Крис Нибауэр. Нет Эго, нет проблем: что буддисты знали о мозге раньше всех ученых. М.: Бомбора, 2021. Перевод с английского М. И. Юрловой. Содержание
В недавней рецензии на книгу Дэниела Деннета «Разум» я отмечал, насколько позиция современной нейрофизиологии по отношению к «я», или самости, близка к классической буддийской теории анатмавады, бессубьектности. И вот перед нами книга, которая, как кажется, целиком посвящена этому сближению. Ее автор — Крис Нибауэр, профессор когнитивных наук пенсильванского университета Слиппери-Рок. По его словам, он давно заинтересовался «поразительными параллелями между определенными фактами работы мозга и идеями, выраженными в буддизме, даосизме и других школах восточной мысли». Свои размышления он подытожил в книге «Нет Эго, нет проблем», которая оказалась на удивление краткой и поверхностной. Однако вопросы, поднятые там, действительно любопытны, так что одной критикой мы не обойдемся.
Нибауэр — страстный сторонник решать все вопросы отсылкой к межполушарной асимметрии мозга. Его книжка по смыслу делится на две части, в первой из которых он объясняет, насколько левое полушарие плохое и как оно нас обманывает, а во второй — как хорошо нам будет, если мы «разбудим» в себе правое полушарие. Во всем противопоставляя две половины мозга, он пишет:
«...Левое полушарие категориально, правое использует глобальный подход к тому, что воспринимает. Оно уделяет внимание всей картине и обрабатывает мир как континуум, а не категории и конструируемые суждения, которые разделяют его. В то время как внимание левой части мозга представляется сфокусированным и узким, правое полушарие является широким, бдительным и ориентируется на общее представление. В то время как левое полушарие концентрируется на локальных элементах, правое обрабатывает полную форму, которую создают элементы. Левое полушарие последовательное, делит время на „до” или „после”, в то время как правое сосредотачивается на непосредственности настоящего момента».
В результате он приходит к выводу, что левое полушарие постоянно что-то выдумывает, домысливает, строит гипотезы, пытается создать связное объяснение даже при очевидном недостатке фактов, чем вводит нас в еще большее заблуждение, но никогда в этом не признается. Напротив, правое полушарие имеет дело с непосредственной реальностью, поскольку не стремится ее интерпретировать; оно конкретное и холистическое, интуитивное и творческое. Так уж сложилось, что в современном человеке чрезмерно доминирует левое полушарие — его фонтанирующая нарративная деятельность окружает нас вселенной различных историй (научных, художественных, повседневных), которые конкурируют, противоречат друг другу, проецируются в будущее и тем нагоняют на нас всевозможные страхи и депрессии. И на этот процесс не так просто повлиять.
В целом у Нибауэра складывается стройная концепция, к сожалению, слишком «левополушарная». Недостает ни научных данных, ни критического к ним подхода. Так, из источников он широко опирается на двух авторов: патриарха когнитивных нейронаук Майкла Газзанигу и Иэна Мак-Гилкриста, автора книги «Хозяин и его эмиссар: разделенный мозг и создание западного мира», которую он называет шедевром, хотя этого частного психиатра-консультанта много и справедливо критиковали за чрезмерные обобщения. Да и Газзанига в своих последних исследованиях (например, в переведенной на русский язык работе «Кто за главного?») пишет, что «оставил идею о раздвоении психической системы далеко позади» и пришел к представлению о мозге «как совокупности распределенных между полушариями подсистем». Чего совершенно нет у Нибауэра, так это эволюционного анализа асимметричности мозга, например такого, как у Вигена Геодакяна. Возможно, подобный анализ крайне плохо совместим с психотехникой — а именно она конечная цель «Нет Эго, нет проблем». Неудивительно, что, позаимствовав у Газзаниги концепцию левополушарного интерпретатора, Нибауэр интерпретирует ее совершенно иначе — видимо, так, как желает его левое полушарие. А оно желает пресловутой «восточной мудрости».
Для Газзаниги расположенный в левом полушарии интерпретирующий модуль, который мы принимаем за собственное «я», хоть и создает иллюзорное единство личности, но является свидетельством эмерджентности сознания, то есть такой его характеристики, которая не сводится к нейронной основе. Именно благодаря взаимодействию «я» возникает социальный феномен «мы», то есть совершенно новая реальность, новый принцип организации материи, новые свойства окружающего мира, в том числе не обнаруживаемые в отдельном мозге ответственность, свобода и мораль. Нибауэр предпочитает более спорные траектории. Сначала он уповает на то, что наше истинное «я» находится в правом полушарии, затем и вовсе предполагает его внемозговую локализацию, ссылаясь на квазинаучную теорию «морфогенетического поля» Руперта Шелдрейка. Также, по его мнению, «об этом нам говорят многие восточные философские школы». Давайте, наконец, вспомним, что же именно они нам говорят.
