Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Альфа и омега
Почему Писарева, Добролюбова, Чернышевского и некоторых других критиков второй половины XIX века называют радикалами? В своих текстах они предлагали радикально демократическую, иногда даже заостренно республиканскую политическую программу и через призму этих взглядов анализировали произведения русских писателей. В последние 30–40 лет радикальную критику стали называть социологической. Это совершенно справедливо: люди, о которых я буду рассказывать, пытались увидеть за литературными произведениями развернутую картину русского общества. Также это направление называют реальной или утилитарной критикой. Последнее определение подразумевает анализ и оценку литературы с точки зрения ее полезности.
Русская критическая мысль первой половины XIX века многое почерпнула из немецкой традиции, которая повлияла на то, как русские критики 1830–1840-х годов — Белинский, Шевырев и другие — стали воспринимать свою миссию. Они видели в себе не только интерпретаторов литературы, но и людей, конструирующих национальную культуру. Такое понимание критики было сформулировано немецким философом Фридрихом Шлегелем, статьи которого в конце XVIII — начале XIX века были частично переведены на русский и получили широкое распространение в литературных кругах.
Почему немецкая модель так удачно сработала в России? Дело в том, что у немцев не было унитарного государства. Наполеоновские войны привели к тому, что фактически вся Германия продолжала оставаться раздробленной, и народ объединяли только язык и культура. Во главе со Шлегелем немцы предложили положить в основу нации идею единого литературного и языкового пространства. И хотя в Российской империи ситуация была совершенно иной, идея критики как мощного инструмента развития общества и национальной культуры пришлась ко двору. Если мы посмотрим на журнальные публикации 1830–1840-х годов, то увидим, как много места и внимания Белинский, Шевырев, Полевой, Киреевский, Надеждин и другие уделяли конструированию национального развития. Например, Белинский никогда не ограничивался чисто литературными вопросами и часто, насколько позволяла цензура, касался политики, говорил о проблемах языка и социума.
Радикальный подход, характерный для 1850–1870-х годов, уходил своими корнями в предыдущие десятилетия и в значительной степени опирался на работы позднего Белинского, который называл социальность «альфой и омегой» современной литературы. Он очень ценил стилистические достоинства текстов, но требовал от писателей, чтобы те не забывали об «униженных и оскорбленных». Свою позицию Белинский четко обозначил в знаменитом письме Гоголю, где говорил, что России нужны не проповеди и молитвы, а «уничтожение крепостного права, отменение телесного наказания, введение по возможности строгого выполнения хотя бы тех законов, которые уже есть». Это и были те проблемы, о которых следовало писать современным авторам. К слову, письмо Белинского впоследствии было запрещено, и даже чтение его грозило серьезными последствиями. Напомню, что именно такое обвинение инкриминировали Достоевскому на процессе петрашевцев. Его приговорили к казни через повешение, которую впоследствии заменили каторгой.
Для следующего поколения критиков-радикалов заветы позднего Белинского были основополагающими. Большое влияние оказали и труды европейских философов. Прежде всего это были представители утопического социализма — Шарль Фурье, Анри Сен-Симон, — книги которых были запрещены в России, но зачитывались до дыр и обсуждались в кружках начиная с 1840-х годов. Еще одно важное имя — немецкий философ Людвиг Фейербах, который прославился знаменитой книгой «Сущность христианства» (1841). В ней он фактически развенчал христианство и религию вообще, а также попытался доказать, что бог — это всего лишь проекция человеческого эго, которое через бога возвеличивает само себя. Читали также младогегельянцев, молодых Маркса и Энгельса. Критик Петр Николаевич Ткачев в своих статьях заявлял, что Маркс и его научные труды являются наиболее современными работами об обществе и их можно использовать в том числе для анализа литературных текстов.
