Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Виктор Вилисов. Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей. М.: АСТ, 2022. Содержание
У меня есть специфическая деформация восприятия. Когда я взаимодействую с чем-то, у чего нет звукового измерения, мой мозг автоматически пытается это подзвучить. Например, мне очень сложно читать без фоновой музыки: смысл и мое понимание текста часто глушатся внутренней музыкальностью его речи, структуры и тем. Но иногда внутренний динамик читаемого оказывается куда громче отвлекающего плейлиста. Виктора Вилисова читать было и вовсе невыносимо: до того я еще не держал в руках книгу, буквально способную заставить мои кости вибрировать. Причем музыкой знакомой и вроде бы любимой: последние несколько дней я отчетливо наслаждался печатным аналогом шумоделия британского дуэта The Grey Wolves.
«Серые волки» — типичная второразрядная группа индастриала 1980-х, пробовавшая и примитивный перкуссионный дэнс, и монотонный синтезаторный гул, и катартический предельночастотный шум. Все вышеперечисленное ладно выходило у них года так до 2003-го. Тем не менее, если Дэйв Пэдбери и Тревор Уорд чем-то и запомнятся будущим поколениям, то не звукопалитрой, а посланием, которым они неизменно заряжали свои микрофоны и агрегаты:
Нон-фикшн именитого театрального критика и квир-теоретика Вилисова по своей сути мало чем отличается от мировоззрения двух пенсионеров из манчестерского индустриального гнойника Салфорда, тех еще любителей как следует заложить за шиворот и сгонять на футбольчик. Несмотря на сетевой ореол ее автора, «Постлюбовь» — совсем не мадригал нынешнему прогрессу человеческих отношений. Даже само слово «прогресс» Вилисов поминает, во-первых, редчайше, а во-вторых — обычно с таким отвращением, что чернила начинают им просто вонять.
Еще до выхода книги «Постлюбовь» умудрились обозвать суммой знаний всея левого твиттера. (Очень сомнительный комплимент, учитывая прошлого обладателя этого прозвища, комедию «Простите за беспокойство» — зрелищнейше обыгранный набор популярной конспирологии в спектре от тайных обществ внутри больших корпораций до давно практикуемого вмешательства в человеческий геном; не пропустите новейший тренд этого диджитал-дуркостана на волне последних событий: отрицание голодомора). Но лейтмотив «Будущего человеческих интимностей» по-настоящему жуток без всяких шуток: вот уже больше века человечество последовательно и методично отучивают от любви. Не сжимая рамки дозволенного душевного переживания, а буквально ограничивая телесную, физическую возможность ее зарождения, чувства и передачи.
Главное заявление «Постлюбви» лапидарно: мы — это наши тела. С которыми, несмотря на ситуативное расположение в пространстве и времени, последнюю пару-тройку (а то и все пять) столетий обходятся очень жестоко — и в первую очередь сами обладатели тел. И при этом весьма незатейливо: путем добровольного отказа от отождествления со всем множеством любых других тел. Чувствуете, что самое время вменить автору крайний материализм? Вперед, только учтите: слово «атом» и его производные встречаются у Вилисова даже реже, чем «прогресс».
Если вы возьметесь за «Постлюбовь» в состоянии крайней усталости от сетевой жизни, то подумайте дважды. Это не терапевтическая, не целебная, не успокаивающая, а откровенно кайфоломная писанина. В ней вообще нет ответа на персональный запрос конкретно вашего тела и всех его желаний. А теперь поглядите на темпы и цифры вилисовских продаж. Кажется, насчет отсутствия нового Кроненберга в прокате можно особо не переживать: в этом сезоне у граждан РФ есть свой собственный боди-хоррор.
У которого нет ничего своего. «Постлюбовь» — это высокоточная компиляция значительной части критической теории последних лет. Комментарий к комментариям комментариев. Заявляющий о своей цели с первых страниц: «ругать капитализм легко и приятно». Но в «Постлюбви» нет ни одного соответствия жупелу, который нарисовали недавно переведенные «Циничные теории». Вместо велеречивой манифестации скорого наступления тотальной утопии под неоновой вывеской FULLY AUTOMATED LUXURY GAY SPACE COMMUNISM вас встретит сущий праздник пейоратива.
Вилисов уверенно плюнет во все, во что только можно верить. Работа? Производство смазочных материалов для всемирного комбайна, вечно жнущего несколько миллиардов только человеческих тел. Семья? Инкубатор по выведению операторов этого механизма. Биологическая таксономия? Не более чем мрачные фантазии тех, кому не хватает человеческих иерархий. Тело, наконец? Вообще просто гаджет. Которому было бы здорово переустановить операционную систему.
