Джейн Т. Костлоу. Заповедная Россия. Прогулки по русскому лесу XIX века. СПб.: Academic Studies Press / БиблиоРоссика, 2020. Перевод с английского Людмилы Речной. Содержание
Не секрет, что русские писатели и художники XIX века часто обращались к теме русской природы. Кто в школе не писал сочинение по «Запискам охотника» Ивана Тургенева, а при словах «утро в сосновом лесу» не вспоминал медвежат с картины Ивана Шишкина и Константина Савицкого? Но чем так привлекал лес русских литераторов и живописцев и почему эти страницы и полотна до сих пор волнуют не только нас, но и западного читателя? Ответить на эти вопросы поможет недавно вышедшая на русском языке книга «Заповедная Россия. Прогулки по русскому лесу XIX века», написанная профессором американского колледжа Бейтса Джейн Т. Костлоу, известной своими экологическими исследованиями окружающей среды (Environmental Studies) на материале русской культуры XIX-XX веков.
Профессор Костлоу анализирует книги Ивана Тургенева, Павла Мельникова-Печерского, Льва Толстого, картины Михаила Нестерова, Ивана Шишкина и других русских писателей и художников, чтобы понять, как они относились к миру природы и, в частности, его важнейшей составляющей — лесному массиву. Она пропускает их произведения через фильтр экологической повестки, чтобы обратить наше внимание на присутствующие там мотивы, которые актуальны до сих пор: непростой характер связи человека с природой, социальные аспекты взаимодействия людей и окружающего их ландшафта, а также поэтическое ощущение места, присущее всякому, кто живет непосредственно «на земле». Сразу отметим, что свой материал профессор Костлоу знает и любит по-настоящему: в ее случае русский лес — это не только буквы на бумаге или краски на холсте, но и неоднократные поездки за город и походы по лесам Центральной и Северной России, которые она совершала во время работы над будущей книгой в 1990-х — начале 2000-х годов.
Можно сказать, что профессор Костлоу отнеслась к русскому лесу по заветам одного из героев своей книги — Дмитрия Никифоровича Кайгородова, русского лесовода, фенолога, почетного профессора Санкт-Петербургского лесного института, а также автора многочисленных научных трудов, учебных пособий, книг о природе, статей и сказок естественно-исторического содержания. В частности, Костлоу отмечает, что основной посыл педагогических текстов Кайгородова очень схож с призывом Уильяма Вордсворта к практическому обучению, именно поэтому ключевая тема педагогической статьи Кайгородова «Природа в будущей школе» — это необходимость прогулок с учениками на свежем воздухе.
Из объемного, наполненного деталями и крайне любопытного раздела книги Костлоу, посвященного Кайгородову, выделим, пожалуй, те страницы, где говорится о его критических, по сути, протоанархических выпадах против теории естественного отбора Чарльза Дарвина:
«...Кайгородов разгромно критикует так называемую схоластику — подход, при котором окружающий мир расчленяется на дисциплины и подотделы наперекор „целокупной гармоничной природе”, в которой растения, животные, почвы и климат неразрывно связаны. „Сообщества и сожительства” природного мира Кайгородова демонстрируют „содружества, любовь и альтруизм” как минимум в той же степени, что и конкуренцию и борьбу за выживание».
Важно, что, кроме коммунитарного аспекта мысли Кайгородова, Костлоу подчеркивает присущее ему неприятие самого принципа разделения науки на дисциплины — еще одного крайне прогрессивного веяния того времени. Кстати, с подобной же критикой специализации знания в ущерб пониманию природы как целого спустя несколько десятилетий после Кайгородова выступал британский философ и математик Альфред Норт Уайтхед — вероятно, один из интереснейших британских философов первой половины XX века, который, излагая свое понимание экологической целостности, обращался, как и русский ученый, не только к современной ему науке, но и к поэзии.
Казалось бы, зачем уважаемым профессорам, педагогам, активным членам научного сообщества апеллировать к такой эфемерной материи, как поэзия? В ответе на этот вопрос кроется, пожалуй, не только ключ к пониманию особенностей мировосприятия тех или иных исторических личностей, но и к замыслу книги профессора Костлоу в целом.
