Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Джон Гарт. Толкин и Первая мировая война. На пороге Средиземья. М.: АСТ, 2022. Перевод с английского Светланы Лихачевой. Содержание
Книга утраченных сказаний
Для выхода в свет русского перевода опубликованной в 2003 году книги «Толкин и Первая мировая война» едва ли удалось бы подыскать более подходящее время, чем в дни, когда смазанные кровью шестеренки нового глобального конфликта с немалой вероятностью уже пришли в движение, слова «Мордор» и «орки» прочно вошли в политический лексикон постсоветского пространства, Око Саурона выискивает национал-предателей, а сюжет о героической обороне Минас Тирита от превосходящего воинства ожил на телеэкранах и страницах новостных лент.
Остановимся здесь и не будем из уважения к автору «Властелина колец» плодить дальнейших аналогий, ведь сам Толкин, как известно, предостерегал читателя от того, чтобы искать в его трилогии какие-либо параллели с актуальными событиями: «Настоящая война не похожа на легендарную войну ни в своем течении, ни в итоге». Помимо того Толкин порицал и чрезмерное внимание критики к подробностям биографии писателей и художников, ведь они «лишь отвлекают внимание от трудов автора». При этом странно было бы не замечать определенных параллелей между сюжетом его главной книги, описывающей раздираемое эпической войной Средиземье, и жизненным опытом самого автора, ставшего в 24 года участником битвы на Сомме — одной из самых грандиозных мясорубок в истории человечества.
Поразительным образом, однако, этот период — едва ли не самый драматичный в толкиновской жизни — долгое время не пользовался особенным интересом со стороны его биографов. Так, профессор Университета Кальвина Чед Энгберс в своей рецензии на «Толкина и Первую мировую войну» поражался тому, почему подобное исследование никто не додумался написать раньше. Как отмечал Энгберс, к моменту выхода этой книги уже было написано три биографии создателя Средиземья (примечательно, что все они тоньше по объему, чем посвященная нескольким годам из жизни писателя книга Гарта), но их авторов интересовал не столько молодой Толкин-связист в военной форме, сколько пожилой Толкин-интеллектуал в твидовом пальто и с неизменной трубкой, каким он запечатлен на самой известной фотографии.
Британский журналист Джон Гарт решил пойти другим путем и предположил, что личный опыт участия в чудовищной войне не мог не оказать значительного влияния на формирование личности и творчество автора «Властелина колец».
Толкин не оставил после себя мемуаров или подробных записных книжек военных лет, однако Гарт мог ориентироваться в своей работе на его переписку, а также архивы самого Джона Рональда Руэла и его ближайших друзей и сведения, полученные от их родственников. Что же до битвы при Сомме, то о ней доступно такое количество информации, что Гарт смог описать «подробную картину месяцев, проведенных Толкином во Франции, вплоть до сцен и событий по пути передвижения Толкина и его батальона по траншеям в конкретные дни».
Отнюдь не ограничиваясь его военным опытом, Гарт стремился также как можно полнее воссоздать круг общения и интересов молодого Толкина. Его целью стало показать, как из разрозненных юношеских поэтических опытов и лингвистических экспериментов над созданием языка, получившего название «квенья», выросло грандиозное древо мифологии Средиземья.
Гарт подробнейшим образом разобрал раннее творчество своего героя — начиная со стихотворения о небесном мореходе «Странствие Эаренделя Вечерней Звезды», написанного им за год до окончания обучения в Оксфорде, и заканчивая ставшей прообразом «Сильмариллиона» «Книгой утраченных сказаний», к работе над которой Толкин приступил сразу же после войны. Одно из ранних стихотворений Толкина Гарт опубликовал в своей книге впервые с двадцатых годов, когда оно увидело свет в составе давным-давно распроданного издания. «Надеюсь, мне удалось подойти к ранней поэзии и прозе Толкина со всей серьезностью, как они того заслуживают: не как к юношеским пробам пера, но как к видению уникального писателя в молодые годы — к видению, уже широкоохватному по масштабности и значимому по тематике, однако ж, что характерно, живому, изобилующему подробностями, наполненному глубоким смыслом», — пишет Гарт.
