Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
— Прежде чем начать разговор о вашем издательстве, я бы хотел уточнить вот какую деталь: есть ли у вас какие-нибудь утренние ритуалы?
— У меня самые банальные ритуалы, потому что я самый банальный человек на Земле. Часто я встаю довольно поздно, потому что мне нужно ровно девять часов сна. Если я посплю меньше девяти часов, то буду плохо функционировать как издатель. Встаю я обычно поздно, потому что ложусь поздно, иду в душ, потом гуляю с собакой, потом часок, а может быть и часок-другой, вышиваю крестиком разные картины. Сейчас я закончил большую работу и начал работу еще более масштабную, она называется «Озерная свежесть». Картина в английском духе: зимородки, кувшинки, разные болотные калужницы. Это мой самый важный ритуал. И вообще, все остальное, чем я занимаюсь, помимо вышивок, вторично. Главное — это вышивать животных, птиц, растения и грибы.
Попробую объяснить, почему вышивать крестиком очень важно. Вышивание аналогично работе и переводчика, и издателя: у тебя есть некий паттерн, клубок разных ниток и некая канва, и ты должен из этого хаоса, из этой энтропии, сделать некую ремесленную гармонию. Такая работа настраивает мозги на очень правильный лад борьбы с энтропией, бесконечно нас окружающей, и помогает в деле гармонизации мира. Я, когда редактирую книжки, делаю, на самом деле, то же самое: получаю перевод, и у меня появляется паттерн, это оригинал, и я должен делать, опять же, очень монотонно, долго некую гармонию из хаоса.
Фото: Александр Филиппов-Чехов
— Швейцарский писатель Роберт Вальзер говорил, что он именно прилаживает свои произведения, настраивает, возможно, даже вышивает крестиком. Очень медленная, монотонная работа.
— Вальзер вообще был довольно отбитым человеком, и у него были свои ритуалы, раз уж мы говорим о ритуалах. У него был потрясающий почерк, и он очень много писал, переписывал себе в тетрадочку чужие тексты. Вальзер с помощью каллиграфического почерка как бы гармонизировал вселенную, окружающую его.
Когда-то работа писцом была очень популярна, в маленькой конторке обычно работали три-четыре писца, переписывающие и копирующие разные документы. Можно здесь вспомнить Мелвилла и его повесть «Писец Бартлби».
— Чтобы завершить с ритуалами, я расскажу и про свой: я просыпаюсь, когда еще темно, зажигаю свечу, сажусь напротив и смотрю на нее, пока она не догорит до конца, то есть примерно часа полтора-два. Просто смотришь и ничего больше не делаешь, а вот вышивать крестиком я бы не смог — мне бы хотелось побыстрее закончить работу, и меня бы это очень нервировало.
— Мне кажется, что я человек больше деятельный, чем созерцательный. Многие вещи меня очень сильно раздражают, поэтому мне часто нужно включать мелкую моторику, чтобы немножко успокоиться.
— Что касается мелкой моторики — насколько мне известно, у вашего издательства в планах издать записки орнитолога Иоганнеса Тинеманна, который занимался изучением птиц в Росситтене.
— Это будет моя лебединая песня, после этой книжки я закрою издательство. А вообще, знаете, я после каждой книжки так говорю. Тинеманн — это действительно то, над чем я сейчас работаю, и это замечательная книга, о которой я с радостью расскажу.
Фото: Александр Филиппов-Чехов
— Известно, что Тинеманн проживал на Куршской косе и там же открыл первую в мире орнитологическую станцию. Интересно, что в Пруссии был построен и первый в мире аэродром.
