Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Рива Евстифеева. Без матери. Париж: Éditions Tourgueneff, 2024
Рива Евстифеева — филолог, историк, педагог, библиотекарь-волонтер, выпускница МГУ и Флорентийского университета. Ныне она живет и работает во Франции. В свете бурно развивающихся событий хочется надеяться, что и дальше к этому не возникнет препятствий. Как и к существованию Русской общественной библиотеки имени Тургенева в Париже, с которой, в частности, связана ее деятельность. И к функционированию юного парижского издательства, выпустившего ныне уже вторую художественную книгу Ривы Евстифеевой. В ней, впрочем, речь идет по преимуществу о сложностях и ужасах жизни в совсем другой, северной стране, прекрасно всем нам знакомой: большей частью действие происходит в Москве.
Литературный дебют Евстифеевой — книга «Интернатские рассказы» — состоялся в прошлом году. Об этом произведении мне уже доводилось писать на «Горьком». Новая книга, также автобиографическая, продолжает первую и не уступает ей по пронзительности, а частично как бы обрамляет ее и комментирует. Некоторые эпизоды начала книги предшествуют по описываемому времени действию «Интернатских рассказов» или параллельны ему. Сохраняется и знакомый стиль: черты устного повествования, скупость письма, печальная ирония и мрачноватый юмор. Оба произведения образуют вполне органичное единство. С первых шагов в художественной литературе — случай не самый частый — Риве Евстифеевой удалось сформировать своеобразный, неповторимый, почти безошибочно узнаваемый индивидуальный стиль. Новая книга более прочна по композиции, несмотря на усложнившуюся систему персонажей (здесь не одна, а две главные героини). Читать ее надо подряд, тем более что и оторваться трудно. Притом поставленная автором задача (эстетическая и этическая одновременно), как мы увидим, весьма непроста.
Заглавие книги несет в себе куда более сложный и многослойный смысл, чем можно подумать при взгляде на обложку, и раскрывается на протяжении всего повествования. Приходится даже постепенно разгадывать заглавие, как загадку. Приступив к чтению, читатель испытывает растущее недоумение. Ведь писательница-повествовательница-героиня подробно описывает как раз свои отношения с матерью, которая до самого недавнего времени была жива. Эти отношения очень странны и подчас граничат с абсурдом, во власть которого взрослый то и дело почти бестрепетно отдает ребенка. В какой-то момент может показаться, что название носит саркастически-разоблачительный характер по отношению к матери, но это далеко не так. Рива Евстифеева пишет отнюдь не обвинительный акт. В лице матери она создает живой и противоречивый образ человека, раненного миром, жизнью, эпохой, обществом. Человека мятущегося, но несдающегося. Сохранившего не только простенькие бытовые прихоти и капризы, но и общественные идеалы, и странные мечты, и вдохновенное, мало к чему приложимое техническое мастерство. Бросающего жизни вызов, несмотря на тяжкий груз прошлого, рожденных им предрассудков и страхов. Читатель сам не заметит того момента, когда начнет с волнением сопереживать обеим героиням. Не только младшей, но и старшей.
В «Интернатских рассказах» была налицо возрастная, а значит, и психологическая дистанция между взрослым автором (а также читателем) и героиней-ребенком, преодолеваемая силой авторской памяти и творческого вдохновения. В новой книге с первых страниц еще более очевидна дистанция, отделяющая также и героиню-ребенка от матери. Но, поскольку повествование доведено до времени совсем недавнего, это расстояние быстро сокращается. Более того, героини постепенно фактически меняются местами, и мать превращается в опекаемую, а дочь больше узнает о ней и лучше понимает ее. Оказывается, мать пережила раннюю смерть собственной матери и брата, и это были не единственные травмировавшие ее душу события и обстоятельства. И тут становится ясно, что заглавие «Без матери» применимо к ней и к ее жизни...
В русском языке есть слово «безотцовщина», обозначающее как определенное состояние семейной жизни, так и ребенка, растущего без отца. Есть и художественные тексты с таким названием (пьеса Чехова, повесть Федора Абрамова, фильм по одноименному произведению Марии Халфиной). Но нет подобного же слова, обозначающего отсутствие матери, и даже возможности создать соответствующий неологизм, который был бы понятным и благозвучным.
Интересно, что писательница-анималистка Вера Чаплина, некогда в неразберихе Гражданской войны сама побывавшая в детском доме, назвала брошенную матерью маленькую львицу из зоопарка — и свою повесть о ней — просто «Кинули». Первая глава повести называется «Кинули без матери»... Не случайно мне на ум приходит литературная анималистика. Рива Евстифеева пишет о том, как она, привыкшая к пятидневному детскому саду, но однажды взятая матерью в поездку в Литву, «вела себя как гиена из зоопарка, выпущенная на запруженную улицу, — то есть пряталась за объемные предметы, а при невозможности молча вжималась в угол со взъерошенной холкой». В дальнейшем, как знают уже читатели «Интернатских рассказов», эта девочка будет сама для себя создавать рукописный журнал о жизни ленивцев и утконосов...
Так или иначе, заглавие книги Евстифеевой передает ощущение отсутствия опоры, бесприютности, неприкаянности, выступающей как экзистенциальное состояние. Это состояние может передаваться из поколения в поколение, оно подпитывается окружающей жизнью и общественным неустройством и обладает своеобразной заразительностью. Одна из глав повести, посвященная странному материнскому восприятию и вынужденному дочкиному отъезду, называется «Без дочери». Этим вновь подчеркивается атмосфера всепронизывающей отчужденности...
