Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Катя Крылова. Рынок удобных животных. М.: Новое литературное обозрение, 2023. Содержание. Фрагмент
Недавно, поддавшись порыву совершить импульсивную покупку, я купила своему коту лежанку-гамак. Стоит ли говорить, что кот воспользовался новой лежанкой всего два раза, и оба раза с моей подачи. Действительно: зачем какой-то гамак, когда есть большая и мягкая кровать. В общем, порадовать моего кота у меня не получилось, зато появился повод написать о книге Кати Крыловой, посвященной тому, как мы стремимся заботиться о наших животных-компаньонах и что с этим стремлением творит поздний капитализм.
Вопрос заботы (и ее отсутствия) служит лейтмотивом исследования того, что Крылова называет «альянсом уязвимых и смертных существ с животными-компаньонами». В нашей культуре предполагается, что хороший хозяин берет на себя ответственность за то, чтобы обеспечить своему компаньону хорошую и счастливую жизнь. В процессе питомцы — чем они милее, тем чаще — оказываются не просто героями вирусных видео и мемов, а расширением нашего «Я», нашим продолжением (вспомните фотографию обнимающихся капибар с подписью «мы или не мы?»). Проблема, однако, в том, что человеческие представления о счастливой жизни могут вовсе не совпадать с реальными потребностями нечеловеческого существа. Так бывает и в людских сообществах: опека может оказаться в лучшем случае ненужной и чрезмерной, а в худшем — нанести непоправимый вред.
На наши представления о том, какой должна быть забота о питомце, влияет экономическая реальность, в которой мы живем. Исследование Крыловой делится на главы, в каждой из которых рассматривается одна роль, которую — под влиянием рынка — хозяева приписывают своим питомцам. Таких ролей шесть: антидепрессант, ребенок, компаньон-шопоголик, работник, медиатор и неототем. Рынок диктует одно важное условие: забота не должна отнимать много времени. Практика «подлинной», рефлексивной заботы — в том смысле, в каком ее понимают, например, Донна Харауэй и Эрика Фадж, — подразумевает процесс наблюдения за животными-компаньонами, изучение их привычек и повадок. В современных условиях времени на это нет.
Крылова говорит о том, что питомец должен стать буквально «подручным», мобильным и беспроблемным, а в пределе даже «встраиваться» в систему умного дома. Носители слабых ИИ и удобные питомцы сосуществуют в одном пространстве, становятся героями мемов (кошки и миниатюрные собаки, разъезжающие на роботах-пылесосах), но порой их союзы оказываются очень даже «неудобным» — вспоминается история робота-пылесоса и собачки Иви, где нашлось место настоящей фекальной трагедии; она ничуть не единична. Непосредственно животным адресован богатейший ассортимент умной техники: тут автоматические кормушки и фонтанчики, игрушки-дразнилки и даже лежанки с Wi-Fi (что? да!). Но стоит присмотреться, говорит исследовательница, чтобы увидеть истинного адресата этой продукции — увлеченных антропоцентричными фантазиями хозяев, а также хозяев, которые видят в своих питомцах таких же ярых поклонников технологий, желающих оптимизировать свою жизнь, как они сами. Животные потребности могут уходить на задний план, но очередной автомассажер для любимца успокоит встревоженное сердце человека. Даже если предположить, что хозяева совершенно искренни в своей заботе, наполняя корзину в разделе «Товары для животных», это все равно не та забота, которую требуют практиковать та же Харауэй и другие теоретики постгуманизма. Для них забота заключается в постоянной рефлексии над мотивами наших действий: как наш выбор может повлиять на жизнь других животных (в том числе свободных, неприрученных)? Какой экослед оставят наши покупки? Наконец, на кого ориентировано желание купить товар — на себя или на животное-компаньона?
Мы или не мы?