— Сейчас расскажу немного про аэродром, это очень интересная история. Тинеманн действительно жил в таком месте, которое когда-то называлось Kurische Nehrung, это, собственно, и была Куршская коса — раньше там жили племена так называемых куршей, а после них тевтонские рыцари. И был там очень спокойный, мелкий, изолированный Куршский залив. А с другой стороны есть еще Вислинская коса, которая сейчас называется Балтийской, и при ней город, соответственно, Балтийск, бывший Пиллау. Как раз там, на Балтийской косе, до сих пор можно найти развалины нацистского аэропорта с огромной многокилометровой взлетной полосой. Очень красивый был аэропорт. На Куршской косе самолеты проходили испытания и была, в частности, база самолетов, которые приземлялись на воду. Приводнялись. Технология приводнения, насколько я понимаю, не пошла в широкое производство. Примерно в те же годы Тинеманн жил и работал на Куршской косе — это десятые и начало двадцатых годов.
Вообще, аэропорты, самолетная индустрия, самолетные транспортировки были европейской особенностью в то время. У Кафки, например, есть рассказ «Аэропланы в Брешии». Брешия — это итальянский городок, и там был испытательный полигон, куда люди съезжались из разных европейских стран, чтобы посмотреть на самолеты. В Брешии бывал Витгенштейн и прочие знаменитости того времени. Тинеманн в своей книге также описывает полет на самолете, весьма вдохновивший его и суливший по тем временам небывалый прорыв в орнитологии.
Так вот, развалины аэропорта Пиллау до сих пор существуют на Балтийской косе, а на Куршской косе ничего не существует, потому что Куршская коса после Второй мировой войны была разделена на две части. Нижняя часть русская, а верхняя — литовская. И у этих двух частей разные объекты охраны: на литовской стороне охраняют старые здания и исторический облик косы, а на русской стороне охраняют природу и историческими изысканиями никто уже не занимается.
Развалины аэропорта Пиллау. Фото: Александр Филиппов-Чехов
— Очень важно охранять именно природную часть — вы, наверное, знаете, что тевтоны в XII веке вырубили почти все деревья на косе, из-за чего песок стал расползаться и буквально убивать остров. Из-за бессистемной вырубки десятки, даже, наверное, сотни маленьких поселочков были просто погребены под песком. И только в конце XIX века наконец-то поняли, как остановить расползание песка, и засадили весь остров соснами. Придумал это, кстати, Людвиг Мюллер, который изучал на острове лишайники, и постепенно, со временем, песчаные дюны стали останавливаться. Поэтому теперь литовцы спокойно могут заниматься историей.
— Можно, конечно, обвинить во всем тевтонцев, но там много кто жил — и курши, и балты, и прочие ребята, они все повырубали много чего. Я бы на самом деле тевтонцев не ругал, у них были свои задачи, насколько я понимаю. Тинеманн в книжке рассказывает, что песок не одними соснами останавливали, были там еще и другие приспособления, довольно архаичные, но действенные. А вообще песочек до сих пор ползет — если кто-то бывал в Кранце, нынешнем Зеленоградске, то мог видеть так называемую авандюну. Это искусственная дюна, которую расположили со стороны Балтийского моря, и по ней видно, что она сдерживает огромный натиск песка.
Мы вот все про дюны говорим, а книжка Тинеманна на самом деле про городок, вернее поселение Росситтен, и в первую очередь про птиц. В этом смысле там мало что изменилось.
Домик Тинеманна. Фото: Александр Филиппов-Чехов
— Расскажите, пожалуйста, про саму книгу: это воспоминания или скорее научный труд?
— Тинеманн жил в Росситтене несколько десятилетий, где-то 25–30 лет, точно не помню, и написал там несколько книжек, опубликовал в прессе огромное количество научных статей и еще пару исследований, посвященных миграции птиц. Все это, я подозреваю, было бы не очень интересно широкой публике, поэтому я выбрал другую книжку, которая называется «Росситтен. Тридцать лет на Куршской косе». Это компендиум его наблюдений за разными процессами, связанными с птицами, — перелеты, миграции и прочее. Притягательна она тем, что в значительной степени посвящена жизни в этом местечке на косе, описанию быта, обычаев, традиций местных жителей и тому, как все это менялось на протяжении тридцати лет. Но большая часть книги, действительно, про птиц. Тинеманн первым начал кольцевать птиц в Европе, подсмотрев этот опыт в Америке, — кольцевание птиц долгие годы служило главным источником информации по самым разным вопросам. У меня есть знакомый, который в советское время изучал таким же образом распространение вирусов, мигрировавших вместе с птицами.
