увесистый сборник рассказов Евгении Некрасовой развивает успех ее романа «Калечина-Малечина», который вошел в шорт-листы основных отечественных литературных премий. Базовый прием в «Сестромаме» все тот же: автор укутывает бытовой кошмар в уютные полуволшебные одеяния. На первый взгляд, болезненность затрагиваемых тем (а в фокусе внимания Некрасовой одиночество, нелюбовь, домашнее насилие и прочие цветы повседневного зла) анестизируется, но накопительный эффект остается: чувство русской безысходности по прочтении если не затапливает, то подступает совсем близко.

«Косте было два года и четыре месяца, когда он потерял мать. Он часто тягался с памятью, хотел вытащить материну внешность на поверхность, особенно образ ее лица. Помнил только, как голову гладили ее руки. Еще собственное ожидание матери у ворот. Она всегда приносила ему какую-нибудь сладость c рынка. Помнил действия: приходила, подбегал, тянулся вверх, поднимала, держала, обнимала. Руки длиннопальцые, с острыми косточками, жесткими жилами и синими подкожными нитками. Позже он узнал, что такие руки хороши пианистам. И соломенную его голову гладили замечательно.

Восьмилетним потом стоял в очереди под тоже очень хорошими руками. Меньше, чем у матери, но тоже острыми и длиннопальцыми. Взял запястье, подтянул к своей голове, принялся гладить себя чужой ладонью. Хозяйка дернулась от удивления и злости и, не успев успокоиться, вдруг отвлеклась, чтобы ругаться с пытающейся влезть без очереди, и забрала руку.

Костину мать убили. У убийцы были черные рога, стертые копыта и мощной кистью хвост».

Фернандо Арамбуру. Родина. М.: Издательство АСТ: Corpus, 2019

«Родина» — одна из самых титулованных книг Испании последних десятилетий; автор удостоился массы премий, телеверсию романа экранизирует HBO. Если проводить аналогии по содержанию, то в российском контексте подобной книгой могла бы оказаться книга о кавказском исламистском подполье, но в нашей беллетристике эта тема еще ждет своего автора. Арамбуру взялся за роман после того, как баскская террористическая группировка ЭТА объявила о том, что складывает оружие. «Родина» не давит документальными подробностями, основная ставка сделана на взаимоотношения и внутренние трансформации героев — членов двух семей, чья дружба оборачивается ненавистью. В такой перспективе «работа» террористической машины проявляется в форме масштабного психологического насилия, разрушающего жизни всех причастных.

«Примерно часа в три дня они уже знали, что в районе Морланс произошло что-то по-настоящему серьезное. Диктор рассказал/сообщил, что район оцеплен. Журналистов туда не пускают. Кто не пускает? Гражданская гвардия. Откуда-то издалека доносились выстрелы, много выстрелов, был и один взрыв. Подробности выглядели не слишком правдоподобными, их было маловато, но все же достаточно, чтобы понять: полиция проводит в Сан-Себастьяне крупномасштабную операцию.

У Хосе Мари с самого начала появились дурные предчувствия:

— Чопо, бросай все и давай следи за улицей.

Где-то около шести вечера они получили первое подтверждение. Полицейские засекли группу „Доностия”. Сообщалось о трех убитых в одном из жилых домов Морланса. И еще: были произведены аресты и в других местах, но, где именно, диктор не сообщил.
Хосе Мари, обращаясь к Чопо, который по-прежнему не отходил от окна:

— Ну, что там?

— Да ничего пока».

Читайте также

10 документальных книг о войне: выбор «Горького»
Самые пронзительные репортажи и мемуары: от Одессы 1918 года до Чечни и Ирака
24 февраля
Контекст
«Литература и искусство отчасти виноваты в войнах»
Елена Костюченко о Литтелле и стихах Сваровского, которые помогают жить
5 сентября
Контекст