История «долгого эллинизма», культ смерти в массовом искусстве, феномен языка от первобытных племен до нейросетей, феминизм по-средневековому и развенчивание мифа о благородных похитителях картин. Надежда Проценко — о главных, на ее взгляд, новинках нон-фикшн, вышедших на русском в январе.

Ангелос Ханиотис. Эпоха завоеваний: Греческий мир от Александра до Адриана (336 г. до н. э. — 138 г. н. э.). М.: Альпина Нонфикшн, 2020. Перевод с английского В. Федюшина

Вторая публикуемая в русском переводе книга видного греческого историка Ангелоса Ханиотиса претендует стать таким же бестселлером, как и его дебютное издание в России — выходившая в 2013 году «Война в эллинистическом мире».

«Эпоха завоеваний» также посвящена эллинистическому миру, однако Ханиотис, известный своим неортодоксальным подходом к истории, раздвигает его хронологические рамки до смерти римского императора Адриана, несмотря на то, что традиционно эпоху эллинизма завершают на смерти египетской царицы Клеопатры в 30 году до н. э. Однако и под властью Рима греческий мир продолжал динамично развиваться, и сегодня, отмечает Ханиотис, благодаря новым источникам — археологическим исследованиям, публикации надписей, изучению папирусов и монет, — старые представления об эллинизме, восходящие к античным историкам Полибию, Диодору и Аппианугеографу Страбону, нуждаются в пересмотре — «обычно небольшом, но порой и глубинном».

Новой хронологической границей эллинизма Ангелос Ханиотис предлагает считать создание при Адриане Панэллениона, или Панэллинского совета, который, по крайней мере теоретически, включал все города греческого происхождения и объединял эллинов в рамках административной системы Римской империи. Это событие, считает греческий историк, символически завершает цикл, начатый попытками объединения эллинов, предпринятыми создателем Панэллинского союза Филиппом II Македонским и его сыном Александром, который расширил границы греческого мира далеко на восток. Хотя «долгий эллинизм» как единая историческая эпоха, добавляет Ханиотис, простирается еще дальше во времени — приблизительно до правления Марка Аврелия (161–180 годы), за которым следует уже кризис III века, завершивший Античность как таковую.

Общими чертами «долгого эллинизма» Ханиотис называет важную роль монархии, явное стремление к захватнической политике, тесную взаимосвязь политических процессов в разных регионах, повышение мобильности населения в этих областях, распространение городской жизни и культуры, развитие технологии и постепенно возникающую однородность языка, культуры, религии и институтов. Это и предопределяет один из главных мотивов книги Ханиотиса — наличие значительного количества параллелей между «долгим эллинизмом» и нашей современностью.

Глобализация, образование мегаполисов, появление новых религий и принципов государственного управления — именно это, считает Ханиотис, принципиально сближает эллинизм с сегодняшним моментом развития человечества: «Поистине эта эпоха — эра космополитизма, какого никогда не достигал ни один предшествующий этап греческой истории... „Современность” этой исторической эпохи делает ее еще более привлекательной как для историков, так и для внимательных наблюдателей наших дней и времен».

Дина Хапаева. Занимательная смерть: развлечения эпохи постгуманизма. М.: Новое литературное обозрение, 2020. Перевод с английского Д. Ускова (гл. 1–3) и Л. Житковой (гл. 4, заключение, примечания)

Кандидат исторических наук, профессор русистики Школы современных языков Технологического института Джорджии (США) Дина Хапаева исследует феномен культа виртуальной смерти (танатопатии) в культуре как результат наступления эпохи антигуманизма, пришедшей на смену постмодернизму. Хапаева считает, что популярность танатопатии кроется в философской традиции критики гуманизма, которая проникла в массовую культуру, что говорит скорее об изменившемся отношении к людям, чем к самой смерти.

На примере развития массовой культуры Америки и России автор рассматривает, как виртуальная мучительная смерть персонажа-человека от рук магических существ в литературе, фильмах и телесериалах стала распространенным развлечением наших дней. Основы массового потребления культуры виртуальной смерти заложили еще Толкин, создатель виртуальной антигуманистической вселенной, населенной нелюдями, и Лавкрафт, предложивший эстетический мир кошмара, заменивший мир людей. Кульминацией же танатопатии в массовой культуре стало, по мнению Хапаевой, появление саги о Гарри Поттере, пропитанной готической эстетикой, в которой были объединены все столь любимые обществом антигуманистические персонажи — маньяки, серийные убийцы, вампиры.

