Анна Кимерлинг. Выполнять и лукавить: политические кампании поздней сталинской эпохи. М.: Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики», 2017
Анна Кимерлинг самим названием книги подчеркивает уникальность кампаний поздней сталинской эпохи, их мифологичность, их двойственность. Реализованные в соответствии с общей природой «придавленного» властью человека («дисциплинированного» в терминологии Мишеля Фуко), они в то же время несли на себе отпечаток отечественного менталитета, носители которого всегда (возможно, сами того не осознавая) проявляли удивительно пластичное лукавство. Сочетание дисциплинированности и лукавства сформировало стиль поведения «хомо советикуса», проявления которого мы можем наблюдать и по сей день.
Рассматривая два вида кампаний — репрессивные (против художественной интеллигенции, космополитов, «дело врачей») и мобилизационные (избирательные кампании разных масштабов), — Кимерлинг отмечает, что большинство авторов прежде не обращали внимания на типологическую схожесть этих явлений. Термин «политическая кампания», по мнению автора, позволяет рассматривать различные кампании «как набор дискурсов и практик, навязываемых сверху и формирующихся на местах», а также «проанализировать разные исторические события как проявление единого выработанного и несколько раз повторенного шаблона действий, имеющего единую структуру и последовательность».
Значительный интерес представляют «низовые» практики, по классификации Мишеля де Серто, одного из критиков социальной теории Фуко. Эти практики в политических кампаниях паразитируют на «дисциплинарных». Автор, используя классификацию де Серто, пишет о практиках «слабых», которые «чаще всего являются ответом на стратегические способы действия со стороны власти». Отмечая, что их никак нельзя отождествлять с самоубийственным в условиях тоталитарного режима организованным и открытым сопротивлением, Кимерлинг подчеркивает их конформность, мимикричность. Во времена сталинских политических кампаний «низовые» лукавые практики выстраивались по следующим направлениям: уклонение от «предписанного» места жительства (например, переезд тех, кто знал о предстоящем аресте); создание неформальных связей (система «блата», «теневой экономики»); притворство и обман (например, сокрытие социального происхождения, отказ от родственных отношений), а также использование властных и дисциплинарных практик для собственных целей (например, построение карьеры, сведение счетов и т. п.).
Книга содержит большой объем фактического материала (политические кампании описываются на примере Молотовской области, ныне Пермь), но главной в ней представляется четвертая глава — «Механизм политических кампаний». Начиная ее с описания идеологических механизмов, Кимерлинг далее дает подробное описание движителей всех кампаний, отмечая, что «всеобщим символом новой лояльности стал донос». Количество доносов во время кампаний резко возрастало, так как в свете лукавых практик «шанс добиться желаемого результата резко повышался». Автор описывает возрастающую во время кампаний политизацию частной жизни и советский патернализм, обладавший некоторыми особенными чертами (его отголоски легко распознать и в наше время). Например, если классический патернализм нес «добродетель в общество через внешние институции <…>, то советский <…> подразумевал активную работу самого человека и его ближайшего окружения — воспитание и контроль через коллектив». Кроме того, если классический патернализм имел дело с пассивным объектом воспитания и опеки, то советский подразумевал, что «общество должно выступать в качестве активного собеседника, хотя и по заданному сценарию». И, наконец, если классический патернализм подразумевает, что «традиционная община признается носителем той самой добродетели, которую надо воспитывать», то советский строится на предпосылке «об изначальной отсталости народной массы, которую нужно преодолеть, и коллективное воспитание могло проходить только под руководством внешнего наставника — партии, комсомола и т. д.».
В четвертой главе автор предлагает читателю свою типологию политических кампаний, описывает их этапы и функции. И в мобилизационных, и в репрессивных кампаниях этапы одинаковы: идеологический посыл (в первую очередь через центральную прессу), организационный этап, мобилизация масс, реализация целей и задач, отчет об успехах. Кимерлинг показывает, как разворачивались кампании, как они находили отклик в массах, какими подробностями обрастали спущенные сверху идеологические установки. Например, в 1953 году, в первые дни «дела врачей», о главвраче одной из больниц ходили слухи, «будто он арестован, а у него под кроватью нашли два чемодана с туберкулезными палочками».
Не менее интересно, что реакция местных властей и широких масс на политические кампании не была однозначно исполнительской. Автор рассказывает о трех типах реакции, фиксируемых по документам: полная лояльность, в основном скрытый оппортунизм, проявляющийся в самых разнообразных формах, и то самое, проходящее через все кампании, лукавство, демонстративная поддержка «целей и методов политических кампаний, но вместе с тем и использование ситуации для реализации своих потребностей и интересов». Нельзя не согласиться с автором, что «политические кампании были <…> предохранительным клапаном для выхода возможного недовольства масс. <…> … только эти мифологические построения и позволяли в сталинскую эпоху не видеть противоречия между идеальным государством и обществом, и окружающей мрачной реальностью заводского и деревенского быта».