Но главное в этой книжке — это ощущение любви, которую человек испытывает к живому существу, к птицам, причем к самым разным, от весьма обыкновенных чаек и серых ворон, которых, кстати, на Куршской косе активно ели много лет, до красивых птиц, то есть которых мы считаем красивыми, вроде цапель. В общем, книжка проникнута любовью. Это самое главное.
— Будучи на Куршской косе, я тоже ощутил своего рода любовь. Забравшись на огромный холм, я обнаружил маленькую табличку, на которой упоминалось имя Людвига Мюллера: все одиннадцать лет пребывания на Куршской косе он был главным лесничим, и не просто, кстати, главным, а императорским лесничим. Такое его наименование уже проникнуто какой-то древней любовью, потому что у императора есть свой главный лесничий.
— Интересно, что на вас так влияют все эти титулы, это ведь просто официальная должность. В то время все государственные институции Пруссии автоматически были императорскими, потому что король Пруссии был одновременно и императором Германской империи.
Сети для отлова птиц в биологическом стационаре «Фрингилла». Фото: Александр Филиппов-Чехов
— Просто я вырос в другой империи, поэтому для меня все это просто волшебные сказки.
— Королевские лесничие, понимаю. Так вот, мы нашли финансирование, в этом нам помог Балтийский федеральный университет (ректора которого, кстати, вскоре посадили), и в рамках проекта «Переделкино+», который как бы раздвигает рамки переводческих мастерских Дома творчества до масштабов страны, решили делать эту мастерскую и книгу. Сначала мы выбрали несколько талантливых студентов, которые начали переводить книгу. Для большинства из них это вообще был первый серьезный опыт перевода. Мы приехали в Калининград, он же Кенигсберг, а потом отправились на недельку в тот самый Росситтен, который сейчас называется Рыбачий, жили там в домике и переводили книжку. Ходили по тем же местам и улицам, а также лесам и болотам, где когда-то ходил Тинеманн. Побывали мы и на самой орнитологической станции, и в биологическом стационаре «Фрингилла», находящемся рядом с хижиной,
которая называется Ульменхорст. Тинеманн ее построил в восьми километрах от Росситтена, чтобы городские жители не мешали наблюдать за птицами.
Интересно, что все это до сих пор функционирует. На станции сейчас живут ученые-орнитологи, мы с ними пообщались и даже успели подружиться. Они очень своеобразные ребята, как и любые ученые, впрочем. У них все тоже проникнуто большой любовью к маленьким существам, и надо видеть, с какой нежностью огромные мужики-орнитологи с усами, бородами, в массивных свитерах с горлом держат в руках, в лапищах, я бы даже сказал, какого-нибудь стрижа. Это дорогого стоит. Это тоже, как и вышивание, как редактирование, со многим тебя примиряет в жизни.
Меня там поразил и научил смирению главный орнитолог — Михаил Юрьевич Марковец. Он угощал нас домашним сидром и рассказывал, что, помимо птиц, он занимается еще и летучими мышами. И я спросил его: почему? Какая связь между птицами и летучими мышами? Он говорит: ну все же очень просто — они летят. И тут я понял, что этому огромному серьезному мужчине просто хочется... летать. Как и всем нам, наверное. Михаил Юрьевич очень помог нам с книгой и написал множество интереснейших комментариев — и как орнитолог, и как человек, который провел на косе пару-тройку десятилетий жизни.
Фото: Александр Филиппов-Чехов
— Очень красивая история. Я живо представляю всех этих людей: квадратные лица, стальная щетина и те самые свитеры с отверстиями от затушенных сигарет, а в душе он летит.