Так посредством виртуальной реальности преимущественно замалчиваемая в повседневной жизни смерть оказалась в центре внимания социума и стала привлекать не только потребителей массовой культуры, но и исследователей по всему миру. «Культ смерти превращает насильственную смерть в товар массового потребления и приемлемую форму развлечения, — констатирует Хапаева. — Его специфика состоит в дегуманизации человечества вообще, а не какой-то особой социальной группы или этнической общности, как это было в прошлом столетии в случае коммунизма и фашизма. Проникая в культурные и социальные явления, он предлагает антигуманизм не как политический проект на будущее, а как товар массового потребления. Танатопатия выражает зарождающуюся культурную парадигму — глубокое отвращение к человеческому роду».

Фрагмент книги, посвященный вампиризму Гарри Поттера, читайте на «Горьком».

Тревор Кокс. Зачем мы говорим: История речи от неандертальцев до искусственного интеллекта. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2020. Перевод с английского Е. Ю. Мягковой

Это вторая книга профессора акустической инженерии в Университете Солфорда (Великобритания), переведенная на русский язык. Вышедшая в 2018 году «Книга звука: научная Одиссея в страну акустических чудес» не прошла незамеченной у любителей качественного научпопа. Но если в первой Кокс рассказывал о звуках окружающей среды и их влиянии на пространство и на наш мозг, то во второй он сконцентрировался на звуках человеческого голоса.

Автор выделяет и описывает три стадии «устной истории» человечества: доязыковой, языковой и этап, который был ознаменован появлением фонографа Эдисона, что позволило обращаться к миллионам людей одновременно. Теперь же человечество, по мнению Кокса, стоит на пороге четвертого этапа — общения с искусственным интеллектом, причем предпосылки к этому появились еще в прошлом веке. Одна из первых электронных систем распознавания речи под названием «Одри», созданная в 1952 году Дэйвисом в Лаборатории Белла в США, смогла распознать почти каждое слово при настройке на конкретного человека. Подобных любопытных фактов в книге немало.

Выстраивая изложение материала по хронологическому принципу, Кокс попытался не упустить ни одного важного открытия, эксперимента или исторического факта, связанного с человеческим голосом. Что известно об отличиях гортани шимпанзе от гортани человека? Какие сведения о протоязыке неандертальцев есть на сегодняшний день? Почему участие в хоре — это звуковой эквивалент применения крема против морщин?

Не обходит автор стороной и такой вечный вопрос философии и лингвистики, как соотношение мысли и языка: «Есть только один голос, который с нами всю жизнь и который формирует нашу идентичность, но другие его услышать не могут. Это голос, с которым каждый из нас знаком лучше всего: он озвучивает внутреннюю речь. Внутренняя речь, однако, состоит не только из голоса. Поразмышляйте о нем и поиграйте с ним. Что он умеет? Если мысленно сформулировать вопрос, будет ли интонация в конце подниматься? Может быть, попросить этот голос произнести знаменитые первые фразы из „Звездного пути”: „Космос. Последний рубеж. Это путешествия звездолета «Энтерпрайз»”. Замедлится ли ваша интонация, чтобы скопировать взвешенную манеру речи Уильяма Шетнера? Или, может быть, выбрать персонажа со специфическим произношением: ваш внутренний голос — хороший пародист?».

Екатерина Мишаненкова. Блудливое Средневековье. Бытовые очерки западноевропейской культуры. М.: АСТ, 2020

Еще одна книга, рассказывающая о Средневековье в лучших традициях серии «История и наука рунета» издательства «АСТ». В этот раз речь идет о сексе, порнографии, браке, любви, продолжительности жизни в Западной Европе высокого и позднего Средневековья. Каждая глава в книге представляет собой развенчание того или иного расхожего мифа о том времени, появившегося из-за убедительных образов в кино и литературе: нет, рыцари не ходили в туалет в доспехах, люди не занимались сексом в специальных рубашках с прорезями для половых органов, а замуж девочкам не обязательно было выходить в 12 лет. При этом изображение фаллоса могло свободно встретиться даже в духовных писаниях. Причем для того, чтобы выяснить некоторые подробности жизни Средневековья, автор сама примерила на себя снаряжение рыцаря, держала в руках меч и готовила еду по средневековым рецептам.

Наиболее интересным выглядит исследование о «феминизме» Средних веков и брачном возрасте, принятом в то время. Автор, рассматривая средневековый фарс о жизни типичных горожан, обнаруживает там типажи мужчин-подкаблучников, выполняющих обязанности жены или осмеянных женщинами за отсутствие «мужской силы», а не миф о бедных забитых женщинах, находящихся в рабском положении по отношению к мужу.