Общество молодых гениев
Третьей центральной темой, помимо войны и филологии, в книге Гарта является дружба. Толкин показывается читателю глазами его ближайших конфидентов, вместе с которыми еще в школьные годы он устраивал интеллектуальные диспуты в библиотеке, придумывал разнообразные чудачества и пил чай со сладостями. Этот кружок ребят, которых сегодня мы бы охарактеризовали как «гиков», именовал себя «Чайным клубом», а переехав из библиотеки в магазин «Бэрроу», стал называться Барровианским обществом. Из двух этих словосочетаний получилась аббревиатура ЧКБО, которой и стало себя в конечном итоге называть это маленькое, но гордое общество.
Состав ЧКБО периодически обновлялся, но его ядром неизменно являлись четыре человека: Джон Рональд Руэл Толкин, Роб Гилсон, Джеффри Бейч Смит и Кристофер Уайзмен.
Гилсон был эстетом, не расстававшимся с грифельным карандашом и отдавшим свое сердце скульпторам итальянского Ренессанса и мечте стать архитектором. Смит мечтал стать писателем, хвастался тем, что его инициалы совпадают с таковыми у Джона Бернарда Шоу, и тоннами поглощал разнообразную литературу от Йейтса и валлийского «Мабиногинона» до английских народных баллад. Ближайшим другом Толкина, однако, стал Уайзмен, с которым они познакомились в 1905 году: Кристоферу тогда исполнилось 12 лет, и он уже мог по праву считать себя талантливым музыкантом-любителем. Эти двое ребят, называвших себя Великими Братьями-Близнецами, полностью расходились во взглядах (Джон Рональд Руэл был консерватором и склонным к мистицизму католиком, а Кристофер — либералом, прихожанином методистской церкви и ярым сторонником прогресса), но бесконечные споры парадоксальным образом делали их дружбу только крепче.
ЧКБО не разрушило ни окончание его участниками школы, ни начало войны, и в продолжавшейся на фронте обильной переписке четверо товарищей обсуждали творчество друг друга и строили планы на будущее. Как уверял друзей Смит, с помощью искусства четверка всенепременно оставит мир в лучшем состоянии, нежели когда-то нашла. Всем четверым молодым людям из ЧКБО судьба прочила блестящее будущее, однако все они отправились на войну — и только двое из них с нее вернулись.
«К 1918 году все мои друзья, кроме одного, были мертвы»
«По мере того как годы идут, теперь все чаще забывают, что быть застигнутым в юности 1914 годом было не менее отвратительным опытом, чем быть вовлеченным в события 1939 и последующих годов. К 1918 году все мои друзья, кроме одного, были мертвы», — писал Толкин в предисловии ко второму изданию «Властелина колец». Так он отвечал критикам, пожелавшим увидеть в его трилогии аллегорию войны с гитлеровской Германией, и объяснял, что и без Второй мировой ему довелось повидать в жизни немало зла.
Из каждых восьми человек, мобилизованных в Британии во время Первой мировой, один погиб. Выпускники престижных частных школ и университетов умирали почти вдвое чаще: как правило, они становились младшими офицерами и обязаны были лично руководить атаками. «Отдавать должное Оксфорду и Кембриджу, да и социальным элитам в целом, в наши дни уже не модно, но правду не оспоришь — Великая война выкосила больше молодых людей того же возраста и статуса, что и Толкин, нежели в любой другой социальной группе Британии», — пишет Гарт.
Сам Толкин с легкостью мог разделить участь своих не вернувшихся домой товарищей, но ему повезло с тем, что он выбрал для себя военную профессию связиста и, несмотря на крайне посредственные результаты экзаменов, получил по ней свидетельство. В данном случае мы не знаем подлинных мотивов Толкина, однако другой великий сочинитель — Алан Александр Милн — в аналогичной ситуации принял решение стать связистом осознанно: именно потому, что эта профессия не требовала участвовать в атаках и давала больше шансов выжить.
Танки-драконы, дикари-людоеды и распятый солдат
11-й батальон Ланкаширских фузилеров, к которому был причислен Толкин, участвовал в войне на французском театре боевых действий. Джон Рональд Руэл отбыл на фронт в начале июня 1916 года — и это были черные для Антанты времена. Франция пятнадцатую неделю истекала кровью в боях за Верден. Толкин не надеялся уцелеть. «Младших офицеров выкашивает по дюжине за минуту. В тот момент расставание с женой... было смерти подобно», — вспоминал он впоследствии. 28 июня Толкин прибыл в расположение батальона, а 1 июля началась битва на Сомме, и он оказался на передовой.