— А в душе летит, конечно. Пару лет назад я побывал в Саблинских пещерах под Петербургом. Они искусственные, но в них можно зайти и увидеть маленьких летучих мышек — вечерниц. Когда близко сталкиваешься с любым живым существом, понимаешь, что это скорее оно тебя боится и нужно относиться к нему с нежностью. Этим летом ко мне в дом в Переделкине впервые за четыре года ночью залетела летучая мышь. Я, конечно, очень обрадовался тому, что, оказывается, в моем доме на чердаке тоже живут летучие мыши, бегал потом по Переделкину и всем рассказывал. Вообще, люди очень многого боятся, боятся даже птиц, но я думаю, что это просто иррациональное отсутствие внимания и любви к ближнему.
Студенты-переводчики на пляже Балтики. Фото: Александр Филиппов-Чехов
— Я совсем недавно узнал, что ваше любимое животное — это выдра.
— Ну, такие вещи не знать обо мне, конечно, предосудительно, на таких вещах строится общение. Выдра действительно мое любимое животное. Более того, у меня есть мечта — переиздать пару переводных книг о выдрах. Но сейчас это почти невозможно, потому что британцы не очень хотят идти на контакт и продавать права. Есть феноменальные книги про выдр, и, конечно, когда-нибудь мы их издадим.
— Как вы в связи с этим относитесь к книжному пиратству?
— Вы знаете, я к этому отношусь совершенно спокойно, но мне, конечно, не очень нравится, когда воруют какие-то наши книжки и выкладывают их в интернет. Хотя на самом деле тут есть и определенная гордость. Бывают случаи, что какие-то пираты отсканировали и выложили вконтакте какую-нибудь нашу нетривиальную книжку, — на тот момент был распродан весь тираж, так что я даже был горд, что про нее кто-то узнает.
Мы всегда покупаем права на книжки, немцы их продают совершенно спокойно, но, раз уж речь зашла про выдр, расскажу одну историю. Мы хотели издать книгу Хенри Уильямсона «Выдра по имени Тарка». Она была издана в советское время, но очень неудачно — на плохой бумаге, с ужасно напечатанными иллюстрациями замечательного английского гравера Чарльза Танниклиффа. Я договорился с наследниками переводчика, написал дочери Уильямсона, которая живет в Англии, ей примерно 3000 лет, и она с радостью мне разрешила издать эту книжку. Британский издатель тоже согласился на то, чтобы мы ее издали, но у этого британского издателя есть русский агент, работающий в агентстве с псевдонемецким названием, такой нейминг был популярен в 1990-е.
Агент начал вставлять нам палки в колеса и вести себя очень глупо и непрофессионально — диалог не задался с самого начала. Намного проще договориться о правах непосредственно с правообладателем, а самое злое, конечно, — это агенты-пиявки, выполняющие функции ненужной прослойки.
Книжка Уильямсона — прекрасный роман, я его очень люблю, но очевидно, что он ни при каких обстоятельствах не станет популярным. Несмотря на это, агент тут же встрепенулся и начал параллельно предлагать книгу крупным издательствам, надеясь на то, что они смогут заплатить ему большую комиссию. В итоге, конечно, никто не согласился и агент остался с носом. Так ему и надо. Права надо покупать, чтобы спать спокойно и чувствовать себя уверенно. Можно, конечно, издать книжку, не покупая прав, ничего с тобой не случится — никто не приедет в Россию, чтобы судиться с тобой, тем более что мы говорим о книгах весьма нетривиальных.
На мой взгляд, проблема русского книжного дела в том, что все эти ребята воспринимают книгоиздание как клуб по интересам. Русские издатели в большинстве своем не профессионалы, они не воспринимают это как единое целое, как индустрию, им важна конкретная транзакция, чтобы в руку просто упала денежка. Они не понимают того, что все вместе должно работать как единый организм, и не только в России, а вообще — в мире. То есть, грубо говоря, когда я покупаю у немецкого издательства права, немецкое издательство получает свою маленькую денежку, а книга становится кирпичиком для строительства здания этого немецкого издательства. Потом оно издает еще какие-то книги, платит авторам в том числе те деньги, что я дал им за права, и я снова покупаю права на издание книг хороших авторов. Получается некий круговорот, единая система. А если вести себя по-скотски, издавать книги лишь с целью извлечения прибыли, то ничего не выйдет — система разрушится. Надо еще сказать, что русские издатели все время жалуются на то, что денег мало. Они жалуются всегда, в любой ситуации, делая при этом вид, что они несут в мир добро, а потом часто сами начинают верить в то, что они подвижники каких-то либеральных ценностей, идей просвещения — со стороны это всегда выглядит смешно и нелепо. Люди помладше очень четко видят эту товарно-денежную составляющую, их не обманешь рассказами про то, что мы тут подвижничеством занимаемся.
