Срничек Н., Уильямс А. Изобретая будущее: посткапитализм и мир без труда. М.: Strelka Press, 2019. Содержание
Очередной манифест, посвященный будущему после капитализма и роли в его достижении левых сил, за авторством канадского политического философа Ника Срничека и Алекса Уильямса в действительности содержит в себе полномасштабную программу построения нового — высокотехнологичного и предельно уравнительного — тоталитаризма. Рисуя благодушную картину будущего «мира без труда», где каждому будет полагаться базовый безусловный доход, Срничек и Уильямс, кажется, не догадываются, что их рацпредложениями с удовольствием воспользуются — и уже пользуются — те самые неолибералы, чью идейную гегемонию авторы хотели бы потеснить. Практическую же состоятельность этих предложений без особых усилий опровергнет всякий, кто хоть немного знаком с принципами устройства экономики. Впрочем, никаких иных результатов левое, а точнее леволиберальное, теоретизирование из ядра неолиберального капитализма и не могло породить — взгляд на «мир без труда» с периферии позволяет разглядеть в нем нечто совершенно иное.
С первых же страниц книги Срничек и Уильямс предупреждают читателя, что их построения, в сущности, представляют собой очередную утопию: «Утопический потенциал, заложенный в технологиях XXI века, не может быть отдан на откуп местническому воображению капитализма — амбициозная левая альтернатива должна его освободить. Неолиберализм провалился, социал-демократия невозможна, и только альтернативное видение может привести нас к всеобщему процветанию и освобождению. Фундаментальная задача левых сил сегодня — сформулировать принципы этого лучшего мира и достичь его».
Что ж, как говорила в свое время Сюзан Бак-Морс в интервью Михаилу Рыклину, место утопии есть всегда, и едва ли стоит априори лишать людей права на такой тип мышления. Другое дело, что на поверку продукт такого мышления зачастую напоминает вариации на хорошо знакомую нам в России тему «за все хорошее и против всего плохого». Вот и Срничек с Уильямсом утверждают, что первой целью посткапиталистического мира станет «максимизация синтетической свободы, или, другими словами, процветание всего человечества и расширение наших общих горизонтов». Для достижения этого, утверждают авторы, потребуется как минимум три различных элемента: обеспечение базовых жизненных потребностей, расширение общественных ресурсов и развитие технологических возможностей.
Как тут не вспомнить знаменитую песню Аркадия Северного про электричество, которое «нам пахать и сеять будет», а также «из недр все добудет» — «тогда мы с вами будем жить до поживать, побольше кушать и на кнопки нажимать». Собственно, именно это, видимо, и подразумевают Срничек с Уильямсом, предлагая левым всемерно способствовать тому, чтобы идущий сейчас полным ходом процесс технологического замещения труда дошел до логического завершения. Предлагая левым «мобилизоваться вокруг посттрудового консенсуса», они намечают последовательность этапов пути в это светлое будущее: построение посттрудового общества на основе полной автоматизации экономики, сокращение рабочей недели, реализация идеи всеобщего базового дохода и культурный сдвиг в отношении понятия работы. Эти четыре пункта стоит разобрать в деталях.
Предложение ускорить темп технологического замещения труда, по сути, выглядит признанием правоты знаменитого американского социолога Рэндалла Коллинза, который десять лет назад представил весьма неожиданную рефлексию по поводу глобального финансового кризиса 2008–2009 годов (и это же событие стало отправной точкой для написания книги Срничека и Уильямса). Этот кризис, писал Коллинз, должен напомнить нам о Марксе, причем о самой концентрированной сути его политэкономиии, которая, по мнению Коллинза, состоит именно в технологическом замещении труда. Но если с предыдущей волной этого замещения, когда машины замещали рабочие руки в материальном производстве, капитализм справился, создав огромную группу различных управленцев и сформировав обширное поле интеллектуального труда, то сегодня под угрозой замещения оказались уже эти виды деятельности, и никакого выхода из этой ситуации нет.
Последующие десять лет подтвердили правоту Коллинза: каждый день мы слышим о том, как роботы замещают людей в очередной профессии, на смену макдональдизации пришла юберизация, а разрастание прекариата фактически признано официально (правда, отдельный вопрос, знаком ли сам термин чиновникам наподобие вице-премьера Ольги Голодец). Фактически мы уже наблюдаем необратимую смерть труда, и предложение Срничека и Уильямса в духе «падающего подтолкни» вполне вписывается в известную левацкую логику: чем хуже — тем лучше.