О насыщенной интеллектуальной биографии Ривы Евстифеевой я уже упомянул. Но и ее мать — человек весьма незаурядный. Людмила Евстифеева (1953–2022), физик по образованию, принимала участие в диссидентском движении советского времени. Она не принадлежала к публичным фигурам движения, а была его «чернорабочим», или скорее «техником»: размножала и переплетала самиздат, ловко и находчиво передавала записки в тюрьмы. В 1990-е и последующие годы активно участвовала в движении антиимперском, протестовала против военных действий федеральных войск (начиная с первой чеченской войны) и против политических репрессий. Из скудных своих средств жертвовала правозащитным организациям и помогала семье дворника-таджика.
Прошла через множество задержаний, судимость и обыск в своей квартире. Ее не устрашили регулярные анонимные угрозы, но дочери пришлось покинуть страну после того, как угрожавшие стали упоминать ее, шантажируя мать. В 2022 году Людмила Евстифеева покончила с собой, когда врачи обнаружили у нее 4-ю стадию рака... Она оставила по себе добрую и благодарную память в сердцах множества людей. Ее дочь, несомненно ее любящая, могла бы ограничиться кратким панегирическим некрологом, к написанию которого, бесспорно, имелись вполне достаточные основания.
Но Рива Евстифеева не стала упрощать себе задачу, писательскую и человеческую. Она создала многомерный, психологически сложный образ своей матери, очень живой и именно поэтому вызывающий сочувствие.
Почти два века назад Чаадаев написал: «Мы прежде всего обязаны родине истиной». Куда труднее порой бывает применить эти же слова к своей семье. А книга Ривы Евстифеевой связана с традицией семейной хроники, хотя включает в себя как бы ее негативный эквивалент: «Прошлое было весьма туманно, но и рассказов о нем было немного. Когда нет семьи — нет и семейной истории». Писательница не свернула с дороги, обозначенной Чаадаевым. Именно поэтому перед нами не только подобие (небольшое, но емкое) фамильной эпопеи. Ведь ни одна семья не живет изолированно.
Перед читателями проходят как картины домашнего быта, так и соседские коллизии за стенкой — с наркотиками и убийством. И детский сад, где детей били, а «кофейный напиток из бобовых зерен заливали за шиворот». И детская больница, куда можно попасть от истощения и едва не потеряться в коридоре. И школа, где учительница физкультуры способна загнать ученицу до полуобморока и сердечного приступа. И детские сообщества, зачастую столь же жестокие, как и взрослые. Наука и культура оказываются для повествовательницы почти единственным светом в окошке — светом, преодолевающим и пространство, и время.
И все же даже в мире не очень-то приветливых по отношению к героине детей встречаются примеры взаимопомощи и солидарности. Дети из больничной палаты носили истощенную Риву в туалет на «кресле из сплетенных рук», помогая ей постепенно встать на ноги (даже если ими и двигала забота о собственном комфорте — она ведь может выражаться очень по-разному...). Другие дети в школе сумели настоять на вызове скорой помощи для упавшей на землю одноклассницы вопреки желанию физкультурницы-садистки: «Травили меня в этом классе страшно, но все-таки прямой смерти не желал никто».
Младшая героиня, она же повествовательница, очень часто оказывалась одинокой, но не лишилась ни наблюдательности, ни чувства юмора. В повести окружающая ее и часто враждебная человеческая стихия не сливается в единое марево, из нее выделяются выразительные характеры. Особенно ярок образ классной руководительницы, чья удивительная речь («Мы с вами — на сегодняшний день! — вышли на наш финишный старт») заставляет вспомнить персонажей то ли Лескова, то ли Зощенко.
Размышляя над книгой, рискну высказать еще одну мысль общего характера, с которой автор может и не согласиться. Почему все освободительные общественные движения самого разного толка на данный момент потерпели поражение?.. Разумеется, обстоятельный ответ на этот вопрос потребовал бы целого ряда статей, а то и томов. И все же один очень важный аспект такого ответа имеет прямое отношение к сюжету рассматриваемой повести. Очень часто общественные и политические активисты, вкладываясь (порой героически) в публичную борьбу за права и свободы, воспринимают свою частную, домашнюю, семейную жизнь (не говоря уже о внутреннем мире) как совершенно отдельную, автономную область, на которую высокие принципы «большой жизни» как будто не распространяются. И борцы за свободу (как бы они ее ни понимали) остаются людьми несвободными внутренне. А это не может не сказываться на психической энергетике движений и, значит, на их реальной силе.
Нельзя достигнуть свободы на отдельно взятом «этаже» бытия, изолировав его от остальных уровней, разрушая единство макрокосма и микрокосма. Поэтому, как мне кажется, важна общая этическая основа жизни публичной и домашней. И соответствие свободы внешнего поведения свободе внутреннего мира.
В художественной литературе были примеры этической критики диссидентского движения «изнутри», например повесть Юлия Даниэля «Искупление» или роман Владимира Кормера «Наследство». Но Рива Евстифеева, очевидно, не ставила перед собой подобной задачи. В своей новой повести она предстает как зоркая и — удивительным образом — немного отрешенная, но вдумчивая и сочувствующая наблюдательница. В этом смысле она скорее наследует творческие установки раннего Тургенева (времен «Рудина» и «Отцов и детей»), чье имя столь символично присутствует в названии издательства, выпустившего ее первые произведения.
Закончить хочется словами самой Ривы Евстифеевой из ее новой книги.
«Меня часто спрашивают о прощении, но мне не кажется, что это правильное и важное слово.
Мне кажется, важнее, чем прощение, — понимание и забота».