Вновь, вслед за автором «Заповедной России», прислушаемся к словам Кайгородова — по его мнению, поэзия необходима, чтобы «развлечь, просветить и вызвать определенную душевную реакцию — вызвать отклик, который можно определить как идею сохранения природы». Иными словами, задача учебной программы и методов Кайгородова состояла в том, чтобы воспитать в учениках чувство природы, которое «имеет большое значение для души человека». Это совпадает и с позицией Владимира Короленко — еще одного героя книги Костлоу. Короленко, в частности, считал, что логическая мысль, несмотря на свою стремительность и точность, слишком легко заводит человека в трясину. По его словам, «...жизнь изменчива: от форм прошедшего она непрерывно переливается к формам будущего, а настоящее — это некоторая фикция, в которой мы лишь прихватываем часть от прошлого и часть от будущего, взаимодействие и борьба которых представляют то, что мы называем современностью». Именно поэзия и — если шире — художественное творчество в целом, полагал Короленко, позволяет нам чувственно ухватывать современность. В своем очерке «В пустынных местах», отмечает Костлоу, Короленко описывает назначение литературы, сравнивая ее с багром или шестом, которым пользуются лодочники на реках, — «необходимым атрибутом, чтобы направлять человека в жизни, обусловленной не статикой, а постоянным движением».
То есть, подчеркивает американский профессор, вклад русской литературы в экологическую повестку играет не менее важную роль, чем статистические данные. На сопоставлении «поэзии» и «правды», их взаимодействии и взаимодополняемости и строится «Заповедная Россия», в которой помимо разделов, посвященных писателям и художникам, есть и глава, подробно освещающая историю лесного вопроса в России XIX века. Костлоу показывает, что он относился к числу узловых общественных проблем того времени, поскольку поднимал вопросы прав собственности, благополучия общества, торговли, труда, угнетения, эксплуатации, классового неравенства, надвигающейся экологической катастрофы и многого другого. Например, в книге рассказывается о московском «Журнале сельского хозяйства и овцеводства», который в 1841 году, то есть за шесть лет до публикации «Записок охотника», познакомил читателя с переводом выступления немецкого лесовода Готлиба Кенига, призывавшего к сохранению лесов. Кроме того, редактор журнала Степан Маслов добавил к этому собственный тревожный комментарий, который, по словам Костлоу, подчеркивал «все ухудшающуюся картину вырубки лесов, уменьшение площадей лесных угодий» и «негативные последствия» этих явлений для России. В книге также приводится цитата из написанной в 1842 году работы о лесах Московской губернии некого Карла Цеплина (о котором, как отмечает Костлоу, известно лишь то, что он был «членом Московского общества любителей садоводства»). Цеплин соединяет отчет о состоянии лесов с тревожными прогнозами:
«За здешними лесами вообще мало ухода. Как природа вырастила их, так они и употреблялись. От этого произошли недостаток в лесе и дороговизна на него. Сей недостаток год от года будет чувствительнее, пока не будут прилагать попечения об уходе за лесами, о разведении и улучшении их посредством посева и посадки».
После этих и подобных публикаций состоянием лесов заинтересовались ведущие российские журналы, лесным вопросом озаботились государственные комиссии и учреждения, а русские писатели стали высказываться о необходимости защищать и сохранять леса как в художественных произведениях, так и в публицистике, среди них — Толстой, Тургенев, Достоевский и другие.
Но не менее важным оказывается и онтологический аспект лесной темы, который, как показывает Костлоу, в произведениях русских писателей постоянно переплетается и вступает в противоречие с аспектом социальным. Так, у Тургенева размышления героя о глубине ужаса, таящегося в лесной чаще, прерывается саркастической репликой крестьянина, который принес «барину» воды, чем и вывел последнего из задумчивого оцепенения. Нередко в своем анализе произведений русских писателей и художников Костлоу обращается к трудам Мартина Хайдеггера. Например, в соответствии с идеями немецкого философа строится ее анализ русского слова «околица»:
«Деревня окружает себя оградой: Тургенев использует слово „околица”, производное от „около”, которое оказывается и само по себе закольцовано, с его повторяющимся, словно в заклинании, „о”. Кольцо хозяйственных территорий, опоясывающее деревянную церковь, напоминает людские укрепления, противостоящие внечеловеческому миру вокруг. Эта внутренняя ограда в каком-то смысле перекликается с предстающей в начале рассказа, когда рассказчик стоял на пороге могучего бора. Тут же перед нами иной рубеж, проходящий внутри окружившего его леса, за который (как нам напоминают пастухи и девки) всегда придется биться ради продолжения крестьянского рода».
Напоследок отметим, что Костлоу, будучи американкой, полюбила русскую природу и литературу, проделала глубокую работу, чтобы понять их, а теперь возвращает этот дар любви и понимания нам. В особенности это важно в ситуации, когда различные — как реакционные, так и прогрессивные — идеологические течения пытаются представить исключительность русского пейзажа и значение русской литературы в рамках своей узкой картины мира, где природа и литература вынуждены исполнять роль пластмассовых болванчиков, призванных доказать правоту тех или иных точек зрения. Естественно, для природы это оскорбительно. И не менее оскорбительно для литературы, ведь Костлоу в своей книге демонстрирует, что русские писатели всегда занимались деконструкцией и критикой существующей реальности, возвращая подлинную реальность тем, кому по разным причинам она не была доступна в полной мере.