Свободные радикалы
Коллеги Чернышевского, вступившие на профессиональную стезю во второй половине 1850-х, много размышляли о том, как дальше будет разворачиваться социальное развитие России. Особенно остро этот вопрос стоял в переломные 1853–1855 годы, во время Крымской войны, в которой Россия терпела тяжелые поражения. После смерти Николая I и воцарения Александра II началось всеобщее оживление. Это время Тютчев назвал «оттепелью» — почти за 100 лет до известной хрущевской. Между прочим, тогда же появилось и слово «гласность». Вдохновленные благоприятными переменами, критики начали свободно высказываться не только о литературе, но и о политике. Во многом этому способствовали толстые журналы: «Современник», «Отечественные записки», «Русский вестник» и другие. Это были настоящие фолианты в 500–700 страниц, где печаталась критика, публицистика и художественные произведения. На них подписывались, их ждали, передавали из рук в руки и искали в библиотеках.
Конечно, у радикалов были весьма утопические представления о том, как должна быть устроена Россия. В ту эпоху их идеи были трудноосуществимы, но в своих статьях они намекали, что это все-таки возможно при условии постепенного проведения реформ и введения гласности. Когда Александр II начал формировать разные комитеты при министерствах, обществу стало понятно, что возможность повлиять на положение вещей вполне реальна, и журналисты увидели в толстых журналах замечательную площадку, где их публикации действительно могли бы внести большой вклад в формирование публичной сферы в России.
Тем, чей основной доход составляли тексты, приходилось писать с утра до вечера, оставляя на сон 4–5 часов. Добролюбов за сутки мог написать огромную статью на 40 тысяч знаков (около 30 страниц). Конечно, такие «рекорды» были редкостью. В основном, статьи писали за одну-две недели, чтобы поспеть к следующему номеру. Однако радикалами двигали не только потребность в деньгах и стремление к славе. Они искренне верили, что, распространяя знания и правильные воззрения, принесут пользу обществу. Замечу, что правильными воззрениями считались демократические и республиканские. Тот же Добролюбов в своих дневниках признавался, что считает себя республиканцем, а идеальной формой правления называл американскую.
Литература как симптом
Николай Гаврилович Чернышевский — поистине легендарный человек, который считается одновременно и политиком, и писателем, и критиком, и публицистом. Он родился в семье священника и должен был посвятить жизнь церковному поприщу, но решил служить не богу, а людям. Чернышевский переехал из родного Саратова в Петербург, закончил университет и начал работать в журнале «Отечественные записки». Его литературная карьера началась со скандального текста «Эстетические отношения искусства к действительности», который был написан им в Санкт-Петербургском университете в качестве магистерской диссертации под руководством известного критика и цензора Александра Васильевича Никитенко. Опубликовать ее получилось только после смерти Николая I в 1855 году. Несмотря на то что статья не содержала каких-то радикальных идей, она произвела эффект разорвавшейся бомбы. Чернышевский писал, что реальные предметы гораздо красивее, чем их копии в произведениях искусства. «Прекрасное есть жизнь», пожалуй, самая знаменитая фраза из этого обширного трактата.
Диссертация обросла множеством легенд, и впоследствии к ней обращались многие философы и критики. Важно, что в этом тексте Чернышевский сформулировал весь комплекс своих взглядов, которых он в дальнейшем придерживался при анализе литературных текстов. В критических статьях, написанных им с 1855 по 1860-е годы — о произведениях Толстого, «Асе» Тургенева, «Губернских очерках» Салтыкова-Щедрина и так далее, — он предлагал рассматривать произведения как симптомы того, что происходит в социуме. Для Чернышевского тексты были лишь бледным отражением реальности, которая интересовала его куда больше. Это не значит, что Николай Гаврилович не уважал искусство. Он видел художественные достоинства произведений, но в своих статьях последовательно проводил мысль о том, что критики в первую очередь должны прочитывать тексты с точки зрения идей, которые в них заложены. Если идея, положенная в их основу, правильная, то и форма будет правильная.