По Вилисову, последние полтысячи лет человеческой истории — это история дисциплинарных и коррективных технологий преимущественно западной цивилизации. Насилия, которое сопровождало их внедрение. И насилия, которое эти технологии и их совершенствование производили и продолжают производить. Вот тут-то и кроется самое интересное: Вилисов читает эту историю не как историю социального конструктивизма. А как историю телесной регламентации, что усилилась со стартом «Нового курса» Рузвельта, расширением женских трудовых обязанностей в рамках перехода европейских экономик на военные рельсы и необходимости освободить трудовые места для мужчин после Второй мировой, достигнув многомерного апогея вместе с современными движениями за свободу иных телесностей, чуждых гетеронормативному порядку всеобщего воспроизводства, и соответствующей социальной неудовлетворенностью.
Надо сказать, что сам Вилисов достаточно беспощаден и по отношению к событиям и процессам, что обыденно считаются вехами в истории эмансипации. Стоунволлские бунты, движение за легализацию однополых браков, наконец, сам раскидистый академический дискурс — все это недостаточные, а порой даже укрепившие корпоративное поглощение тел происшествия. Что же, по мнению Виктора, будет для человека скорого будущего хотя бы необходимым?
Безусловное право на любовь: ненасильственное и заботливое соприсутствие единичного тела рядом с любыми другими телами и всеми возможными в теле самой планеты. А также мультивариантность такой суперпозиции. Но ожидающих от «Постлюбви» красочных описаний изощренных полиморфных соитий и мечтаний о будущем такого досуга ждет грандиозный облом. Автор ратует просто-напросто за подвижную, искреннюю и полную приключений дружбу, способную обретать самую неожиданную форму и открывать доселе невиданную (по крайней мере лично вам) красоту мира и всего сущего в нем.
Забавно, но, стащив в книгу всю кажущуюся ему достаточно современной аргументацию по вопросу, Вилисов в итоге пришел к практически дословной апологии эпикуреизма. Причем доработанного в сравнении с античным оригиналом: без приверженности эскапизму, но с отстаиванием идеи активного включения в разработку и обкатывание общедоступных и прозрачных технологий совместного производства. Потенциально могущих устранить из жизней наших тел если не саму смерть, то страх ее близкой тени.
Виктор, конечно, упомянет, что корни его модели соприсутствия тянутся как раз ко временам до модерности: к средневековой городской коммуне, к анимистической перспективе всесосуществования, к гармонии преразумных биомов. К полному растворению самости. Аргументы в защиту обратного заколдовывания мира и собственного очарования им — дело, конечно, благое, но. Повторяя вслед за писательницей Мэгги Нельсон историю Арго (распространенная ныне квир-метафора тела как корабля, во время путешествия которого имя и суть судна остаются прежними при полной замене износившихся мачт и бортов), Вилисов ненамеренно допускает ошибку. Как и Нельсон, цитирующая «Ролана Барта о Ролане Барте», перепутавшего историю о первом парусе эллинов с «кораблем Тесея» — культовым доказательством превосходства человеческой воли над тиранической и божественной. Сгнившим за давностью лет, как сообщает Плутарх, но воссозданным горожанами к вящей славе все того же свидетельства.
Впрочем, ирония тут скорее в том, как Арго, первый искусственный мореплаватель, столько же друг, сколько подспорье команды, увенчанный ликом девы Паллады, изречимой и неизреченной, брачелюбицы и ненавистницы ложа, и жены, и мужчины, вернул свою память и заграбастал чужую, пройдя сквозь толщу незнакомых веков. Вилисов же, увы, иногда просто плещется на мелководье. Так, восхищаясь магическим мышлением (в точности как практик: оно допустимо, потому что работает) и упоминая Таро в качестве хотя бы диагностики личных желаний, он не видит в заявлении «гениталии должны быть детерриториализованы. Следовательно, все — дилдо. И все также становится отверстием» алхимическую свадьбу — тысячелетнюю мистерию перерождения в андрогина. А говоря об успешном терапевтическом применении шульгиноидов в развитии эмпатии и вовсе ленится дать ссылку на любое из множества успешных клинических исследований и список распространенных противопоказаний.
Чествуя же номадизм, путешествие постоянного преобразования, дарящее шанс не попасться в длинные руки рынка и оку статистической власти («Ты можешь сидеть на месте и все равно быть номадом, потому что это способ / процесс бытия»), Вилисов откровенно романтизирует ситуацию кочевания, иллюстрируя ее впечатлением от фильма «Табор уходит в небо», личным опытом, образом жизни и классикой западной литературы в диапазоне от Вирджинии Вулф до Делеза. Но будто забывает истории не менее захватывающие и одновременно близкие использованной теории, выдвинутой аксиоме и собственному преобразовательному труду.
