Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Наринской Анной Анатольевной либо касается деятельности иностранного агента Наринской Анны Анатольевны.
Вместо рекомендательного списка новейшей литературы, которого справедливо ждет от такой книги читатель, «Не зяблик», скорее, история частной мысли. Рецензии на книги, фильмы и сериалы, авторские колонки и интервью — почти 40 коммерсантовских «заметок», большинство из которых написаны в последние пять лет, Анна Наринская выстраивает в автобиографический сюжет. Где-то в свежем предуведомлении к старому тексту автор ругает себя за излишнюю дидактичность, где-то жалеет, что неправильно спрогнозировала читательскую реакцию, еще где-то объясняет ценность той или иной публикации просто личной симпатией к предмету или моменту, а иногда — личным ужасом или другим сильным чувством.
Собственно рекомендации — а они все-таки есть — возникают ближе к концу книги, в седьмой части. В остальных частях (всего их восемь) собраны тексты, объединенные общей темой, зачастую довольно условно. Рядом с письмом Надежды Толоконниковой из исправительной колонии («это лучшее литературное произведение, которое я читала за последнее время», писала Наринская три года назад) — экранизация «Джейн Эйр»; вслед за «Благоволительницами» — «Критика из подполья» Рене Жирара; колонка о том, как Наринская случайно заглянула в переписку своей дочери «ВКонтакте», открывает раздел с «Боевым гимном матери-тигрицы», со сборником «Папины письма» и перепиской Андрея Платонова.
Отдельная часть посвящена культурным феноменам, а в большей степени — личным воспоминаниям о конце 80х–начале 90х: здесь тексты о концерте Pink Floyd в Москве и о смерти Фредди Меркьюри, отчеты с выставок, рецензия на документальную ленту «The 90s: The Last Great Decade?». Здесь же — некролог московскому клубу «Проект О.Г.И.», один из программных для сборника текстов, обнажающий его главную тему — исчезновение пространства разговора: «Тут можно было бы прибегнуть к высоким философским авторитетам (в ОГИ такое ценилось) и вспомнить Ханну Арендт, считавшую собственно процесс разговора, проявляющего, каким именно образом мир открывается каждому из говорящих, высшей ценностью. Поэтому, объясняла она, многие диалоги Платона оканчиваются без определенного вывода, безрезультатно, сам разговор, само обсуждение — это и есть результат». Правда, ОГИ закрылся в 2012, и в исчезновении разговора Наринская тогда винила «удушливый опыт стабильности», оставивший людям только small talks. В более поздних текстах возникает другой мотив: взаимная враждебность, бесконечное предъявление непримиримых позиций, которым только и занимаются собеседники в соцсетях в последнее время. Известная своей категоричностью в том же фейсбуке, Наринская не только знает, о чем говорит, но и лучше многих понимает, что общественная невозможность платоновского разговора дошла до страшных пределов. Недаром вместо послесловия «Не зяблик» заканчивается коротким текстом об «Алисе в Стране Чудес» с мыслью о том, что все мы друг для друга сегодня — сказочные чудовища.