Сергей Хазов-Кассиа. Евангелие от
М.: Kolonna publications, 2017
По понятным причинам в России фактически отсутствует жанр гей-романа — такого, какие пишет Майкл Каннингем, любимый широкой публикой и не требующий от читателя никакого специального опыта. Из хоть сколько-нибудь известных российских авторов, берущихся за гомосексуальные сюжеты, стоит назвать Николая Кононова с его модернистским романом «Фланер» и Ольгу Погодину-Кузмину, написавшую дилогию о том, что Россия во всех смыслах наш Древний Рим. Журналист «Радио Свобода» Сергей Хазов-Кассиа идет по пути прямого социального высказывания. Его дебютный роман «Другое детство» рассказывал о том, как трудно жить в России гомосексуальным подросткам. «Евангелие от» — история взрослого мужчины, который ведет двойную жизнь, следуя общественному требованию не высовываться, а потом невольно становится мессией для лгбт-сообщества.
Главного героя зовут Ива, он живет в Москве и работает в офисе. В свободное от работы время знакомится с мужчинами в интернете, посещает клубы и сауны, отдыхает в Италии. Ива всем доволен. Он молчит, когда коллеги рассуждают, за что геев нужно расстреливать, и раздражается от активистских инициатив, привлекающих к геям лишнее внимание. Потом знакомится с молодым человеком, который не хочет скрываться. Потом с подростком, который признался в своей гомосексуальности дома и в школе и больше не хочет появляться ни там, ни там. Ива решает, что должен измениться ради тех, кто страдает от молчания таких, как он, но попадает по ложному обвинению в тюрьму. Еще одна линия романа — провокационный и, положа руку на сердце, совершенно лишний апокриф о жизни Иисуса: параллель, которую хочет провести Хазов-Кассиа, и без этой неловкой игры в Булгакова понятнее некуда.
Автор, очевидно, хорошо изучил матчасть: и жизнь московских геев, и судебно-тюремный быт, и даже, кажется, Евангелие. Проблема в том, что ему не удалось определиться, для кого все это написано. Первое предложение текста и следующая за ним сцена своей нарочитой откровенностью сокращает потенциальную аудиторию процентов на девяносто. Вдохновенная проповедь, которую Ива произносит в тюрьме, рискует не дойти до тех, кому она адресована, — гомофобам всех видов и степеней агрессии. Если же главное сообщение — «молчание убивает», тогда лишними оказываются проповеди: тем, кто боится выйти из шкафа, о гомофобии можно не рассказывать. В итоге социальный пафос романа пропадает втуне, а книга остается артефактом для специально интересующихся. Русского Каннингема опять не получилось, ждем дальше.
Алексей Сальников. Петровы в гриппе и вокруг него
Журнал «Волга», №5–6, 2016
Второй роман екатеринбуржца Сальникова, больше известного своей поэзией, — неожиданная жемчужина длинного списка «Большой книги», который уже в конце этого месяца должны сократить до шорт-листа. Текст, поначалу кажущийся редким случаем качественной графомании, затягивает словом, интонацией, деталями, юмором. А когда читатель уже не ждет ничего большего и просто получает удовольствие от потока речи — проклевывается мистический сюжет, ради которого не грех перечитать все сначала и собрать хлебные крошки, незаметно рассыпанные автором по дороге.
Петровы — это автослесарь, рисующий фантастические комиксы, его жена-библиотекарь, страдающая от неспособности к эмпатии, и их флегматичный сын, увлеченный мобильными играми. Действие романа начинается во время предновогодней эпидемии гриппа. Петровы, как и все вокруг, один за другим подхватывают вирус. Они пытаются ходить на работу и в школу, покупать продукты, готовиться к празднику, лечиться, а параллельно — понять, как дошли до такой жизни. Но в скучный быт просачиваются странные события, которые начинаются с пьянки в катафалке и уходят корнями в далекое прошлое. Где здесь реальность, а где фантазия — вопрос, достойный Гоголя и Набокова. А может, дело просто в температурном бреду.
Алексей Сальников создает для Петровых подробнейший мир, не ленясь описывать пешие и транспортные маршруты Екатеринбурга, типичные диалоги с продавцами, аптекарями, кондукторами, врачами скорой помощи, вытряхивая каждый трупик осы из пыльной рюмки, прежде чем налить коньяк. Степень прорисованности этого мира не может не восхищать, даже ранний Гришковец позавидовал бы плотности узнаваемых деталей на страницу текста. Только Сальников к тому же остроумен и безжалостен. Особенно в этом смысле хороша глава-флэшбек о детском походе Петрова-старшего на елку, написанная в стиле «Наташа Ростова в опере». Укачанный чужой температурой и троллейбусными переездами читатель не сразу понимает, как до осязаемости понятный мир становится непонятным. Как в тексте без картинок запускается логика комикса. Как происходят хладнокровные убийства, воскрешения и встречи с античным божеством. «Петровы в гриппе и вокруг него» — стереокартинка, которая состоит из тысячи мелочей и выступающих за ней очертаний чего-то совсем иного. И одна из прелестей этого текста в том, что даже заспойлерить его практически невозможно, — черт его знает, что там творится на самом деле.
Вадим Месяц. Стриптиз на 115-й дороге
М.: Издательство «Э», 2017
Сборник рассказов Вадима Месяца еще один претендент на место в шорт-листе «Большой книги». И снова проза человека, который куда известнее в качестве поэта. Рассказы Месяца справедливо сравнивают с прозой Довлатова. Дело здесь не только в эмигрантском опыте (Месяц долгое время прожил в США), а в самой ткани описываемой реальности, типах героев, интонации.
«Стриптиз на 115-й дороге» — множество автобиографических историй, охватывающих период с семидесятых годов до примерного сегодня. Школьные байки из советского Томска, с драками, дискотеками и авантюрами, вроде попытки украсть матрасы из интерната, чтобы обменять их на книги в пункте приема сырья. Американские эпизоды, где герой прыгает с поезда в неизвестность, бесконечно выпивает с такими же неприкаянными бывшими россиянами и знакомится в барах с иностранцами, которые любят поговорить о Чехове и Достоевском. Многочисленные истории о недраматичных человеческих отношениях, из которых легко выходить не обижаясь и не оборачиваясь. Месяц рассказывает анекдот за анекдотом, но звучат они как элегии об одиночестве. Как обрывки грустных песен в переходе метро, от которых почему-то становится легко на душе.
Герои Месяца вроде бы недотепы и неудачники, но вместе с тем — счастливые люди, чья легкомысленная неамбициозность позволяет с радостью проживать простые моменты. Не пытаясь выстроить судьбу, они плывут по течению, и это течение не выносит их к берегу, но и не бьет о камни. А если бьет — они снова не в обиде, потому что считают, что к жизни нельзя относиться серьезно. «Судьба складывается своим ходом. Почему у меня все получается, словно я готовился к каждому поступку годами? Я ведь ничего не делаю: живу да живу. И мне весело, как придурку. В любых обстоятельствах», — пишет Месяц в последнем рассказе «Ха-Яркон» и вешает читателю на шею ключ от своего праздника жизни.