Fiona Sampson. Two-Way Mirror. The Life of Elizabeth Barrett Browning. New York: W.W. Norton & Company, 2021. Contents
Один из известнейших английских сонетов принадлежит Элизабет Баррет-Браунинг, он начинается со строчки «How do I love thee? Let me count the ways» («Как я люблю тебя? Не счесть мне этих „как”» в переводе В. Бернацкой). «How do I love thee» давно превратилось в пресловутый коготь льва из латинской пословицы, по которому узнают Баррет-Браунинг.
За полтора века, прошедших с ее смерти, она сама превратилась в предмет литературы. Один только ироничный роман Вирджинии Вулф «Флаш» о собаке Браунингов сейчас читается и как новаторское упражнение в биографии (справедливости ради надо сказать, что о ручной обезьянке Леонарда и Вирджинии Вулф тоже уже написан роман — «Митц» Сигрид Нуньес). А уж пьеса «Барреты Уимпол-Стрит» Рудольфа Бесье (1930), не только многократно поставленная, но и несколько раз экранизированная, превратила чету Браунингов в популярное клише: героиня заточена в доме отца-деспота, и только замужество за храбрым и талантливым героем спасает ее (и собачку).
Критика 1970-х годов и мода на антивикторианство вовсе отодвинули Баррет-Браунинг на обочину. Вот цитата «Оксфордской антологии английской литературы» (1973), составители которой Гарольд Блум и Лайонел Триллинг свели ее биографию к следующему: «Мисс Баррет прожила инвалидом (по неизвестным причинам) с 1838 по 1846 год, когда ... она тайно обвенчалась с лучшим поэтом своей эпохи. Ее длинной поэмой „Аврора Ли” (1856) многие восхищались, даже Рескин, но она очень плоха. Весьма дурны и знаменитые „Сонеты с португальского” ... Хотя брак Браунингов оказался сравнительно счастливым, восторженность миссис Браунинг принесла ее супругу немало огорчений». Каноны, как мы понимаем, не самозарождаются, их конструируют.
К XXI веку ореол героизма, окружавший Элизабет, уже не виден, а ведь она действительно была необыкновенной женщиной: одаренная затворница, всю молодость прикованная к постели, тонкий лирик, превратившая себя в гражданского поэта, которого читали в Палате лордов и чье стихотворение использовали как инструмент социальных реформ.
В России о Баррет-Браунинг узнали сравнительно рано, в основном благодаря пересказу Н. А. Некрасова того самого стихотворения, которое читали лорды в парламенте, — «The Cry of the Children» («Плач детей»). Одному из своих корреспондентов Некрасов, впрочем, сообщал: «Это стихотворение принадлежит в подлиннике одной английской писательнице и пользуется там известностью вроде как „Песня о рубашке” Т. Гуда, — конечно, гораздо меньшею. Все остальное, что она писала, плохо. Я имел подстрочный перевод в прозе и очень мало держался подлинника: у меня оно наполовину короче». И хотя впоследствии о Баррет-Браунинг по-русски писали больше и лучше, а ее стихи достаточно много переводили, в целом она остается предметом академического изучения, нежели сколько-нибудь широкого читательского интереса.
В 2021 году по-английски вышла новая биография Баррет-Браунинг, написанная литературоведом, поэтом и публицистом Фионой Сампсон: «Two-Way Mirror. The Life of Elizabeth Barrett Browning» («Двустороннее зеркало. Жизнь Элизабет Баррет-Браунинг»). Фиона Сампсон, благодаря Глебу Шульпякову, уже не чужой для русского читателя автор: «Иностранная литература» опубликовала подборку переводов ее стихов.
До биографии Баррет-Браунинг у Сампсон вышла заметная и замеченная критикой работа «In Search of Mary Shelley: The Girl Who Wrote Frankenstein» («В поисках Мэри Шелли: девушка, которая написала «Франкенштейна»). Глеб Шульпяков, говоря об этой книге, исчерпывающе формулирует, как пишет Сампсон: «всматриваясь, но не прикасаясь». Именно так, и именно поэтому ее книги важны, особенно читателю, более не согласному на тяжеловесный подход-приговор, известный как «Жизнь замечательных людей».
«Двустороннее зеркало» устроено на первый взгляд как обычная биография, то есть хронологически. Только хронология эта двойная: она следует главам полуавтобиографического романа в стихах Баррет-Браунинг «Аврора Ли». Так же как «Аврора Ли», книга Сампсон состоит из девяти частей, и каждой части «Зеркала» предпослан эпиграф из соответствующего отрывка «Авроры Ли». Читатель «Авроры Ли» так никогда и не прочтет ту книгу, которую пишет лирическая героиня: это скрытый роман в романе. Читатель биографии никогда не узнает по-настоящему ее героя: в лучшем случае он к нему приблизится через оптику автора. Фиона Сампсон, объясняя заглавие своей работы, пишет о двусторонних зеркалах в психиатрических клиниках: персонал так может смотреть за пациентами, не будучи видим сам. Поэт здесь в чем-то подобен пациенту: за ним наблюдают и о нем судят невидимые читатели. Но поэт в силах конструировать себя для своих наблюдателей и судей. Биограф здесь — то самое зеркало.
