Вы посвятили целую книгу цензуре и рассказали о том, какую роль она играла в трех авторитарных обществах — Франции эпохи Просвещения, колониальной Индии и ГДР. А была ли у самих цензоров определенная свобода — скажем, свобода слова?
Конечно, у цензоров не было свободы слова. Цензоры должны осуществлять государственную политику, они были бюрократами и пространство для маневра — то, что немцы называют Spielraum — у них было весьма ограниченным. Некоторой гибкостью система обладала, но, конечно, государство контролировало все, что они делали, и они хорошо это понимали, особенно в Восточной Германии. Там все цензоры были членами Партии и, думаю, искренне верили в то, что их работа важна для построения социализма.
Видите ли Вы прогресс в том, как менялось отношение к свободе слова на протяжении последних столетий?
В том, что касается настоящего, я не специалист. Сама идея прогресса восходит к Просвещению. До XVIII века никто не думал, что мир с каждым днем становится лучше. В XVIII веке благодаря таким личностям, как, например, Кондорсе [имеется в виду «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума»], появилось понятие прогресса. Это было связано с распространением печатных станков: считалось, что благодаря им «правильные» идеи легче будут доходить до публики, появится возможность вести свободную полемику обо всем на свете, людям будет проще доносить до правительства свои пожелания, все будут стремиться к общему благу и жизнь станет лучше. Звучит чудовищно наивно, но на самом деле в этом есть разумное зерно. Кондорсе хорошо понимал, какой силой обладает информация. Сейчас принято говорить, что мы живем в информационном обществе. Но любое общество — информационное!
Как бы Вы определили свой исследовательский метод?
На меня большое впечатление произвела когда-то школа «Анналов». Это была амбициозная задумка: комплексно описать все общество, его социальную, демографическую и экономическую структуры, причем не в статике, а в движении. Меня это очень воодушевляло, особенно возможность посмотреть на историю изнутри, снизу, возможность описать все слои общества, даже самое дно. Но потом я увлекся антропологическим подходом. Кроме того, меня очень интересовала политическая философия, которую я воспринимал как бесконечный спор между мыслителями.
Скажите, вы когда-нибудь слышали про историка Николая Копосова? В его книге «Хватит убивать кошек» один из разделов посвящен критике вашей работы «Великое кошачье побоище». Но основная мысль — социальные науки сейчас переживают кризис.
Не слышал, но идея нового подхода к социальной истории мне нравится! Я верю, что нам стоило бы вернуться к этой дисциплине. Понимаю, что мы, конечно, не сможем заниматься ей так же, как это делалось 50 лет назад. Однако я хочу понять внутренний мир обычных людей из прошлого. Как они воспринимали мир? В чем они искали смыслы? Это тоже социальная история, и она тоже значима. И она тоже связана с ценой хлеба, с демографией, с хрупкостью бытия и прочими важными вещами. Если Копосов говорит, что нам нужно вернуться к фундаментальной социальной истории, — что же, я с этим согласен. Я только что закончил книгу «Книжный Тур-де-Франс», которая выйдет на английском в феврале. В ней поднимаю важные вопросы, касающиеся социальной истории идей.
Расскажите подробнее про свою новую книгу.
Она посвящена миру книг в XVIII веке, а конкретно тому, как тогда книги находили своего читателя. Я рассказываю о Жане-Франсуа Фаварже, молодом человеке, который работал коммивояжером: продавал книги и оценивал, как работают книготорговцы. В июле 1778 года он сел на лошадь и пересек границу между Швейцарией и Францией. За пять следующих месяцев объехал две трети страны. Я рассказываю о его путешествии и о том, как была устроена книжная торговля, какие книги французы читали, каким был образ мыслей книготорговца. Владельцы лавок, в которые заезжал мой герой, как правило, постоянно переписывались с издателями. Так что я располагал его дневником, архивом его переписки, отчетом о его расходах. Я знаю, например, что он купил новые штаны, потому что протер старые за пять месяцев непрерывной езды верхом. Кроме того, у меня есть статистика — какие книги пользовались наибольшей популярностью. Мой герой упоминает 1400 книг, и про каждую я могу сказать, насколько она была востребованной.
Вы для этого исследовательского проекта сделали сайт с письмами?