На фронте Толкин увидел, как тупость и бюрократия испытывают предел человеческого терпения, а непрекращающийся шквал артиллерии и хроническая усталость — порог выносливости. Люди и орудия тонули в липкой грязи. Осенью ко всем этим «прелестям» добавились пронизывающие до костей ветра — солдаты «поражались, что плоть и кровь способны такое вынести». Полвека спустя автор «Властелина колец» развеет слухи о том, что первые сказания своего легендариума он написал в окопе, объяснив, что в окопах не пишут: «Можно нацарапать что-то на оборотной стороне конверта и засунуть его в задний карман, но и только. Писать — невозможно... Пришлось бы сидеть на корточках в грязи, а вокруг роятся мухи».
Вместе с тем окружающая обстановка в определенном смысле располагала к мифологическому мышлению. «Впервые в истории солдаты в большинстве своем были грамотны, но их более, чем когда-либо прежде, держали в неведении, — пишет Гарт. — Они восполняли это домыслами и слухами, от прозаичных до фантастических: тут и немецкая фабрика по производству мыла из человеческих трупов, и распятый канадский солдат, и дикари-людоеды на нейтральной полосе — поговаривали, что это одичавшие дезертиры с обеих сторон. <...> С самого начала возникали также и мифы о сверхъестественном вмешательстве. <...> Война порождала мифы, а необозримый поток писем, дневников и стихов Великой войны обогащал языки Европы новыми словами, фразами и даже стилями, исподволь изменяя и определяя восприятие национального характера, столь важное для патриотического настроя. Все это стало живым примером взаимосвязи между языком и мифом».
Самое ужасающее впечатление на очевидцев производили танки: они казались им какими-то исчадиями ада, закованными в броню грозными чудищами. Британский военный корреспондент Филип Гиббс сравнивал танковое наступление с «волшебными сказками о войне за авторством Г. Дж. Уэллса».
Толкин и до войны не испытывал восторга в отношении модернизации. Насмотревшись же на результат работы смертоносных боевых механизмов — танков и пулеметных гнезд, выкашивавших молодых людей строй за строем, — писатель окончательно укрепился в своей глубочайшей неприязни к индустриализации и техническому прогрессу, чьим олицетворением во «Властелине колец» стала фигура Сарумана, терпящего поражение от сил самой природы.
Так или иначе, повторимся, Толкину повезло отправиться на войну связистом, а уже во Франции литератора сберегли для будущих читателей платяные вши, заразившие его в октябре 1916 года окопной лихорадкой. Чтобы полностью избавиться от приступов болезни, Толкину потребовались полтора года — и писатель провел их в госпиталях и в подразделениях береговой обороны Великобритании, где можно было нести необременительную службу.
В госпитале Джон Рональд Руэл взялся за сочинение сказания «Падение Гондолина», в котором описывалась осада и разрушение эльфийского города армией жестокого тирана Мелько. Среди воинства Мелько были выкованные порабощенными им ремесленниками железные драконы. Они несли внутри орков и двигались на «железных звеньях, так искусно соединенных, что твари эти... обтекают любое препятствие вокруг или поверху». Нетрудно заметить, что такие драконы куда меньше похожи на мифологические создания, чем на творения людской жажды истребления, увиденные автором на фронте.
Из всей «золотой четверки» ЧКБО с войны, кроме Толкина, вернулся один лишь Уайзмен, и, хотя они не ссорились, со временем Великие Братья-Близнецы практически перестали общаться.
Наперекор разочарованию
В обширном заключении своей книги Гарт доказывает, что книги Толкина не только были затронуты влиянием Первой мировой, но и продемонстрировали те грани военного опыта, о которых его современники предпочитали умалчивать.