Дэвид Бранденбергер. Кризис сталинского агитпропа: Пропаганда, политпросвещение и террор в СССР, 1927–1941. М.: Политическая энциклопедия, 2017
В издательстве «Политическая энциклопедия» вышла книга Дэвида Бранденбергера, доктора исторических наук Гарвардского университета, профессора Ричмондского университета. Бранденбергер опубликовал более ста работ по истории СССР и в последние годы занимается преимущественно исследованиями по истории мобилизационной политики ВКП(б) в области идеологии, пропаганды, народного образования и массовой культуры. Поэтому читателя не должно удивлять — впрочем, это также фирменный знак издательства, — что в книге более трети объема занимают примечания, включающие в себя огромное количество ссылок на архивные документы, частную и официальную переписку, дневниковые записи, газетные статьи, книжные и газетные публикации, кинофильмы, художественную и политическую литературу и т. д., а также на «чекистские» материалы, в том числе обобщенные в докладах и справках сексотские доносы и «сигналы».
Автор рассматривает сталинский агитпроп с трех разных точек зрения: его разработки, доведения до аудитории и массового восприятия, — и делает вывод, что «несмотря на значение, которое партийное руководство придавало агитпропу, идеологический аппарат, творческая интеллигенция, пресса и партийные активисты часто пользовались им топорно и наобум». То есть «хотя пропаганда, политпросвещение и мобилизация масс много значили для Сталина и его окружения, они меньше — а иногда и намного меньше — значили для общества». Более того, Бранденбергер утверждает, что «способности развивать более революционное восприятие советской идеологии препятствовала слабость системы партийного агитпропа, что повлекло за собой популистский ревизионизм <…> — культ личности, возрождение дореволюционных традиций и все возрастающего руссоцентризма».
Начав книгу с описания методов мобилизации масс в двадцатые годы, автор далее описывает то, что им обозначается как «Поиск „полезного прошлого” партии», и пишет, что «если в 1920-е гг. партийная пропаганда и ее проводники на местах в основном старались объяснить и популяризировать абстрактные теоретические построения партийной идеологии для массового потребления, то теперь требовался более практический подход». И это очень верно — ведь официозу следовало соответствовать запущенным Сталиным процессам индустриализации, коллективизации и идеологической работы. Убедительно показывается также (в главах четвертой, «Культ героев и героизма», и пятой, «Триумфальное шествие советского патриотизма»), что первыми сформировали образ «полезного прошлого» вовсе не сотрудники партийно-идеологического аппарата, а творчески воспринявшие партийные указания журналисты и литераторы. Бранденбергер говорит, что эти создатели советских мифов «вышли из рядов творческой интеллигенции». Важно отметить, что многие интеллигентные мифопроизводители использовали традиционные, «немарксистские приемы», обладали подлинными талантами и профессиональными умениями, что вызывало сопротивление ветеранов партии. Однако в следующей главе («Популярность официального курса») автор описывает «на удивление мощную поддержку общества в целом»: по его мнению, новая мобилизационная стратегия была в высшей степени эффективной для пропаганды советских ценностей и приоритетов на самом широком уровне.
Наглядная картина взлета и падения профессионального пропагандиста дана в главе седьмой («Уничтожение „полезного прошлого”») и восьмой («Массовая культура в годы террора»). Сначала обрушился построенный с таким тщанием пантеон советских героев: в годы «Большого террора» очень многие герои впали в немилость, оказались в лагерях, были объявлены «врагами народа» или расстреляны. Вместе с ними уничтожили восхвалявшие их книги и учебники, закрыли театральные постановки, в лучшем случае положили на полку кинофильмы. Да и сами творцы, еще недавно обласканные, обвешанные орденами, были стерты в лагерную пыль или, как, например, Бруно Ясенский, убиты.
Автор называет этот процесс «окостенением официального курса в советской массовой культуре» и пишет, что отказ от смертельно опасной связи с запретными отныне именами заставил идеологов вернуться к «проверенному схематизму и классовому подходу». Когда же в 1938 году вышел «Краткий курс истории ВКП(б)», окостенение приобрело законченную форму. Эта книга (одна из самых широко издаваемых книг в истории — только в 1945 году общий тираж «Краткого курса» достиг 10 миллионов экземпляров) сыграла ключевую роль в сталинском агитпропе, но автор убежден, что «в конечном счете отупляющая рутина и регламентация не позволяли предмету играть роль „полезного прошлого” ни для кого, кроме легиона приспособленцев и карьеристов, заучивавших „Историю КПСС” наизусть в борьбе за продвижение по ступеням партийной номенклатуры».
Следует отметить, что, несмотря на вполне понятный академизм изложения, автор смог придать книге удивительное своеобразие благодаря цитированию очень большого материала из дневников и писем. В них — очень часто вопреки официальной доктрине, даже явно с риском для свободы и жизни — советские люди выражали свое отношение и к героям «полезного прошлого», и к новым героям, появившимся на советском небосклоне после «Большого террора», а что особенно удивительно — к «библиям» советского агитпропа, например, к «Краткому курсу». Эти страницы книги читаются с особенным интересом и служат подтверждением того, что победить скрытую в глубине массового сознания иронию и лукавство не под силу даже самым изощренным пропагандистам.