Содержание «Двустороннего зеркала» устроено как перечень инструкций к жизни: «Как болеть», «Как не любить», «Как быть послушной», «Как желать». Одновременно каждая из этих глав — этап личной истории. Фиона Сампсон превращает традиционные семь возрастов человека в девять аспектов жизни своей героини. Не так важно детство само по себе — как становление личности в эти годы; не то важно в юности Элизабет, что она достигла некоего возраста, — а что ей удалось сделать и не сделать в это время: из-за болезни ли, воспитания, обстоятельств.
Эпистолярное наследие Элизабет Баррет-Браунинг огромно, и Фиона Сампсон пользуется этим богатством, вынимая на поверхность как письма, написанные для широкого прочтения, так и послания друзьям и родственникам, не предназначавшиеся для публикации. Выбранные Сампсон окошки в жизнь героини помогают видеть ее как одновременно пронзительно умную и трагически недалекую, щедрую и добрую и в то же время мелочную и жестокую, гордую и покладистую, неопытную и манипулятивную.
Поэт — человек, постоянно находящийся в процессе переосмысления себя, и анализ этот строг и несентиментален. Баррет-Браунинг происходила из семьи, обе стороны которой нажили состояния на Ямайке, где владели плантациями сахарного тростника и, соответственно, рабами. Элизабет потребовалась значительная часть жизни, чтобы найти способ совладать с этим наследием, и в ее сочинениях мы видим, как менялись ее взгляды: от равнодушия к интересу, а затем и к знаменитой поэме «Runaway Slave» («Беглая рабыня», 1848). Сейчас к гражданской лирике не принято относиться сколько-нибудь серьезно, но в XIX веке дело обстояло иначе. «Беглая рабыня» — история женщины, изнасилованной белым хозяином, убившей рожденного от этого преступления ребенка и умершей под плетьми судивших ее, — произвела огромное впечатление на публику на обоих берегах Атлантики, причем в Америке больше, чем в Великобритании (важный американский аболиционистский художественный текст — «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу — вышел позже, в 1852 году). Фиона Сампсон между тем напрочь отметает популярные спекуляции относительно того, не текла ли в жилах Баррет-Браунинг пусть разбавленная, но африканская кровь.
Сампсон вообще очень внимательна к тем сюжетам в жизни своей героини, которые уязвимы для современного вычитывания и любительского психологизирования: отношения Элизабет со своим отцом, подругами, поклонниками, слугами; не было ли в ее жизни семейного насилия, гомосексуальных отношений, травмирующих связей и всего прочего, чем так удобно было бы объяснить нешаблонность и неконвенциональность Баррет-Браунинг. Единственный, пожалуй, эпизод, в котором Сампсон соглашается с чужой и рискованной интерпретацией — это смерть тяжело больной Элизабет, которая картинно скончалась в объятиях обожаемого мужа со словами «прекрасно, прекрасно» и улыбкой на устах. Тридцать с лишним лет назад Энтони Берджесс предположил, что Роберт Браунинг нарочно дал жене большую дозу морфия, чтобы избавить ее от мучений. Сампсон не то чтобы принимает это предположение, но рассматривает его как правдоподобный вариант (и пример «прагматичного, хотя и бессознательного сострадания»).
В хорошей биографии ценно глубокое и честное отношение не только к источнику, но и к эпохе. В последние полстолетия веку королевы Виктории предъявляли претензии решительно все — от антропологов до экологов, не говоря уже о литературоведах с искусствоведами. В числе претензий ко второй половине XIX века обязательно упоминаются принижение искусства, работа в угоду широкой публике — от низкопробного чтива до синкретической архитектуры. Сампсон убеждает своего читателя посмотреть на эпоху как на время, когда поэты, художники, архитекторы считали своим долгом не столько воспитать в читателях и зрителях вкус к красоте, сколько вручить им этот дар (вполне в духе эпохи: то, что не дано с рождения, можно привить, как полезный сорт к дичку). В отличие от романтиков викторианцы чувствовали себя социально ответственными авторами. Баррет-Браунинг, рассуждая об «Авроре Ли», видела свою поэму сродни байроновскому «Дон Жуану», только без «насмешки и грязи», с «философскими ... отступлениями, которые характеризуют наш век».
В финале книги Фиона Сампсон со свойственной ей спокойной отстраненностью констатирует, что наверняка общества бы изменялись и в них появлялись бы свои выдающиеся женщины — поэты и писатели, — даже если бы Элизабет Баррет-Браунинг не существовало. Но она жила, и ее стихи — лирические и личные, критические и острые — изменили течение английской литературы, в которой сложилось новое поэтическое пространство. В нем есть место и самому тихому шепоту о любви, и громкому голосу, взывающему к справедливости.