Он защищает писателя от обвинений в эскапизме, упирая на то, что в его «волшебных сказках» всегда присутствовали гнев, отвращение и яростное осуждение по отношению к злу. Отвечает он и тем его критикам, которые поспешили заподозрить Толкина в шовинизме, приняв эльфов в его книгах за англичан, а орков — за немцев. Подобный взгляд на вещи ни в коей мере не мог быть свойственен писателю, еще в школе открывшему для себя учебник готского языка и завороженному историей о драконоборце Зигфриде. Мало того, даже сама филология в послевоенные годы, как сетовал Толкин, воспринималась как чисто немецкое изобретение и «одно из тех явлений, ради искоренения которых и велась недавняя война... отказ от занятий филологией, дескать, делает честь англичанину». Схожим было отношение и к романтизму, которому британцев им на беду якобы научили в Германии. Нет смысла лишний раз останавливаться на том, какое значение романтизм и филология имели для Толкина. Итак, эльфов и орков следует отождествлять не с британцами и немцами, а с обобщенными цивилизацией и варварством, отвагой и жестокостью. И тех, и других во время войны можно было встретить по обе стороны фронта.
Гарт подробно останавливается на том, почему Толкина, в отличие от многих его писателей-современников, никогда не привлекали модернистские эксперименты и как после Первой мировой с ее напыщенными декламациями и пафосной ложью ему удалось сохранить пристрастие к высокому слогу и романтической героике. Толкин вовсе не считал войну чем-то сакральным или авантюрно-приключенческим и описывал ощущения от пребывания в окопе как «животный ужас». Однако он всегда был индивидуалистом, плывущим против течения, и, когда новый литературный канон начал формироваться из модернизма и «окопной правды», возжелал остаться верным романтизму и своим любимым мифам.
Для писателей-современников Толкина, обладавших схожим с ним жизненным опытом, характерно было разочарованное отношение к действительности и горькая ирония, вызванная зрелищем того, как сотни тысяч молодых людей умерли в сражении «за несколько акров грязи». Однако для Толкина разочарованный взгляд на мир был неприемлем, поскольку он лишал в жизни смысла все — в том числе и то, что людям удалось пройти сквозь военные ужасы. Война чудовищна, однако она не состоит из одного лишь пассивного страдания — в ней есть место и индивидуальному мужеству, и чувству товарищества, и самоотверженной помощи другим (пример которой Толкин мог, например, увидеть в работе батальонного священника Мервина Эверза, ночь напролет на пронизывающем холоде и под артиллерийским огнем заботившегося о раненых).
«Образ прощания с невинностью, созданный Робертом Грейвзом, — здравый смысл, разгоняющий фэйри детских сказок, — указует на буквальный смысл слова „разочарование“. Великая война развеяла некие чары. Толкин выступает против разочарования как в буквальном, так и в метафорическом смысле: действительно, в его собственных произведениях эти два смысла строго не разделяются. Разочарованное восприятие, метафорически выражаясь, состоит в том, что перед лицом неудачи предпринимать какие-либо попытки бессмысленно. Напротив, персонажи Толкина — герои не только в силу того, что добиваются успеха, зачастую довольно-таки ограниченного, но в силу своей храбрости и упорства», — пишет Гарт.
Чрезвычайно дотошное и обстоятельное исследование Гарта заслужило самые высокие оценки со стороны многих специалистов в области толкинистики. Его безусловно можно порекомендовать поклонникам этого писателя, которые найдут под обложкой книги Гарта обширный путеводитель по раннему творчеству Толкина. Уже после смерти писателя и «Книга утраченных сказаний», и «Падение Гондолина» были отредактированы его сыном, Кристофером, а сравнительно недавно — изданы в том числе и на русском. Людям, увлеченным военной историей, книга Гарта может быть интересна с точки зрения описания «окопных будней», поскольку, как не без гордости пишет сам автор, «в отношении батальона Толкина такого обобщающего исследования так и не появилось за пятьдесят с лишним лет; и никто, как мне кажется, не использовал сопоставимого количества свидетельств очевидцев. Таким образом, эта книга оказывается уникальным современным исследованием о действиях 11-го батальона Ланкаширских фузилеров на Сомме».
Книга «Толкин и Первая мировая война» также полезна тем, что оставляет после себя привкус определенной надежды. Ведь, как показывает Гарт, именно война убедила создателя Бильбо и Фродо Бэггинсов в том, что даже в условиях тотальной катастрофы усилия маленьких людей противостоять злу не лишены смысла.