Ольга Пинчук. Сбои и поломки. Этнографическое исследование труда фабричных рабочих. М.: Common Place; Фонд поддержки социальных исследований «Хамовники», 2021. Содержание
Много ли мы знаем о том, как устроена жизнь россиян, работающих на фабриках? Согласно точке зрения, характерной для части либеральной интеллигенции, труд этих людей давно автоматизирован, и разве что вследствие отсталости российской экономики они еще не полностью заменены роботами: заводские рабочие чудом сохранились до наших дней в заповедниках депрессивных моногородов и фильмах Юрия Быкова.
В современной культуре (и массовой, и андеграундной) конвейерное производство — символ отупляющей потогонки, которая калечит душу и психику человека. Люди, работающие на заводах, зачастую изображаются как маргиналы: они плохо образованы, склонны к насилию, говорят исключительно матом и не имеют иных форм досуга, кроме распития крепких спиртных напитков.
К счастью, для ответа на вопрос, с которого мы начали этот текст, помимо спекуляций разного рода появляются и серьезные исследования. Так, социолог Ольга Пинчук разбиралась в устройстве современного фабричного труда и производственных отношений методом включенного наблюдения: она год проработала на подмосковной кондитерской фабрике, ежедневно фиксируя свои впечатления в исследовательском дневнике. Спустя четыре года после завершения этого исследования была опубликована написанная по его материалам книга «Сбои и поломки».
Работа состоит из трех частей. Первая местами напоминает репортаж — в ней пересказываются наблюдения, сделанные автором в заводском цеху. Сразу оговоримся, что раскрытие характеров коллег в число этих наблюдений не входит:
«Вы не встретите здесь описаний типажей рабочих, их жизненного опыта, каких-то характеристик рабочей среды», — честно предупреждает Пинчук читателей в предисловии. Образы всех «второстепенных» героев книги собирательные: с точки зрения исследовательской этики крайне важно, чтобы и друг для друга, и для читателя они оставались неузнаваемыми.
Фабрика транснационального концерна Iriski (такое вымышленное название Ольга использует, чтобы не раскрывать, на каком предприятии в действительности работала) открылась в Подмосковье в конце 1990-х годов. Тогда же на ней установили заграничное оборудование, уже прошедшее многолетнюю эксплуатацию, и ни разу с тех пор его не обновляли. Первые десять лет техника работала исправно, а затем количество поломок и брака стало планомерно увеличиваться. Чтобы обслуживать машины и обрабатывать бракованную продукцию, требовалось все больше рабочих рук — так параллельно износу заводских станков расширялся штат предприятия.
«Конфетная фабрика, как и многие другие промышленные предприятия, — это машина по производству ритмов, — пишет Пинчук. — Ритмы зависят от наличия и объема заказов: производится столько товаров, сколько нужно, чтобы удовлетворить спрос. От того, в каком темпе и в каком режиме работает фабрика, зависит организация повседневности рабочих: образ жизни, режим сна и отдыха, даже характер досуга связаны непосредственно с тем, как организовано производство на предприятии».
Режим дня сотрудников постоянно менялся в зависимости от того, в утреннюю, дневную или ночную смену им требовалось приходить на завод. Последствия такого образа жизни Пинчук быстро заметила и на себе: она бросила заниматься спортом, все реже выбиралась за пределы района и с трудом находила силы на интеллектуальный досуг. Изменения графика вносили в жизнь рабочих серьезный диссонанс, а приспособление к ним требовало немалого времени. Одна из респонденток «весь день проплакала», узнав, что руководство решило изменить рабочее расписание, а также перетасовать людей из разных смен, годами притиравшихся друг к другу.
Хотя операторы упаковочного цеха, в котором работала Ольга, были оформлены в соответствии с Трудовым кодексом и обладали большим пакетом социальных гарантий, их права постоянно нарушались. Это проявлялось как в мелочах вроде вечной нехватки рабочих инструментов, которые приходится покупать на свои деньги, так и в том, что отпуска на предприятии привязаны к производственному циклу: руководство предоставляет их, когда удобно ему, а не сотрудникам.