Многим хозяевам кажется, что жизнь домашних животных легка и беспечна, а потому последние как будто обязаны людям своим «праздным» красивым существованием. Здесь исследовательница также видит экономические паттерны: мы как будто взимаем с животных-компаньонов «плату» за вкусный корм и новые игрушки беспорядочным тисканьем и нарушением их личного пространства. Этически корректное употребление термина «животное-компаньон» должно вроде как сглаживать иерархию «в отношениях опекуна и питомца, способствовать признанию функциональной роли кошек, собак и других животных в экономике услуг». Однако на деле компаньонство скорее обогащает символический капитал хозяев; животным отводится роль эдаких пажей и фрейлин, которым остается уповать на процветание хозяев, от которых зависит их жизнь и здоровье. Вместе с тем их труд вполне реален: они выполняют важную функцию, создавая атмосферу заботы и любви. И тут Крылова проводит параллель с невидимой работой женщин: хотя «труд животных-компаньонов не оценивается как социально значимый, подобно материнской любви, он воспринимается как естественное, биологически обусловленное состояние животного». В связи с этим мне вспоминается проект «феминистской перепрошивки» слабого ИИ Иоланды Стренджерс и Дженни Кеннеди: в книге The Smart Wife исследовательницы критикуют феминный образ голосовых помощниц, который продолжает объективировать и эксплуатировать образ «невидимых женщин», удобных и неавтономных.
И хотя авторка книги ничуть не ставит перед собой задачу сформулировать проект преодоления антропоцентричной оптики (за этим лучше обратиться, опять же, к Донне Харауэй или Урсуле Ле Гуин и Карен Барад), она тем не менее очерчивает возможные способы относиться к животным чуть более осознанно. Прежде всего это предполагает ревизию нашего отношения к труду и отдыху и отказ оценивать животную «полезность» по человеческим критериям. Другими словами, ваш пушистый компаньон вполне может позволить себе весь день игнорировать ваше присутствие — от этого он не становится менее полезным. Такой шаг кажется вполне логичным, однако остается вопрос о том, насколько он возможен в условиях доминирующей экономической парадигмы, где субъекты подчинены логике капитала.
Далее Крылова пишет, что «автоматизация множества профессий... приведет к тому, что важнейшим компонентом идентичности станет жизненная философия, а не позиция в системе производства и потребления». Иначе говоря, назвав себя экофеминистами или трансгуманистами, бывшие маркетологи и юристы могут способствовать дестигматизации факта отсутствия работы. Этот тезис выглядит сомнительно: смена самоназваний может не играть решающего значения, а за красивыми и правильными словами могут скрываться мошенничество и эксплуатация (например, под видом сбора на лечение и/или содержание животных, подобранных на улице).
Куда более увлекательной кажется идея авторки научиться смотреть на компаньонов как на гибридных или мифологических животных, которые оказываются участниками межвидового сотрудничества (будь то волшебные существа вселенной Гарри Поттера или персонажи компьютерных игр). Их образы разрывают ткань нашей повседневности, в которой животные-компаньоны теряют субъектность и становятся незаметными: «Превращение питомца в химеру в этой ситуации работает как прием остранения, описанный Виктором Шкловским <...> и позволяет нам преодолеть автоматизм восприятия и отнестись к одному из самых распространенных животных-компаньонов [имеется в виду кошка. — С. П.] так, будто мы видим его впервые». Фантастические твари и химеры помогают человеку отточить механизм остранения привычного, который помогает увидеть знакомого Барсика другими глазами.
Итак, мы можем надеяться, что феноменологическое удивление даст нам возможность познакомиться с другим существом заново, узнать его независимую ценность. Здесь, однако, возникает куда более сложный методологический вопрос: как сохранить это удивление? К сожалению, размышлений в этом направлении в книге обнаружить мне не удалось, но, возможно, они требуют детальной проработки в отдельном проекте.
Подведем итоги: люди и животные существуют в пространстве, удобном для воспроизведения фиксированных социальных ролей. Как для животных, так и для людей обретение и потеря субъектности связаны с тем, что считается в этом пространстве полезным. В таких условиях взаимоотношения человека с животными принимают различные формы. Кате Крыловой удалось не просто составить своеобразную карту этих взаимоотношений, но и проанализировать их, не перегружая читателя переусложненной терминологией критиков антропоцентризма. Перед нами не столько манифест нового взгляда на партнерство с другими формами жизни, сколько скорее доброжелательное суммирование основных тезисов animal/posthuman studies. И пусть идея не нова, но Катя Крылова тактично напоминает читателям: милота живого существа не дает нам права относиться к нему как к средству, а практика рефлексивной заботы о Другом, пускай он пушист и хвостат, может подарить подлинное удивление.