ВЗГЛЯД ЛИТЕРАТУРНОГО КРИТИКА: «Герои Рэнд не разговаривают, они обмениваются цитатами из пабликов для впечатлительных школьников Вконтакте»
Алексей Поляринов, литературный критик и переводчик
Сюжет «Идеала» прост, как рецепт яичницы с адыгейским сыром: главную героиню, актрису Кей Гонду, обвиняют в убийстве, она скрывается от полиции и просит убежища у поклонников.
Вообще, справедливости ради стоит сказать: сюжет, может, и не тянет на премию «Тони», но в нем определенно что-то есть, и в руках талантливого и не лишенного чувства юмора драматурга, — например, Майкла Фрейна или Мартина Макдонаха, — он мог бы стать основой для мощной драмы или комедии: пять человек в течение одной ночи по очереди встречают любимую актрису. Только представьте: сидите вы дома, и тут — стук в дверь, а на пороге Эмили Блант (Кейт Бланшетт, Дженнифер Лоуренс, Пенелопа Крус — нужное подчеркнуть). Сколько простора для бытовых зарисовок, неловких пауз и саспенса, учитывая, что пружина сюжета — убийство.
Но у меня для вас плохие новости: автор пьесы — Айн Рэнд, и если вы читали «Атланта…», то вы примерно представляете, что именно вас ждет: огромная тяжеловесная проповедь, зачем-то населенная персонажами, каждый из которых когда-то пережил ампутацию самоиронии. И даже хуже — пьеса-проповедь провисает на всех возможных уровнях, особенно на уровне диалогов: герои Рэнд не разговаривают, они обмениваются цитатами из пабликов для впечатлительных школьников Вконтакте: «Минуту назад мир остановился и будет неподвижен еще три минуты. Но этот перерыв наш. Ты здесь. Я смотрю на тебя. Я видел твои глаза и в них всю правду, доступную людям. (Она роняет голову на руки.) Прямо сейчас на земле нет других людей. Только ты и я. Нет ничего, кроме мира, в котором мы живем».
С персонажами тоже беда: они легко делятся на два типа — благородный и глупый. Первый настолько благороден, что, скорее всего, умеет ходить по воде, а второй — настолько глуп, что, наверное, даже банку с солеными огурцами не сможет открыть без инструкции.
И дело вовсе не в том, что они плохо прописаны, — наоборот, даже слишком прописаны, — но огромные утомительные монологи совсем не делают их живыми, героям Рэнд не хватает глубины: они прямолинейны, как железнодорожные рельсы, каждый носит в голове всего одну идею и яростно ее защищает. И да, я знаю, что люди, у которых в голове всего одна идея, действительно существуют в природе. Проблема здесь в другом: в мире Айн Рэнд существуют только и исключительно такие люди — оголтелые защитники идей. Все эти Кай Гонды и Джоны Галты после прочтения так и остаются бестелесными (даже несмотря на постельные сцены, которые у Рэнд такие, что Лавкрафт обзавидуется: «она почувствовала, как его рот мучительно продвигается вверх по ее ноге»), смутными аллегориями — возвышенные и великодушные борются с жадными и глупыми. В ее романах нет дилемм и конфликтов: идеи, неугодные автору, нигде, никак и никогда не раскрываются — потому что защищают их самые слабые, мелочные и мерзкие персонажи. Стоит ли говорить, насколько это неконструктивно? Читателю не оставляют выбора: «Ты или с нами, божественными и красивыми эгоистами, или вот с этими, скользкими и бесхребетными коммуняками/социалистами». «Атланта...», например, издатели позиционируют как философский роман, но при этом идеологический перекос в книге настолько очевиден, что любой разговор о «романе идей» теряет смысл. Это не «роман идей», это, увы, роман лишь одной идеи — той, что так мила сердцу Айн Рэнд, — идеи Капитализма С Человеческим Лицом. А все остальные нужны лишь для того, чтобы раздать их дуракам и посмотреть, как они их изуродуют. Очень мило, да.
И ведь опять же, повторюсь: в основе «Идеала» лежит сюжет с большим потенциалом — актриса, обвиненная в убийстве, прячется у поклонников. Как много интересного, личного и трогательного можно рассказать через этот сюжет! Как жаль, что у Айн Рэнд не было хорошего редактора, который бил бы ее томиком пьес Бернарда Шоу по голове всякий раз, когда она начинает проповедовать, и привел бы в порядок ее беспомощные диалоги. Хорошая пьеса могла бы получиться, честное слово.
ВЗГЛЯД ПОЛИТОЛОГА: «Тексты Айн Рэнд — литературный аналог Корбюзье»
Сергей Медведев, политолог и журналист
Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Медведевым Сергеем Александровичем либо касается деятельности иностранного агента Медведева Сергея Александровича.