Другим важным инструментом воздействия на рабочих была угроза лишения премии. Последняя, как правило, составляла 10–15% от зарплаты, а депремировать сотрудника могли по любому поводу: за работу без перчаток, длинные ногти, отсутствие инструментов, «грязное» оборудование или хождение по цеху с «руками в карманах».
Должностные инструкции при этом крайне проблематично было не только исполнить, но даже понять. «Выполнение выполнения плана линия», «обеспечение безопасных условий и поведения линии», «5S линии», «создание/обновления инструкций линии», «сбор аналитической информации» — все эти причудливые словосочетания взяты Пинчук из списка обязанностей оператора, копии которого висели по всей территории фабрики.
Распоряжения высшего менеджмента часто были оторваны от реальности и противоречили здравому смыслу. При этом невыполнение плана всему коллективу грозило депремированием, а добиться прихода техперсонала, который починил бы сбоящее оборудование, раз за разом оставалось трудновыполнимой задачей.
В таких условиях Пинчук обратилась к характерной для интеллигенции роли переводчика требований «народа» на язык «начальства». На фабрике Iriski пользовался одобрением жанр «писем начальству» с изложением производственных проблем (в цеху упаковки для этого даже стоял специальный компьютер, подключенный к интернету), однако лишь Ольге удалось нащупать тот специфический стиль, с помощью которого можно было объяснить дирекции текущие проблемы и убедить прийти рабочим на помощь.
«Например, я никогда не стала бы писать так: „Машина не клеит коробки, вызывала механика, а ему до фонаря. Три вызова — безрезультатно”. Напротив, я пишу: „Клеевая система работает неритмично, настройки периодически сбиваются. Попытки решить проблему со стороны технического персонала не увенчались успехом, поскольку для устранения неполадок требуются запчасти”. <...> я использовала нагромождения канцелярита, аргументируя тем не менее достаточно четко, почему исправить ту или иную проблему необходимо как можно скорее», — объясняет Пинчук.
Вторая часть книги, «Износ оборудования и творческий труд» (самая короткая, но в то же время самая емкая) содержит анализ изложенных выше полевых наблюдений. Ключевым моментом в организации труда оператора упаковки на подмосковной кондитерской фабрике в начале ХХI века, по мнению Пинчук, оказываются те самые «сбои и поломки», которые вынесены в название книги.
В цехе, где трудилась Ольга, было семь упаковочных машин. В идеале это оборудование должно получать ириски из производственного цеха, упаковывать в обертку, собирать в мини-боксы и отправлять далее по линии подачи. Роль операторов в таком случае сводилась бы к замене упаковочного материала и периодической проверке мини-боксов, выходящих из машин. На заре существования фабрики Iriski, по словам старожилов, дело обстояло именно так.
Ко времени прихода Ольги на фабрику износ машин достиг такого уровня, при котором, будучи предоставлены сами себе, они могли проработать без перебоев не дольше пяти минут. Затем продукты начинали застревать в механизмах, упаковка — отклеиваться, а датчики — сбоить. «Теперь операторам оставалось только бегать туда-сюда по периметру машины в попытках наладить работу оборудования», — пишет Пинчук.
Трудовые будни оператора упаковки, описанные с точки зрения социолога, напомнили автору этой рецензии одну из классических немых комедий прошлого века — фильм «Паровоз „Генерал”» с Бастером Китоном в главной роли. Никогда не улыбавшийся комик играет в этом фильме юношу по имени Джонни Грэй, служащего машинистом на паровозе «Генерал» в одном из южных штатов США во время Гражданской войны. Когда коварные янки с помощью хитрости похитили «Генерала», а вместе с ним и невесту Грэя, молодой машинист, раздобыв после некоторых сюжетных перипетий другой паровоз, пустился за ними в погоню.
