Научные и философские воззрения Говарда Филлипса Лавкрафта среднестатистическому читателю известны либо из художественных произведений самого ГФЛ, либо со слов его биографов и последователей. Восполнить этот пробел призван сборник избранных эссе Лавкрафта о науке, философии, политике, выпущенный издательством Fathom и сосредоточенно изученный Эдуардом Лукояновым.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Г. Ф. Лавкрафт. Избранные эссе. Наука, философия, политика. Пермь; М.: Fathom, 2024. Перевод с английского С. Батугиной, К. Батыгина, Р. Дремичева, А. Лотермана, А. Сологуб, М. Сухоставцевой, А. Черепанова. Содержание

В апреле 1917 года Соединенные Штаты вступили в Первую мировую войну: в стране объявили мобилизацию, ввели цензуру в печати, и уже к июню американские солдаты высадились в Европе.

В июле того же года молодой журналист-любитель, популяризатор науки и автор неоромантической прозы ужасов Говард Филлипс Лавкрафт пишет одно из самых известных своих произведений — новеллу «Дагон», открывающую цикл «Мифы Ктулху». Написанная от первого лица история встречи безымянного моряка с древним морским богом — причем в его же нечестивом храме.

Первые читатели «Дагона» разделились на два лагеря. Одни ровным счетом ничего не поняли в одновременно архаичном и новаторском творении Лавкрафта, в критических заметках задавая лишь один вопрос: «Зачем это нужно?» Другие признавались, что тоже ничего толком не поняли, но все равно лишились сна — настолько убедительной им показалась эта литературная симуляция душевного расстройства и сопутствующих галлюцинаций, доводящих героя до самоубийства.

От нашего же современника может ускользнуть одна немаловажная деталь, тонущая в пучине гротескных описаний богохульных барельефов и самого Дагона: рассказчик не просто моряк, а моряк военный, в первые дни Великой войны попавший в немецкий плен, но сумевший сбежать. Обманув, как ему мнилось, судьбу, он все равно обрел верную погибель — не в лагере для военнопленных, но в лагере собственного концентрированного безумия. На прощание он может пожелать этому миру лишь одного:

I dream of a day when they may rise above the billows to drag down in their reeking talons the remnants of puny, war-exhausted mankind—of a day when the land shall sink, and the dark ocean floor shall ascend amidst universal pandemonium.

(В переводе Евгения Мусихина: «Я мечтаю о том времени, когда они [слуги Дагона] поднимутся над морскими волнами, чтобы схватить своими зловонными когтями и увлечь на дно остатки хилого, истощенного войной человечества, — о времени, когда суша скроется под водой и темный океанский простор поднимется среди вселенского кромешного ада».)

Это проклятье не ускользнуло от внимания одного критика — некой мисс Фидлар, журналистки-любительницы, полное имя которой нынешним исследователям установить пока не удалось. Она проницательно заметила: никакой сновидческий культ Дагона, превращающий род людской в болотную тину, не сравнится с войной, идущей наяву.

Лавкрафт ответил невозмутимо: «Реальные ужасы войны, при всей их экстремальности и беспрецедентности, вряд ли имеют отношение к совершенно иной сфере сверхъестественного страха. Призраки остаются призраками — разум может получить больше острых ощущений от нереальности, чем от реальности».

Кажущееся по меньшей мере странным возражение Лавкрафта трудно верно истолковать, если вычленить его из контекста как сугубо эстетической полемики тех лет, так и специфической системы ценностей ГФЛ.

В наших краях широкому читателю философские и мировоззренческие установки Лавкрафта-человека (не Лавкрафта-писателя) знакомы по большей части из косвенных источников.

Во-первых, это одиозное эссе несравненного Мишеля Уэльбека H. P. Lovecraft: Contre le monde, contre la vie (на русском, если можно так выразиться, языке выходило как «Г. Ф. Лавкрафт: против человечества, против прогресса») — автор которого страстно демонизирует ГФЛ, изображая его существом едва ли не столь же отвратительным, как придуманные им космическо-морские божества.

Во-вторых, это монументальный биографический труд С. Т. Джоши «Лавкрафт. Я — Провиденс», в котором, напротив, заметно желание обелить ГФЛ, выставить некоторые субверсивные аспекты его философии либо как неверно понятые, либо вообще нормальные для человека его времени и социального положения.

В-третьих, тень Лавкрафта отчетливо проступает в потоке трудов «спекулятивных реалистов», «темных просветителей», «неореакционеров» и прочих деятелей маргинальной академической культуры, развивающих как художественную мифологию ГФЛ (Ник Ланд), так и его радикальный космопессимизм (Юджин Такер).

Среди самостоятельных российских же исследований, посвященных этому вопросу, можно выделить книгу Павла Носачева «Очарование тайны», большой раздел которой отведен эзотеризму Лавкрафта.

Теперь же стараниями пермского издательства Fathom на русском языке при желании доступно 500-страничное собрание нехудожественных текстов ГФЛ, разделенное на три примерно равных блока: «Наука», «Философия», «Политика».