Фото: Александр Филиппов-Чехов
— Вы описали издателей и их внутренние дела, а думают ли издатели про читателей? Может быть, вы их как-то визуализируете, рисуете или, опять же, крестиком вышиваете?
— Я никогда не визуализирую своих читателей, потому что у нас в издательстве все-таки очень разные книжки. К тому же мне кажется, что нехорошо думать маркетинговыми категориями и говорить себе, что такую-то книжку мы издаем для определенной аудитории. Меня всегда удивляют читатели, когда я с ними сталкиваюсь, потому что они никогда не соответствуют моим ожиданиям. Если бы я думал о читателях, я бы, наверное, уже давно закрыл издательство. Зачем? Я думаю о книжках. И только о них.
— Я часто спрашиваю людей, связанных с гуманитарными науками, какая у них большая, общечеловеческая цель, и, как правило, их такой вопрос приводит в смущение, потому что обычно нет никакой цели. Как-то раз я задал такой вопрос ученому из Саратова, который занимается довольно узкими темами — мифом про Белую богиню у поэта Роберта Грейвса, например. Это же такая работа, от которой ты не только удовольствие получаешь, — всегда есть подводные камни. Но ты все равно это делаешь. Он ответил мне, что делает это по фану, просто делает, чтобы делать.
— Самый правильный ответ, на самом деле. Я вижу это так: есть работа, на которую ходят люди, ненавидя ее и считая дни до выходных, — а есть призвание. Очень немногим посчастливилось почувствовать свое призвание, пойти на внутренний зов, поддаться ему. Когда люди занимаются своим делом, они вообще не думают — просто делают то, что умеют. Рефлексировать им не надо, рефлексией пусть занимается кто-нибудь другой. Даже семантика слова «призвание» нам подсказывает, что это не твоя интенция, не имманентное свойство. Какой-то призрачный зов склоняет тебя заниматься книгами о Белой богине или переводом книг про жаб и Куршскую косу. Есть некий ноосферный абсолют, который что-то сообщает этому миру через нас, а мы — издатели, орнитологи, кто угодно — просто служим инструментом, через который проявляется высшая воля и изливается в подлунный мир. Именно поэтому люди не могут ответить на ваш вопрос.
— У вас была интересная история отношений с издательством «Городец»: вы как-то написали, что ответственным лицам издательства «уготовано самое гнилое место в аду, где их будут колоть вилами самые озорные чертенята».
— Все так. Провидение дало мне урок — я позарился на деньги, причем деньги не такие уж и большие. Я придумал сделать для «Городца» серию, посвященную современной литературе. У нас в издательстве libra классическая, скучно-душная тематика, а им я решил сделать серию современного легкого фикшна. Мне, в принципе, интересно издавать книги различных легких жанров — сейчас, кстати, в нашем издательстве мы будем делать серию немецких детективов.
С «Городцом» на самом деле все получилось: книжки были изданы, и я ими доволен, хотя всех денег не получил, так что место в аду им уготовано. Они нарушили договоренности, а договоренности нарушать нельзя, это залог существования индустрии. Когда ты не воспринимаешь это как индустрию, ты можешь вести себя как угодно, но, конечно, будут последствия. Справедливости ради скажу, что руководство в издательстве сменилось, сейчас мы в диалоге. Надеюсь, все разрешится, а книги получились отличные. Причем отличные со всех точек зрения: и дизайн удался, и тексты хорошего уровня, и коммерческий потенциал у серии многообещающий.