Чтобы продолжать преследование, Джонни вынужден был в одиночку колоть дрова, поддерживать огонь в топке, спрыгивать с паровоза на полном ходу и менять направление железнодорожных стрелок. Мало того, дело осложнялось тем, что северяне устраивали Грэю всевозможные ловушки: например, отсоединяли от собственного поезда вагоны или бросали на шпалы бревна, чтобы перегородить ему путь.
Как машинист Джонни Грэй вопреки всем сыпавшимся на него невзгодам удерживал паровоз на ходу, чтобы спасти свою возлюбленную, так же и оператор упаковки обязан был, уподобившись «осьминогу», поддерживать бесперебойную работу машины. «Машина не должна стоять» — вот главное правило в цеху. Опытный оператор должен знать, где и когда следует сунуть под ленту кусочек бумаги, выгнуть в правильную сторону уголок коробки и т. п. Главное — не дать конвейерной линии остановиться ни на секунду, ведь перерыв в работе означает не только невыполнение плана и, следовательно, депремирование, но и грозит браком и более серьезными поломками оборудования.
Таким образом, должность оператора упаковки на фабрике Iriski, с одной стороны, представляет собой типичную работу «костыльщика»: этим словом социолог Дэвид Грэбер охарактеризовал в книге «Бредовая работа» должности, существующие «только из-за сбоя и ошибки в работе организации». «Костыльщики», как пишет Грэбер, решают проблемы, которые вообще не должны возникать. Если бы все оборудование в цеху было исправным, а ирисок производилось бы именно столько, сколько машины в цеху успевают упаковать, многих рабочих мест в том цеху просто бы не было.
С другой стороны, именно износ машин позволял оператору проявить такие нехарактерные для конвейерной работы качества, как креативность, ловкость, изобретательность, и привносил в нее элемент творческого труда.
Наконец, третья часть книги представляет собой рефлексию Пинчук над тем, как проходило ее исследование. Она признает, что, начиная свое предприятие, совершенно не осознавала, с какими серьезными нагрузками ей придется столкнуться. На протяжении всего года Ольге фактически приходилось совмещать две полноценные работы: оператора-упаковщика и социолога.
Возвращаясь со смены домой, Пинчук приступала к заполнению «полевого дневника», на что требовалось немало времени, а также раз в две недели встречалась с коллегами по исследовательской группе. Постоянная изматывающая усталость, как полагает автор, не могла не отразиться и на ее здоровье, и на качестве исследования. Плохая коммуникация Ольги с коллегами-социологами привела к тому, что ее исследование пошло совсем не так, как было запланировано, и она подробно разбирает, почему это оказалось возможным.
Другая немаловажная проблема — допустимость действий Пинчук с точки зрения научной этики. Как пишет Ольга, однажды во время публичной лекции слушатель заявил ей, что, если бы она выступила с подобным материалом на социологическом конгрессе в США, ее немедленно выдворили бы из профессионального сообщества. Западная социология исходит из представления о том, что исследователь не вправе действовать как шпион. Он должен открыто общаться со своими информантами и получать от тех информированное согласие на участие в исследовании (желательно — в письменной форме).
Однако, как справедливо отмечает Пинчук, если бы она соблюла эти правила, ее работа сделалась бы невозможной: большая часть заводов и фабрик в РФ находятся в частной собственности, и их владельцы никоим образом не заинтересованы в присутствии на предприятии социолога. Пинчук приводит много аргументов как за, так и против своей позиции, но свой основной профессиональный долг видит в заботе о конфиденциальности информантов, и этот принцип в книге строго соблюдается.
С уверенностью можно сказать, что за год работы на конфетной фабрике Ольга Пинчук так и не увидела там ни высокотехнологичной автоматизации, ни шокирующей социальной хтони, ни признаков самоорганизации рабочего класса. Вместо этого она познакомилась с вполне полноценными, хотя и измученными людьми, которые зарабатывают себе на жизнь неоправданно сложной и зачастую бессмысленной работой при полном равнодушии со стороны начальства. И счастлив тот из наших читателей, кому с подобной организацией труда сталкиваться не приходилось.