Такой взгляд на литературу может показаться несколько странным. Ведь автор не обязан придерживаться тех или иных «правильных» идей. И вообще, что значит в данном случае слово «правильный»? Чернышевский не заботился о точных определениях и в своих критических статьях приводил довольно размытые формулировки. Он ориентировался на позднего Белинского, в текстах которого встречались мысли о том, что при анализе литературного произведения следует обращать внимание прежде всего на идеи. Однако в некоторых публикациях «неистового Виссариона» можно встретить совершенно противоположную точку зрения: если форма подобрана правильно, то и идея подтянется. Чернышевский выбрал ту концепцию, которая была ему симпатична, и всю жизнь ее придерживался. В Белинском он видел главного властителя дум и считал, что его эстетические, социальные и критические идеи нужно продолжать развивать.
Что касается литературной программы развития отечественной культуры и словесности, то Николай Гаврилович считал, что в конце 1850-х гоголевское направление все еще продолжалось. И хотя в то время уже появились новые писатели — Тургенев, Достоевский, Гончаров, Писемский, Григорович и другие, — он по-прежнему предпочитал критический взгляд на действительность.
В начале 1854 года Чернышевский перешел в «Современник». К концу десятилетия он уступил место ведущего радикального критика журнала Добролюбову, а сам переключился на публицистику и начал писать экономические обозрения. Это было вполне обоснованное решение: шла интенсивная подготовка отмены крепостного права, и цензура пропускала такие публикации. В 1862 году его карьера внезапно оборвалась. Он был арестован по обвинению (скорее всего, сфабрикованному) в написании прокламации «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон», которая призывала к восстаниям на волне подготовки отмены крепостного права. Как считают историки, Чернышевский не участвовал в создании прокламаций, но принадлежал к кругам, которые этим занимались: он общался с военными, радикалами, будущими деятелями «Земли и воли» и народнической организации. Критик оказался в Петропавловской крепости, где ему ничего не оставалось, кроме как заняться художественной литературой. Так появился роман «Что делать».
От Кабанова к Паратову
Николай Александрович Добролюбов тоже был сыном священника. После окончания Нижегородской духовной семинарии он приехал в столицу и поступил в педагогический институт, где готовили учителей-словесников. Благодаря знакомству с Чернышевским ему удалось устроиться в «Современник», но, в отличие от своего старшего товарища, Добролюбов был более узким специалистом, не сочинял художественных произведений, редко писал публицистику и занимался главным образом критикой. Его статьи давно вошли в школьную программу: еще в 1910-е годы они рекомендовались в качестве материалов, сопровождающих изучение классических произведений русских писателей.
Добролюбов решил усовершенствовать метод и взгляд на литературу, предложенный Чернышевским. Всего за два-три года он выработал новый подход к анализу художественных произведений, который назвал «реальной критикой». Это понятие прочно закрепилось в литературоведении, хотя по сути это та же радикальная, или социологическая, критика.
В статьях «Литературные мелочи прошлого года» (1859) и «Луч света в темном царстве» (1860) Добролюбов объяснял, что реальная критика не занимается разбором эстетических достоинств произведения и не пытается выяснить, «что хотел сказать автор». Реальная критика выясняет, что «сказалось» в произведении помимо воли автора. Что значит сказалось? Имеется в виду отображение или отражение сколов реальности, которые как через увеличительное стекло показывают процессы в социуме.
Очень часто оппоненты радикалов, особенно в эпоху модернизма, говорили, что и Добролюбов, и Чернышевский ничего не смыслили в эстетике и не могли отличить стиль Гончарова от стиля Тургенева. Я считаю это преувеличением. Они видели художественные особенности произведений, но в силу своих убеждений считали более важным их социологическое прочтение, которое пытались конвертировать в политическое высказывание. Именно поэтому, например, в статьях Добролюбова об Островском, Достоевском и Гончарове не столько рассматриваются стиль и композиция, сколько определяются социальные тенденции и выносится своего рода «диагноз» тому, что происходит в стране.