Камышница. Фото: Александр Филиппов-Чехов
— Насколько я знаю, у вас еще была коллаборация с издательством «РИПОЛ». Вместе вы издали книгу «Пляска смерти» Иеремии Готхельфа.
— Опыт учит, что никаких коллабораций быть не должно — пленных не брать, в коллаборации не вступать. Все опыты коллаборации, что у нас были, кончались плохо. Люди бесконечно нарушают договоренности, игнорируя банальную профессиональную этику. Впрочем, не уверен, что со зла. Скорее по причине того, что люди в большинстве своем живут вообще не приходя в сознание. Когда-то я настолько от этого устал, что открыл собственное издательство. Так что благодарю всех за этот уникальный опыт. Единственная коллаборация, которая оказалась продуктивной, к моему огромному удивлению, — это взаимодействие с «Ад Маргинем». Долгие годы мы друг друга на дух не переносили, а теперь вот... коллаборация. Причем весьма интересная: переводим и издаем книги о визитах всяких инфернальных (и не очень) персонажей в советскую (и не только) Россию. Идея эта не нова, я разрабатывал ее еще в бытность научным сотрудником Библиотеки иностранной литературы. Да вот только у тогдашнего руководства мозгов не хватило ее оценить. А все почему — потому что во главу угла деньги ставить не нужно. Нужно летать!
А Готхельф — очень интересный швейцарский автор XIX века. Скоро я поеду в Петербург, чтобы представить на фестивале швейцарского кино новую экранизацию его повести «Черный паук». Это повесть в жанре, который по-немецки называется Schauerromantik, или «черная романтика», «мрачная», «ужасная романтика». Книжка была издана когда-то очень давно, а «РИПОЛ» с моего позволения ее сейчас переиздал. Правда, они издали ее с очень странной обложкой, максимально некрасивой, — при чем здесь Босх? Другая страна, другое время. Русские издатели любят размещать на обложке разные картинки, и надо учитывать, что большинство из них патологически необразованны, — Босх на обложке олицетворяет самый примитивный вкус, готовый опошлить и обложку, и самого Босха.
Фото: Александр Филиппов-Чехов
— Как получилось, что вы стали спонсором футбольной команды МГУ?
— Действительно, издательство libra спонсировало футбольную команду филологического факультета МГУ — теперь футболисты гордо носят логотип издательства на нижней задней части футболки, где ему и место. Ну а почему бы и нет? В команде играют мои приятели, один из которых — замечательный переводчик немецкой поэзии Егор Зайцев, мы с ним работаем.
На самом деле, я ненавижу футбол, считаю это странным занятием. Но люди играют в разные игры — кто мы такие, чтобы осуждать их за это? Пусть играют.
— Есть ли возможность купить форму с вашим логотипом?
— Нет, ни в коем случае. Это не мерч libra, но в следующем году издательству исполнится десять лет, которые, между прочим, пролетели совершенно незаметно, и надо бы придумать какой-то мерч. Может быть, это как раз будет футбольный мяч. Не хочется банальностей, все-таки libra — издательство, которое всегда умело удивлять.
Мы планируем отметить юбилей переизданием моих любимых книг, у которых закончился тираж. Юбилей — довольно глупая штука, его празднуют люди, которым в жизни нужны какие-то подпорки, я даже не знаю, зачем упомянул об этом, — наверное, это просто хороший повод получить еще немножко удовольствия от всего этого дела.
— Александр, а вы видели когда-нибудь желтоголового королька?
— Нет, но я видел большое количество других птиц, которых не думал когда-либо увидеть. Важно то, что существуют вещи, с которыми ты в своей жизни как будто никогда не встретишься — например, есть ощущение, что я никогда не увижу кита, — а потом внезапно мимо проплывает кит. Он, правда, тебе уже и не нужен, не интересен, но вот он, прямо перед тобой. Это самое главное, и этому нас учит бердвотчинг — тому, что не надо отчаиваться и думать, что с тобой не случится того, о чем ты думаешь, что с тобой это никогда не случится. Случится. Мало не покажется.