Есть неслучайное совпадение в том, что Айн Рэнд писала свои романы в то же время, что Шарль ле Корбюзье проектировал свои дома. Его бетонные «машины для жилья» стали воплощением конструктивизма, функционализма и рациональности в эпоху массового общества и механизированного убийства. Со временем его архитектурные формы заполонили собой планету: от утопических фантазий Бразилиа до панельных джунглей Бирюлево — «у Корбюзье то общее с Люфтваффе, что оба постарались от души».
Тексты Айн Рэнд — литературный аналог Корбюзье: бетонные и бесхитростные, они созданы не для чтения и эстетического удовольствия, а для пользы и функции, а именно для иллюстрации идей и постулатов ее псевдофилософии под названием «объективизм». Дидактичность и ходульность ее письма непривычны даже для русского читателя, воспитанного на близоруком схематизме Чернышевского и нравоучительных пьесах и детских «книгах для чтения» Льва Толстого.
Все эти родовые черты Айн Рэнд проявились и в ее ранней повести «Идеал», которую она, для пущей назидательности, переделала также в пьесу, где персонажи приобрели уже вовсе карикатурные черты. Книга построена в форме притчи об испытании шести поклонников голливудской кинозвезды Кей Гонды, написавших ей восторженные письма. Совершив убийство и скрываясь от полиции, она пытается у каждого из них найти приют, но все, кроме последнего, ей отказывают в силу той или иной слабости своей натуры — и затравленный женой менеджер, и простоватый фермер, и опустившийся аристократ, и мятущийся художник. Все они служат автору ходячими иллюстрациями нехитрой мысли о том, как пагубно расхождение между словами и делами, и глубокомысленного вывода, что помысел имеет цену, лишь если он подкреплен действием. Для раскрытия этого тезиса Айн Рэнд пишет десятки страниц неживых диалогов, словно произносимых автоответчиком, и пассажей в духе бульварных романов: «К ее особняку вела длинная галерея беломраморных колонн, а ее дворецкий подавал коктейли в узких и высоких бокалах… Она поводила плечами жестом, напоминающим скорее конвульсию, и легкие синеватые тени играли между ее лопатками, когда она бывала в длинных вечерних платьях с открытой спиной. Все ей завидовали. И никто не мог сказать, что она счастлива». Это так головокружительно пошло, что могло бы сойти за иронию, если бы Айн Рэнд была на нее способна.
Единственное, почему можно рекомендовать прочесть эту книгу, — подобно прививке, она в малой дозе даст представление о всей так называемой прозе Айн Рэнд и сэкономит читателю время и несколько сотен рублей, отвратив его или ее от чтения объемных графоманских «Источника» и «Атланта». Достаточно увидеть один бетонный лестничный пролет, чтобы не ходить по всем этажам панельного дома серии П-44.
Впрочем, многочисленные адепты секты свидетелей Айн Рэнд с энтузиазмом примут новое сочинение своего пророка, как и подобает истинно верующим.
ВЗГЛЯД ИСТОРИКА КУЛЬТУРЫ: «Произведения Рэнд показывают, как выглядит соцреализм, оснащенный противоположной идеологией»
Илья Венявкин*Признан властями РФ иностранным агентом, историк советской культуры, автор книги «Советский писатель внутри Большого террора»
Художественные тексты Айн Рэнд, помимо своих идей (которые могут привлекать или отталкивать читателей), могут быть интересны в России и по другой причине. Они показывают, в чем заключалось обаяние художественного метода, с которым сама Рэнд ни за что на свете не захотела бы себя ассоциировать. Я говорю про социалистический реализм. Сейчас в России тяжело найти читателя, который готов всерьез обсуждать канонические тексты соцреализма — «Как закалялась сталь» Николая Островского или «Время, вперед!» Валентина Катаева. В силу своей выпирающей советскости они выпадают и из мирового литературного процесса: нам кажется, что во всем остальном мире так тенденциозно в это время точно не писали.
Роман и пьеса Рэнд «Идеал», написанные в середине 1930-х и выходящие сейчас на русском, показывают, как выглядит соцреализм, оснащенный противоположной идеологией. Эти произведения Рэнд, так же как и их советские аналоги, дидактичны и малоправдоподобны, — конфликт персонажей в них можно легко заменить на конфликт идей, при этом с самого начала про героев понятно, кто есть кто. Зато они предлагают читателю мощную героику. В них действуют настоящие люди, сумевшие постигнуть истину и предельно далекие от обычных людей, неспособных возвыситься над своими обывательскими стереотипами и интересами. Они не столько убеждают читателя аргументами, сколько растаптывают его, показывая, как ничтожны знакомые нам по обычной жизни сомнения и мелочи, как наше малодушие и непоследовательность мешают нам достичь совершенства.
Обе доктрины апеллируют к силе разума: их художественные языки отличают зеркальное сходство и уверенность в том, что рациональному читателю не остается ничего другого, кроме как принять идеалы советского коллективизма или, если он оказался по другую сторону океана, — рэндианского индивидуализма.