Однако авторы практически не касаются вопроса о том, кому в «посттрудовом мире» будут принадлежать машины и роботы, которые заместят собой человеческий труд. Вопрос отнюдь не праздный, поскольку люди, искренне восторгающиеся технологическими инновациями (от юных пионеров-стартаперов до Игоря Ивановича Шувалова, некогда пожелавшего стартаперам стать новыми Илонами Масками), как правило, не отдают себе отчет, ради чего все эти инновации затеваются. Ответ предельно прост — ради повышения рентабельности производства. Поэтому новая волна технологического замещения труда есть не что иное, как ответ капиталистов на падение рентабельности — со всеми вытекающими обстоятельствами, от массового сокращения штатов до предельной концентрации активов в финансовом и реальном секторах. Иными словами, это уже не просто капитализм — это гиперкапитализм, внутри которого мы все сейчас и пребываем.
Эту природу инновационного процесса Срничек и Уильямс, кажется, вполне осознают — более того, они даже знают, что еще одним неотъемлемым субъектом этого процесса является государство. Именно государство, напоминают они, возглавляет заметные технологические перевороты — от интернета до эко- и нанотехнологий, от алгоритмов внутри поиска Google до всех основных компонентов производимых Apple айфона и айпада и т.д.
Казалось бы, здесь наиболее логично вспомнить классический марксистский постулат о классовой природе государства, сделав очевидный вывод: по своей воле капиталисты инновации на службу «посттрудовому обществу» не поставят, поэтому для достижения благих целей требуется как минимум контроль над государством со стороны того класса, который сейчас отчужден от средств производства — прекариата. Но вместо этого авторы пускаются в предельно абстрактные рассуждения:
«Представители всех левых сил, ориентированных на будущее, могли бы сделать своей целью описание общих параметров оценки, а также дальнейшее исследование того, как можно переориентировать конкретные технологии и поставить их на службу посткапиталистическому проекту. Это особенно важно для тех работников технологического сектора, которые своими проектными решениями формируют рельеф будущей политики. Впрочем, будем откровенны: если одновременно не изменятся господствующие в обществе идеи, новые технологии будут разрабатываться по капиталистическим лекалам, а старые останутся привержены капиталистическим ценностям».
Еще более уязвимо выглядит концепция базового безусловного дохода (ББД), которую Срничек и Уильямс видят чуть ли не краеугольным камнем «посттрудового общества». Идея популярная, набирающая сегодня все больше сторонников, но, увы, совершенно несостоятельная с точки зрения реальной экономики и здравого смысла. Хуже того, ее последовательное внедрение приведет к новым формам рабства, причем таким, каких еще не видело человечество.
Из благой идеи осчастливить каждого жителя земли некой суммой денег просто по факту существования в этом мире вытекает три основных и взаимосвязанных вопроса.
Каким должен быть размер ББД? Одна из звучащих версий гласит, что он должен совпадать с размером прожиточного минимума. Попробуем посчитать на российском материале. Прожиточный минимум в России на сегодняшний день составляет 11280 рублей в месяц, то есть в год на 146 млн жителей страны это примерно 20 трлн рублей. Для сравнения, вся расходная часть федерального бюджета на текущий год составляет 20 трлн рублей. То-то обрадуется министр финансов Антон Силуанов. Впрочем, сторонники введения ББД говорят, что его появление позволит упразднить ряд внебюджетных фондов, а изыскать средства для ББД можно за счет введения прогрессивного налогообложения и т.д. Допустим, что это так. Но если предположить, что ББД будет равен прожиточному минимуму, то позволит ли его введение сократить уровень неравенства в обществе? Конечно же, нет. Для тех, кто сегодня получает зарплату в размере прожиточного минимума, ББД в таком объеме окажется жалкой подачкой, а для тех, кто зарабатывает много, никакой ББД не нужен в принципе.
Как введение ББД отразится на стоимости товаров? Если представить, что ББД должен быть существенно выше, то решить эту задачу можно одним единственным путем: тупо напечатать как можно больше денег — со всеми вытекающими последствиями в виде гиперинфляциии. В конечном итоге, трудовую теорию стоимости директивно отменить невозможно, и если на руках у граждан вдруг окажутся крупные «нетрудовые доходы», рынок мгновенно отреагирует на это повышением цен. Но и в том случае, если ББД будет равен прожиточному минимуму, результат будет примерно тот же. Ни один экономический агент в здравом уме не будет держать цены на том же уровне, зная, что у покупателя есть определенный объем гарантированного дохода, а сверх того он еще и может что-то заработать. Если, конечно, не запретить получателям безусловного дохода работать, а заодно и в порядке революционной необходимости ввести «максимум цен». Исторические примеры того, к чему это обычно приводит, имеются в избытке.