Возьмем хрестоматийную статью Добролюбова «Луч света в темном царстве» о пьесе Островского «Гроза». «В „Грозе“ есть даже что-то освежающее и ободряющее», — пишет критик. На первый взгляд такая интерпретация кажется не очень удачной. Пьеса оставляет тяжелое впечатление: мрачная старообрядческая среда вымышленного города Калинова, трагическая история любви и самоубийства главной героини, оказавшейся один на один с патриархальным сообществом. Что же здесь ободряющего? Но Добролюбов проявил недюжинные риторические и аргументативные способности, чтобы четко и последовательно обосновать свое мнение. Сейчас, в отличие от советского времени, эта трактовка перестала считаться основополагающей, однако она до сих пор производит сильное впечатление своей риторической силой, красноречием, сочным языком. Хотя с точки зрения текста самой пьесы интерпретация выглядит притянутой за уши, существуют очень убедительные свидетельства, что Островскому статья понравилась. Как минимум это было обусловлено тем, что писатель с большим уважением относился к журналу «Современник» и печатал там свои пьесы. Кроме того, ему льстил такой «пиар» на страницах издания с самым большим количеством подписчиков, которое составляло 6,5 тысячи человек.
Сейчас некоторые обвиняют Добролюбова в том, что он «насиловал» текст. Я бы не назвал это «насилием», поскольку Николай Александрович предупреждал, что не будет заниматься анализом структуры произведения. Его задачей было социальное прогнозирование. Так, в «Грозе» он видел бой между темным миром купечества и ростками будущего, освобождения, эмансипации. Безусловно, взгляды Добролюбова были утопическими. Но пройдет пара десятков лет, и Островский напишет «Бесприданницу», где купцы превратятся в модно одетых господ вроде Паратова и Вожеватова, которые ездят в Париж на ярмарки промышленников и судовладельцев, знают французский язык и имеют множество любовниц. Понятно, что эти герои не определяли образ и нравы всего сословия, но их пример все равно показателен. Логику Добролюбова, которую он применял при анализе текстов, я бы назвал прогрессистской: своими статьями он побуждал людей к тому, чтобы задуматься о будущем. Именно в этом он видел свою миссию.
Критика и эволюция
Дмитрий Иванович Писарев — самый молодой представитель радикальной критики. Он родился в Петербурге и, еще будучи студентом, начал работать в женском журнале «Рассвет». В отличие от Чернышевского и Добролюбова, какое-то время он был сторонником чистой эстетики. Здесь нужно сделать короткое отступление. Если мы посмотрим на направления внутри критики в этот период, то увидим множество подходов. Помимо радикальной была эстетическая (Анненков, Боткин, Фет, Дружинин), историческая (Алексей Галахов, Степан Дудышкин) и органическая критика (Аполлон Григорьев). Писарев выбрал эстетику и придерживался этого направления первые два года своей карьеры. В ранних статьях он вообще не писал об обществе и социальных процессах, а смаковал красоты произведения.
В 1861 году Дмитрий Иванович перешел в журнал «Русское слово», резко полевел и стал исповедовать нигилизм. Тут очень кстати подоспел роман Тургенева «Отцы и дети», на который он написал рецензию «Базаров» (1862). Слово «нигилизм» пошло в народ и стало применяться в том числе к самому Писареву. Интересно, что сам он в 1864 году в манифесте «Реалисты» назвал свой метод реалистической критикой. Таким образом, с одной стороны, он намекал, что продолжает реальную критику Добролюбова, а с другой — давал понять, что реализм является не только ведущим направлением в литературе, но и направлением мысли вообще, мировоззрением, которое позволяет людям адекватно воспринимать реальность.
В понимании Писарева реализм как стиль мышления опирался на естественные науки: физику, физиологию, биологию. Дмитрий Иванович был большим поклонником Дарвина, пропагандировал теорию эволюции и антикреационистские взгляды. Поскольку он прекрасно владел французским, немецким и английским языками, то переводил, пересказывал и популяризировал статьи европейских позитивистов: Джорджа Генри Льюиса, Якоба Молешотта, Людвига Бюхнера и других. При написании критических текстов Писарев опирался на естественно-научное мировоззрение, чем выгодно отличался от Чернышевского и Добролюбова.