Сперва нужно отметить, что, в отличие от западных источников, Нибауэр крайне вольно обходится с восточными — обычное обращение к ним у него выглядит так: «Как гласит древнее изречение дзен...». Даосскую мудрость он предпочитает черпать в сочинениях «даосского философа Вэй У Вэй», под каковым псевдонимом скрывается ирландский ньюэйджевский писатель Теренс Грей. «Дао дэ цзин» Нибауэр цитирует в переводе еще одного дзен-адепта, Стивена Митчелла, чья версия настолько нетрадиционна, что русским издателям пришлось ориентироваться на английский текст, так как ни один из русских профессиональных переводов не знает фразы «Перестаньте думать и устраните свои проблемы». Считается, что речь здесь идет об «устранении знания или учености», под которыми понимается традиционная конфуцианская добродетель разумности (чжи). На этом фоне неудивительно, что Нибауэр и Эйнштейну приписывает изречение, которого тот никогда не произносил.
Но вернемся к буддистам. Нибауэр обращается к анатте (анатману), или отсутствию «я», как к «самому фундаментальному принципу буддизма». Из этого он заключает, что еще двадцать пять веков назад буддисты знали нечто такое, к чему наука приходит только сейчас. (Кстати, путаницы добавили и наши издатели, сопроводив название книги подзаголовком «Что буддисты знали о мозге раньше всех ученых», тогда как в оригинале лишь «Как нейропсихология догоняет буддизм». Вряд ли Будда был осведомлен даже о мозговой асимметрии, да ему это и не надо было — он говорил о сознании.) Нибауэр верно следует прагматическому смыслу буддийских проповедей, которые направлены не на получение абстрактного знания о природе вещей, но на скорейшее спасение человека из плена страданий, или неудовлетворенности (дуккха). Он тоже говорит о прекращении душевных страданий, но каким образом? Осознанием того, что наши страдания нереальны, так как они порождены непрекращающейся интерпретационной деятельностью левого полушария. Иными словами, разотождествление с вечно говорящим левополушарным «я» решает все проблемы.
На самом деле, конечно, это порождает их в еще большем количестве. Совершенно неясно, как Нибауэр мыслит современное общество, состоящее из людей, отрицающих свои «я»? Кажется, это будет анархия аутистов, сосредоточенно пытающихся уловить «творческий» голос правого полушария. Впрочем, скорее всего, Нибауэр хочет оставить все как есть — только чтоб без проблем. Это глуповатое no problem выдает истинную перспективу авторской позиции — найти красную таблетку, которая разом выведет в рай. Однако учение Будды совсем о другом. Оно безмерно требовательно к человеку, ведя его по трудному пути радикального преобразования, так что в самом конце, в нирване, ничего не остается в первую очередь не от проблем, а от того, кто когда-то вступил на этот путь. Только с позиции нирваны и достигшего ее араханта (архата) возможно правильное понимание анатмана.
Почему Будда ополчился на брахманический атман (самость, «я»)? В одной из палийских сутт он характеризует его как «постоянный, неизменный, вечный, не подверженный изменению» — то есть четырьмя почти одинаковыми эпитетами! Субстанциальная неизменность атмана неприемлема для Будды потому, что несовместима с идеей постепенного совершенствования и достижения в конце концов радикально нового состояния араханта. Каково же это состояние? Просветленный арахант полностью беспристрастен и не привязан ни к чему в этом мире, в том числе, конечно же, и к правому полушарию; также он не способен «уничтожить жизнь» (что включает и отказ от мяса), «совершить соитие», лгать, «пользоваться накопленным имуществом», «совершать действия под влиянием каких-либо желаний» и т. п. Так он достигает нирваны, которая описывается Буддой по-разному, но всегда как состояние, радикально отличное от того, что привычно тому или иному человеку в его повседневной жизни. Нирвана антисоциальна, сверхчеловечна и представляет собой онтологический разрыв с любым донирваническим существованием — в этом смысле она может быть определена как «ничто».
Таким образом, сравнивая позиции Будды и Нибауэра, мы видим, сколь реалистична первая и фантастична вторая. Будда, испытав на себе все следствия отрицания эгоцентричной установки, делает вытекающие из этого практические выводы и бесстрашно прослеживает их до самого конца; Нибауэр, гиперболизируя один аспект проблемы, лишь подменяет одну иллюзию на другую — левополушарную интерпретацию на правополушарную интуицию, то есть создает еще один левополушарный конструкт, в котором вполне левополушарная цель «жить без проблем» (а целеполагание, по Нибауэру, относится именно к этой половине мозга) сочетается с переносом ответственности и активности на малоизученное, туманно-мистическое правое полушарие, что является отличным маневром для левого. Для Будды такой подход еще более опасен, так как от наивной установки естественного сознания, легко разрушаемой, ведет к ложной теоретической убежденности, поколебать которую гораздо сложнее. Кто бы подсказал левополушарному интерпретатору Нибауэра, что восточная мудрость — не копилка сочных афоризмов, которыми можно солить свои книжки, и что нейропсихология не то что догоняет буддизм, а по-прежнему движется от него в противоположном направлении, так как ориентирована на изменение не самого человека, но чего-то внешнего по отношению к нему, даже если для этого приходится отчуждать целое мозговое полушарие.