На что может быть потрачен ББД? Сторонники ББД утверждают, что его введение даст возможность людям заниматься творчеством, различным общественным активизмом или хотя бы домашними делами, не думая о хлебе насущном. Однако этот аргумент выглядит чересчур оптимистичным представлением о природе человека. Нет никаких гарантий, что на ББД будет куплен именно хлеб насущный, а не, скажем, алкоголь или наркотики. Можно, конечно, представить, что безусловный доход можно будет тратить только на конкретный набор товаров, но в чем тогда освобождение человечества, особенно если труда больше не будет? А если ББД при этом еще и будет сравнительно низким, то в таком случае выиграют только производители товаров низкого качества, которыми и сейчас переполнены торговые сети без какого-либо ББД.
Точно так же не выдерживает никакой критики предложение о сокращении рабочей недели, тем более, что Срничек и Уильямс обходят стороной принципиальный вопрос: будет ли эта мера уравновешена со стороны капиталистов пропорциональным повышением заработной платы за оставшиеся рабочие часы? Капиталисты, надо сказать, отнюдь не дураки, и даже если не знают, что такое трудовая теория стоимости, на практике применяют ее очень хорошо — для них это все равно, что говорить прозой для господина Журдена.
Именно здесь стоит обратить внимание на одну любопытную деталь: ряд предложений, которые выдвигают Срничек и Уильямс, уже находят политическую поддержку, только не у левых, как им хотелось бы, а у самого что ни на есть неолиберального мейнстрима. Вот, скажем, российский премьер Дмитрий Медведев, выступая недавно на Международной конференции труда, не исключил, что в будущем мировая экономика перейдет на 4-дневную рабочую неделю. А пресловутая «цифровая экономика» — не есть ли это чаемое Срничеком и Уильямсом радикальное ускорение технологического замещения труда? Только возглавляемое, опять же, не левыми силами, а крупнейшими компаниями-монополистами.
Примеры из российской действительности здесь вовсе не случайны: замахнувшись на прыжок в посткапитализм, Срничек и Уильямс совершенно не дают ответа на вопрос о том, как быть с главным признаком собственно капитализма (и тем паче гиперкапитализма) — неравномерным развитием на глобальном уровне. А так-то, конечно, из Канады очень удобно давать советы планетарного масштаба. Срничек и Уильямс это, надо сказать, понимают, уточняя, что в своем стратегическом анализе мы стараемся четко ограничиться западным миром. Однако для какого-нибудь крестьянина из Бангладеш или российского «самозанятого» их построения имеют нулевой практический смысл — чего не скажешь, например, о книгах Джеймса Скотта (прежде всего «Искусство быть неподвластным»), прекрасно знакомого с реалиями глобальной периферии. Каковая и является нынешней мировой нормой: среднестатистический житель планеты — это не канадец или швейцарец, а, скорее, мексиканец или пакистанец.
Отсюда же проистекают и принципиально неверные установки уже антропологического характера. Принципиальным для построения «посттрудового общества» Срничек и Уильямс называют «преодоление трудовой этики», почему-то связывая последнее явление с неолиберализмом — как будто и не было до этого ни старого доброго истмата с его «труд сделал из обезьяны человека», ни анализа протестантской этики у Макса Вебера. Опять же, по этому поводу можно вспомнить Северного: «Тогда нам станет всем легко омолодиться — на свет не будем мы младенцами родиться. Тогда и женщин мы избавим от родов: нажал на кнопочку, и человек готов».
Именно так левый манифест превращается в очередную декларацию создания «нового человека», в основе которой лежит главный стержень всей предыдущей истории человечества — труд. Стоит ли напоминать, что именно с этого — с желания переделать человеческую природу — начинались все тоталитарные практики. К счастью, авторы не воспринимают свои построения как непреложную истину, соглашаясь с теми критиками (и автор этой рецензии с ними категорически солидарен), которые заявляют, что «посттрудовой мир» может и с высокой вероятностью будет строиться на колониализме, умножении неоплачиваемого труда и уничтожении биосферы. Свой оптимизм авторы неизменно обосновывают желанием лучшего будущего для человечества, но сам факт, что их построения могут быть с легкостью использованы для расширения гиперкапитализма, более чем настораживает. В итоге может случиться, что борьба за лучшее будущее может легко оказаться борьбой за тот старый добрый капитализм, который сейчас полным ходом демонтируется самими капиталистами — примерно как в XV веке феодалы демонтировали феодализм, чтобы стать «капиталистами поневоле», как назвал их в одноименной книге Ричард Лахманн. В конечном итоге, путь в светлое будущее никогда не был выстлан благими намерениями, и это главное, о чем стоит помнить, примеряя идеи Срничека и Уильямса к реальному миру.