Основной корпус текстов из первого раздела составляют популяризаторские статьи Лавкрафта об актуальном на тот момент состоянии астрономии. Писались они для различных периодических изданий и были ориентированы на соответствующую публику. В них Лавкрафт сообщает о базовых принципах устройства Вселенной вообще и Солнечной системы в частности, настойчиво продвигает Небулярную гипотезу, согласно которой наша часть космического бытия сформировалась из туманности, и дает советы по наблюдению за звездным небом через театральный бинокль. Словом, искренне верит в то, что научное знание, вопреки приписываемым ГФЛ экстремально аристократическим установкам, должно быть общедоступным.

Здесь же можно обнаружить как минимум две статьи Лавкрафта, неожиданно ставшие вновь актуальными в наши дни: в одной ГФЛ развенчивает теорию полой Земли, в другой обстоятельно доказывает, что фей и подобных лесных существ на свете не бывает.

Особое место в этом разделе занимает публичная полемика Лавкрафта с астрологом Иоахимом Фридрихом Хартманном. Начал ее ГФЛ, воспринявший как личную катастрофу публикацию в газете «Вечерний Провиденс» статьи Хартманна «Астрология и война в Европе». Примечателен в этой переписке искренний гнев Лавкрафта, направленный на бой с ветряными мельницами в лице повального невежества, живым воплощением которого для ГФЛ стал оппонент.

На все рациональные аргументы писателя Хартманн отвечал хладнокровно и однообразно: если астрономия не в силах объяснить, как энергия небесных тел влияет на общественно-политические события на Земле, то это проблема исключительно астрономии, которая, в отличие от астрологии, этими знаниями обладающей, вряд ли может претендовать на звание настоящей науки. Затем Хартманн и вовсе перестал отвечать выходящему из себя джентльмену, и ГФЛ пришлось отвечать самому себе, придумав литературную маску — астролога Исаака Бикерстаффа — младшего, от лица которого он сочинил несколько потешных пародий.

В разделе «Философия» содержатся статьи, раскрывающие эстетические, этические и онтологические представления Лавкрафта. Эстетически он сторонник «чистого искусства», к которому изящно и, пожалуй, справедливо относит и «странную» прозу и поэзию. Вирд он определяет как своего рода «третий путь» литературы, противопоставляя его первым двум — романтизму (литературе страстей) и реализму (литературе материи).

Для Лавкрафта вирд — чтение, изначально написанное немногими для немногих, чтение самодостаточное, диктуемое не объективной реальностью, но исключительно фантазией и воображением, а потому — высшее из доступных ничтожному насекомому, именуемому человеком, обреченному копошиться без всякой цели в холодной механической Вселенной:

«Творцы с богатым воображением всегда были в меньшинстве и всегда были недооценены. Блейк очень недооценен. Никогда не был бы оценен и Эдгар По, если бы французы не истолковали и возвысили его. Дансени встречал только холод или вялую похвалу. А девять человек из десяти никогда не слышали об Амброзе Бирсе, который наряду с Эдгаром По является величайшем писателем рассказов, данным миру Америкой».

Закрывает сборник Лавкрафт-политолог, Лавкрафт-эксперт, Лавкрафт-комментатор, обозревающий глобальные катаклизмы своей эпохи. Будем честны: мнение Лавкрафта о последствиях большевистской революции может всерьез волновать лишь две категории граждан — несчастных, чей ум поработил султан демонов Азатот, и магистрантов, ищущих научной новизны для диссертации, которую не станет читать даже научрук, не говоря уж об экспертной комиссии.

И что же все-таки намеревался сообщить Лавкрафт замечанием о том, что ужасы реальные вроде войны не так остро переживаются, как ужасы, порожденные нашим разумом? По-настоящему страшно то, чего нет и быть не может, — вот фундаментальная художественная и мировоззренческая установка ГФЛ, подкрепленная экстремальным сциентизмом. «Камень не должен ходить по вечерам», — цитирует Лавкрафт своего любимого Дансени.

Проецируя это наблюдение на художественные труды самого ГФЛ, можно развить: на Венере не должно быть невидимых лабиринтов («В стенах Эрикса»), сложные организмы не должны перемещаться в межпланетном пространстве без скафандров («Шепчущий во тьме» и не только), люди не должны верить в богов («Зов Ктулху» и многие другие), люди не должны делать существование людей еще более невыносимым, чем «задумано» (а на самом деле — даже не подумано) Вселенной.

Но не только в этом (на самом деле совершенно гуманистическом) пафосе актуальность «Дагона» и его автора. Невозможно не упомянуть один содержащийся в этой книге творческий провал Лавкрафта, обернувшийся его же провидческим триумфом. Конечно, это всего лишь совпадение, но в одной из статей, в которых ГФЛ пародирует астрологические предсказания, он пишет:

«Прогрессирующая двойная квадратура Паллады и Меркурия в Тельце и Венеры и Юноны в Весах указывает на завоевание всей Европы Россией в 1998 году».

Пусть написано это было и в шутку, однако не может не поражать, как Лавкрафт в 1914-м предсказал вплоть до года знаменательнейшее из событий конца сурового XX века.