Что касается вступления в брачный возраст, то Екатерина Мишаненкова напоминает, что он был закреплен законодательно и церковью, а главное, отличался от сегодняшнего максимум на два года, причем женщина могла вступать в брак до 60 лет. Да и расхожее мнение о продолжительности жизни, которая, как принято считать, в Средневековье составляла в среднем 30 лет — это скорее экстраполяция частного случая своеобразной статистики, которую вели в коммунах Флоренции, учитывая младенческую и чумную смертность.

«Не хотелось бы, чтобы по написанному выше сложилась излишне радужная картина: мол, в Средневековье все дышали свежим воздухом, питались экологически чистыми продуктами и поэтому долго не старели, а жили до ста лет, — резюмирует Мишаненкова. — Это будет уже другая крайность. Речь всего лишь о том, что биологические часы и пятьсот лет назад тикали примерно с той же скоростью, что и сейчас. Да, люди взрослели немного раньше, немного раньше старели и немного раньше умирали. Но ключевое слово — „немного”. Да, средневекового человека поджидало гораздо больше опасностей, чем современного. Болезни, от которых еще не было лекарств, раны, от которых умирали, потому что еще не было антибиотиков, тяжелая работа — о 8-часовом рабочем дне, больничных, охране труда и тому подобном тогда не только никто не слышал, такие смелые мысли еще даже философам и мечтателям в головы не приходили».

Ристо Румпунен, Юрки Сеппяля. Мошенники в мире искусства: Гениальные аферы и громкие расследования. М.: Альпина Паблишер, 2020. Перевод с финского Виолетты Бойер

Авторы этой увлекательнейшей книги познакомились при необычных обстоятельствах, когда следователь криминальной полиции Хельсинки Юрки Сеппяля вызвал на допрос работавшего в Лондоне журналиста криминальной хроники Ристо Румпунена. Как оказалось в дальнейшем, у них нашелся общий интерес — искусство: будущий журналист еще с детства увлекался американским авангардом, а сыщик специализировался на преступлениях в арт-сфере.

С первых же страниц книги авторы пытаются развенчать расхожее представление о криминале в мире искусства как о некоем несущественном явлении, действующими лицами которого выступают мелкие аферисты или даже воры-джентльмены. Преступления в сфере искусства, напоминают Сеппяля и Румпунен, зачастую отличаются жестокостью и изощренностью, а их конкретные составы весьма разнообразны: не только банальные кражи, мошенничество и фальсификации, но и нарушение авторских прав, отмывание денег и незаконная торговля культурными ценностями. Десять лет назад, по оценке Интерпола, эта группа преступлений занимала по количеству третье или четвертое место среди других форм криминала в мире.

Для нашего читателя особый интерес представляет глава «Дикие рынки русского искусства», написанная на «живом» материале, поскольку на художественном рынке Финляндии русские художники традиционно занимают особое место. Проблема фальшивок остро стоит со времен горбачевской перестройки, когда на Запад хлынула волна поддельной русской живописи. Объем рынка фальсификата, вероятно, сопоставим с нелегальным оборотом наркотиков, с которым финские авторы находят ряд общих черт в мире арт-криминала. Только на одном аукционе русского искусства от дома Bukowskis, который проходил в Хельсинки в 2006 году, стоимость проданных работ, вызвавших сомнения эксперта-искусствоведа Нелли Смирновой, составила почти полмиллиона евро.

На стенах квартир и офисов в России и Финляндии, предполагают Сеппяля и Румпунен, висит вдвое больше «подлинников» кисти Айвазовского и Репина, нежели эти плодовитые художники успели создать. Еще сравнительно недавно, в 2009 году, музей Вяйнё Аалтонена в Турку выставил работы, уже признанные фальшивками, — за несколько лет до этого их задержали на финско-российской границе. Но один из финских галеристов все же сумел выставить эти работы, причем при поддержке городского бюджета, и только после того, как один уважаемый арт-критик разоблачил подделки в газете, экспозицию пришлось закрывать. «Мы считаем выставку инструментом отмывания денег», — категорично заявляют Сеппяля и Румппунен, несмотря на то, что дело было закрыто без вынесения кому-либо приговора. Однако скандал тоже оказался небесполезным. Если бы в отношении подлинности этой коллекции не возникли подозрения и дело не получило огласки, галерист мог бы более выгодно продать произведения, получившие дополнительную ценность за счет выставки, — книга Сеппяля и Румпунена изобилует примерами того, как коллекционеры русского искусства становились жертвами мошенников.