Истории о распространенных маршрутах перемещения и линиях ускользания уязвимых, но отчетливых групп: их не успели мифологизировать так, как вышло с народом рома, и притом их пути куда виднее для большинства людей по сравнению с эфемерным конфидентальным кругом автора. Путешествующих от студии к студии черных музыкантов, проколесивших всю Великую депрессию, еврейских антрепренеров чуть позже — с такими же целями, но по другим дорогам. Италоамериканских диджеев времени, когда французская дискотека в Нью-Йорке превращалась в диско: помнивших рассказы о чемоданном вояже родителей и ловко снующих из клуба в клуб. Да и других обитателей не самых верхних уровней миров искусства, ведущих такую жизнь и по сей день практически где угодно. Распространенную среди которых квирность Вилисов проартикулирует не раз и не два — и уже без всякого благоговения.
«Мы социально изолированы, у нас есть возможность проявлять себя, участвуя в пинквошинге крупных компаний, делая юмористические шоу на федеральном канале в статусе юродивого или ведя твиттер на три тысячи человек; но, как только мы выходим в публичную сферу с политическими проектами, коллективистскими жестами, помощью другим или теорией, описывающей абсурдность идеологии и политики власти, — ситуация автоматически становится небезопасной». Но остается ли она безопасной внутри пузыря креативных индустрий?
В одном из интервью диджей и активистк@ Терри Темлиц обмолвил@сь, что после 2017 года практически прекратил@ взаимодействие с представителями галерейного бизнеса и арт-институций. Пояснив, что такие контакты оказываются не чем иным, как тратой времени на бесконечных тусовках, совмещенных с переговорами и активным изображением политически окрашенной жизнедеятельности. Открытым, социально одобряемым и распространенным шире всех остальных способом насильственного уничтожения тела и любых его ресурсов. Надо отдать Вилисову должное: тратить лично ваше время он особо не собирается. А вот своего успел потратить достаточно.
«Постлюбовь» вряд ли отберет у вас даже неделю или хотя бы день. Зато напомнит, что чтение стало вневременным источником величайшего удовольствия именно за счет неравноценного обмена личных часов на годы чужого опыта. Да лишь приглядитесь, как сделана эта книга. И в следующий раз не стесняйтесь отбивать отступы на пол-листа и требовать у издательства свои законные 20% роялти. Но кое-чего Вилисов у вас все же с лихвой вытрясет.
Вышеупомянутые Grey Wolves были людьми не слишком-то образованными, неразговорчивыми и в принципе неприятными. Ничего удивительного, зная об их родной плеши. Чтобы представить себе Салфорд, не нужно искать отчеты социальных служб и рыть жухлый архив городского благоустройства. Достаточно посмотреть когда-то популярный британский сериал iDeal, чтобы сложилась полная картина городка дуралеев, где каждый занят хрен знает чем, но очень много о себе думает и спешит нассать об этом в уши всем и каждому. А жители этого бетонного прыща еще и рады такой репутации. Начинаешь очень хорошо понимать, почему «Волки» отгораживались от Салфорда стенами шума всех цветов спектра. Насиловали ксерокс тоннами неполиткорректной полиграфии, которую не только расклеивали по ближайшим заборам, но и рассылали по всей стране. Чье название не любили произносить.
Как и все другие имена — людей или мест, — под сторонним коллективным псевдонимом «Волков» Death Pact International успело поработать пара десятков людей. Тексты же треков «Волки» составляли — когда не брали вокалом уже готовые песни и нечленораздельные голосовые сэмплы — из коротких резаных строчек. «Это не твоя земля и никогда ей не была». «Спокоен. Успокоен. Счастлив». «В осведомленности — сила». Они не испытывали никаких иллюзий по поводу места своих тел и легкости его исчезновения в мире, состоящем из сплошных салфордов. И легко делились осознанием этого с доступными адресатами, лишая их убежденности в том, что залог пристойного сосуществования есть коллективная поддержка индивидуальных желаний.
Только «Волки» — дело самое позднее из начала двухтысячных. А мы тута, в 2022-м. И если для напоминания об уместности коллективной радости свободного разделения чувств и мыслей с другим телом нам требуется уже даже не стремная поп-культура, а целый квазинаучный кирпич, то мы просто провалились как вид. А когда именно — в эту грустную постколониальную эпоху или чуть раньше — уже все равно.
Надеюсь, еще успеем хоть раз провалиться чуть лучше.