В 1862 году Писарев был арестован за нелегальную статью-прокламацию, содержавшую призыв к свержению самодержавия. Как и Чернышевский, он несколько лет находился в заключении в Петропавловской крепости. Благодаря хлопотам матери, которая имела связи при дворе, он получил разрешение писать статьи и публиковаться. Такие случаи в истории отечественной журналистики и критики очень редки. Тексты проходили через тюремного, затем через общего цензора, но в конце концов добирались до журнала. Многое, конечно, вымарывалось, но Дмитрий Иванович умудрялся изыскивать подходящие формулировки, чтобы так или иначе выражать свои взгляды. И лучшие свои статьи — «Реалисты», «Стоячая вода» и другие — он написал в заключении. После освобождения в 1866 году Писарев начал сотрудничать с журналами «Дело» и «Отечественные записки».
Авторы, которым критик посвящал свои статьи, составляли весь пантеон русской литературы того времени. Тем не менее тексты Писарева были проникнуты прежде всего реалистическим — как говорил он вслед за Добролюбовым — призывом к тому, что литература является лишь вспомогательным средством для достижения практических целей: приближения больших реформ в России. «Великих реформ» Александра II ему было недостаточно. Через статьи он пытался донести мысль, что все это только первые шаги, а за ними должны последовать введение конституции, парламент и другие масштабные изменения.
Литературный барометр
Какое наследие оставили после себя радикалисты 1850–1870-х годов? Во-первых, они породили влиятельную традицию, за которой потянулись следующие поколения критиков. Самый радикальный из них — забытый ныне Варфоломей Александрович Зайцев, который прославился тем, что пытался «отменить» Пушкина. Считается, что Писарев хотел сделать то же самое, но действовал осторожно и мягко. Он не стремился доказать, что Пушкин — плохой автор, но говорил о том, что его творчество трудно приложить к реальности. И поскольку из его произведений нельзя извлечь какую-то пользу, в будущем их будут мало читать. А Зайцев утверждал, что все творения Пушкина в принципе бессмысленны и никуда не годятся. Современных поэтов типа Фета Зайцев и его единомышленники ни в грош не ставили.
Еще один выдающийся литературный критик того времени — Николай Константинович Михайловский. В отличие от многих своих коллег, он прожил долгую жизнь и провел на литературном поприще 40 лет. Сейчас его считают одним из величайших критиков леворадикального толка в России второй половины XIX века. Он написал про каждого русского писателя как минимум одну статью: «Жестокий талант» о Достоевском, «Десница и шуйца Льва Толстого» и проч. Михайловский тоже был последователем Чернышевского, Добролюбова и Писарева, от которых позже отошел и методологически продвинулся дальше. Впоследствии марксистская критика рубежа XIX-XX веков тоже использовала определенные аналитические инструменты, выработанные Добролюбовым и другими.
Интересные статьи о литературе писал Петр Никитич Ткачев, который одновременно был народником. К сожалению, сейчас о нем почти не вспоминают. В советское время вышел пятитомник его статей, который впоследствии не переиздавался.
Культурное значение радикальной критики трудно переоценить. Ее представители видели свою миссию в том, чтобы улучшить положение в стране, и не было практически ни одной сферы жизни, которая бы не подверглась рефлексии или осмыслению в их статьях. Если вы откроете любую литературную или полемическую статью кого-то из радикалов, то увидите, что они откликались буквально на все. Наследие радикальной критики — своего рода «барометр» ушедшей эпохи и важная часть нашего культурного наследия.
Социальное значение этого направления огромно: за неимением развитой свободной публичной сферы при существовании цензуры радикальная критика затрагивала темы, которые нельзя было обсуждать публично. Именно поэтому в России на протяжении уже двухсот лет сохраняется пристальное внимание к институту литературной критики. Во Франции, Великобритании, США, где уже триста лет существует сильная парламентская традиция, критика довольствовалась рецензиями на литературные новинки. Насущные проблемы государства открыто обсуждались и выносились на первые полосы газет. Огромных статей вроде тех, что выходили из-под пера Белинского и Добролюбова, никто не писал. В России ситуация была совсем иной, так что социальное и социально-политическое значение радикальной критики было очень велико.