Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Франц Фанон. Черная кожа, белые маски. М.: Музей современного искусства «Гараж», 2022. Перевод с французского Дмитрия Тимофеева
Центральная тема книги Франца Фанона (1925—1961) — исследование комплекса неполноценности у чернокожих, выросших в колониальном обществе. Как показывает Фанон, черная кожа для человека, живущего в расистском обществе, является источником бесконечных травматических переживаний, в результате чего сознание чернокожего как бы раздваивается: среди черных он ведет себя непринужденно, среди белых — подсознательно пытается добиться признания, всеми силами стремится опровергнуть стереотипы о себе. В этом своем усердии чернокожий начинает отрицать собственную природу, у него появляется навязчивое желание избавиться от своей «черноты», надев «белую маску». Стремясь «скрыть» свою кожу, он начинает копировать повадки белых, их манеры, доводит себя до изнеможения тренировками дикции, чтобы скрыть свой акцент, но в конечном счете терпит фиаско, так как, несмотря на все прилагаемые им усилия, он не способен вписаться в общество, полное расовых предрассудков.
«Мне встречались (и, к сожалению, до сих пор встречаются) уроженцы Дагомеи или Конго, которые выдавали себя за коренных антильцев; мне встречались (и до сих пор встречаются) уроженцы Антил, которых задевает, когда их принимают за сенегальцев. А все потому, что антильский чернокожий считается более „развитым“, чем африканец, — читай: более близким к белому человеку; это разделение существует не только на улицах и бульварах, но и на государственной службе, и даже в армии».
Изученный Фаноном невроз оказался универсальным описанием комплекса неполноценности, связанного с этнической или расовой дискриминацией. Проявления этого комплекса и сегодня встречаются по всему миру. Так, например, в Африке процветает косметическая индустрия, эксплуатирующая негрофобию. Миллионы африканок скупают различные средства для отбеливания кожи, несмотря на их пагубное воздействие на здоровье. В Азии сегодня существует «мода» на европейскую внешность. Китай, Япония и Южная Корея входят в первую десятку стран по количеству проведенных пластических операций. Две самые популярные из них, пластика носа и век, как раз призваны сделать черты лица более европейскими. В России с недавних пор крайне популярным направлением ринопластического туризма стал Дагестан. Нельзя не увидеть во всем этом параллели с тем, что описывает Фанон в «Черной коже, белых масках».
Отчуждение, о котором писал автор, изучая Францию 1950-х годов, никуда не делось. Напротив, широкое распространение рыночных отношений вкупе с развитием технологий лишь усиливают его.
Ранний Фанон — гуманист. Французские обыватели изображаются им не просто как высокомерные снобы, но прежде всего как пленники своего расизма, не способные преодолеть собственную ограниченность и идущие на поводу у предрассудков. В «Черной коже, белых масках» он будто рентгеновскими лучами высвечивает изнанку внешне благополучного французского общества, обращаясь к собственному опыту (автор родился на Мартинике), врачебной практике, художественной литературе, кинематографу.
Вообще теме преодоления расистского мышления посвящена немалая часть книги. Фанон говорит о социально-экономической подоплеке расизма, кое-где цитирует Маркса, но все же в «Черной коже, белых масках» превалирует взгляд социального психолога, а не социолога или экономиста. Тем не менее он вводит чрезвычайно важную для понимания расизма категорию — социогенез, подчеркивая именно социальную, а не чисто биологическую или психологическую основу этого явления.
В дебютной книге Фанона отсутствует и характерный для марксистов классовый подход. Речь всегда идет об индивидуальной борьбе против расизма, причем борьбе преимущественно интеллектуальной. Но когда автор бросил карьеру врача-психиатра и переехал из Франции в Алжир для того, чтобы влиться в ряды антиколониального сопротивления, в его произведениях «я» сменилось местоимением «мы». Индивидуальная борьба уступила борьбе коллективной.
Но все же после своего отъезда Фанон не превратился в фанатика — безликого и исступленно преданного борьбе. Он продолжал размышлять о внутренних опасностях революционных движений третьего мира. Какое общество будет построено после того, как революционеры прогонят дряхлеющих империалистов? Сложится ли новый эксплуататорский класс, состоящий уже из местных бюрократов и буржуа? Способны ли крестьяне, движимые религиозными и националистическими предрассудками построить свободное демократическое общество? Какие опасности подстерегают их на этом пути? Обо всем этом Фанон много размышлял накануне своей гибели, его искренне волновали внутренние проблемы освободительного движения. Поэтому неудивительно, что в «Черной коже, белых масках» он касается темы негритюда.
Негритюд — это философское учение самодостаточности негроидной расы. «Антирасистский расизм», как называл его Фанон. В основе его идеологии заложена явно расистская схема, в которой чернокожим приписываются определенные черты вроде коллективизма в противовес «белому» индивидуализму, чувственность — в противовес «белой» рациональности и т. д., но при этом они наделяются позитивным смыслом. Фанон довольно критично относился к этой философии и, например, критиковал Сартра за поддержку этого движения. По этой причине он отказался издать свою книгу в Présence Africaine, первом черном издательстве во Франции, и обратился к Éditions du Seuil.
Национальное мифотворчество, фантазии о великом прошлом, самоэкзотизация — все то, чему так любят предаваться интеллигенты из притесняемых наций, было чуждо Фанону. Такое поведение воспринималось им как проявление компенсаторного механизма. Достаточно взглянуть на его отношение к культуре:
«Несколько лет назад лионское отделение Союза студентов заморских территорий Франции попросило меня отреагировать на статью, в которой джаз буквально описывался как вторжение людоедства в современный мир. Прекрасно понимая, что я делаю, я проигнорировал положения, лежащие в основе статьи, и посоветовал защитнику чистоты европейской культуры полечиться от спазмов, не имеющих с культурой ничего общего... В данном случае я хотел не столько встать на позицию защитника черной музыки перед белой, сколько помочь моему брату избавиться от крайне нездоровой установки».
И истории:
«Я никоим образом не обязан определять свое призвание, опираясь на прошлое цветных народов. Я никоим образом не обязан посвящать всего себя возрождению несправедливо обойденной вниманием негритянской цивилизации. Я не намерен превращаться в человека прошлого. Я не желаю восхвалять прошлое ценой моего настоящего и моего будущего... Поймите меня правильно. Я убежден, что негритянская литература или архитектура III века до нашей эры может быть чрезвычайно интересной. Я был бы более чем счастлив узнать, что какой-нибудь черный философ активно переписывался с Платоном. Но я совершенно не могу понять, как это повлияет на жизнь восьмилетних детей, трудящихся на тростниковых полях Мартиники или Гваделупы».
Произведения Фанона находили отклик в США, Иране, Южной Африке, Гане, Палестине, на Шри-Ланке, Кубе... Западная пресса обвиняла его в культивировании насилия, для просоветских компартий он был «мелкобуржуазным леваком-экстремистом», а современная академия изображает Фанона едва ли не поборником политики идентичности. Это при том, что даже в его раннем творчестве отсутствуют какие-либо намеки на борьбу за расовые привилегии.
В конце «Черной кожи, белых масок» Фанон обращается к читателю с проникновенной речью. Он говорит, что не нуждается в том, чтобы белые испытывали чувство вины за прошлое его народа, что ему не нужны репарации за порабощение его предков и что он отказывается носить на себе клеймо жертвы. «Все, на что у меня есть право, — говорит Фанон, — это право требовать человечности, человеческого поведения от других».