Нет. Сайт я придумал в 1999 году, когда искал способ обнародовать огромный массив информации, не превращая его в книгу. Я собрал 50 000 писем, хранящихся в архиве города Нёвшатель. Я их изучал с 1965 года и хотел рассказать о них нескучно, чтобы это было интересно не только профессионалам. Поэтому я создал сайт и загрузил туда сотни писем, карты, картинки, около 30 своих статей, библиографию — словом, большой объем информации. И предоставил читателям полную свободу, они могут делать с этим что угодно. Я предложил идею электронной книги, устроенной по принципу пирамиды. Ее верхушкой может быть история. Например, рассказ про моего швейцарского книготорговца. Читатель может прочитать ее и ограничиться этим. А может копнуть на один слой глубже — там он найдет несколько моих монографий про книжный рынок. Он может выбрать книготорговца, например, из Безансона, копнуть еще — и обнаружить несколько его писем. Кроме того, на сайте есть информация об уровне грамотности, культурных институциях, мануфактурах, торговле и так далее. Так что читатель сам может прокладывать свой путь через весь этот материал.
Как вы работаете с архивными документами?
Когда в 1965 году я обнаружил в Нёвшателе единственный сохранившийся архив издателя XVIII века — сотни и сотни писем от других издателей, — компьютеров еще не было. Так что я купил карточки для конспектов и, вооружившись ими, начал читать. Через какое-то время мне пришлось сходить в обувной магазин и попросить там коробки для ботинок, чтобы хранить в них карточки. Сейчас у меня есть специальный кабинет с железными ящиками, и я продолжаю их заполнять. Конечно, я чувствую себя довольно архаичным, но мне кажется, что переписывать документы от руки полезно — по крайней мере, это гарантирует, что ты их прочитаешь. Конечно, со временем технологии проникают и в исследовательскую деятельность. Но мне кажется, что это влечет за собой потерю исследователями навыка. 14 раз я проводил в Нёвшателе лето (и однажды — зиму) и прочитал за это время 15 000 писем. Я пропитался прошлым. Когда смотришь на рукопись с экрана, этого не происходит.
Именно поэтому вы объявили войну Google.books?
Когда-то я вступил в конфликт с Google. Тогда я был главой Гарвардской университетской библиотеки, а это самая большая университетская библиотека в мире. Они обратились ко мне с предложением заняться оцифровкой наших книг. Поначалу мне показалось, что это замечательная инициатива, потому что они собираются сделать книги доступными для читателей. Онлайн! Но они собирались оцифровывать не только книги, находящиеся в общественном достоянии, но и те, что защищены авторским правом. Я сказал: нет, мы не будем нарушать авторское право. Google тогда обратился к библиотекам Стэнфорда и к Мичиганского университета. Они согласились и Google начал оцифровывать книги, защищенные авторским правом. На Google немедленно подали за это в суд. Три года они вели секретные переговоры с истцом, пытаясь найти компромисс, и пришли к внесудебному соглашению, я его подробно изучил. Это соглашение превратило поисковый сервис, который Google вначале хотел создать, в коммерческую библиотеку. Google собирался продавать базу созданных таким образом электронных книг библиотекам, то есть нам бы пришлось платить за те книги, которые мы дали Google бесплатно. И цену устанавливал бы Google. Я подумал, что это приведет к созданию новой монополии, монополии на доступ к знанию. Нью-Йоркский суд подтвердил, что Google предложил монополию, и запретил ее создавать. Идея Google book search была похоронена. Мы же в это время начали создавать Цифровую публичную библиотеку Америки (DPLA). Идею сделать ее мы утвердили в октябре 2010 года: я пригласил в Гарвард директоров библиотек, глав фондов и IT-специалистов, мы обсудили проект и начали над ним работать. Работа шла быстро — уже в апреле 2013 мы открылись. Мы можем использовать все то, что уже оцифровали другие публичные американские библиотеки, и все это доступно бесплатно. Кроме того, мы взаимодействуем с проектом Europeana. В Латинской Америке тоже в последнее время начали заниматься оцифровкой, и они планируют работать с нами. Я думаю, что лет через 10 у нас будет Мировая Цифровая библиотека. А что же Google? Он не предлагает нам объединиться с его базой. Впрочем, файлы тех книг, которые находятся в общественном достоянии, хранятся в Мичигане в месте, которое называется Hathi Trust. А Hathi trust передает их DPLA. Так что мы можем использовать оцифрованные Google книги, если они находятся в общественном достоянии. У нас есть еще одна программа. Мы стараемся убедить авторов бесплатно выкладывать в сеть их еще защищенные авторским правом книги. Таким образом, я надеюсь, мы сможем решить эту ключевую проблему — проблему абсурдно долгого действия авторского права. В Европе и Америке сейчас в свободном доступе практически нет книг, написанных после 1920-х годов. Это дико, и, я надеюсь, мы сможем это изменить. В DPLA у нас сейчас 17 000 000 объектов, я знаю, что сервисом пользуются по всему миру. Исключения — Северная Корея, Чад и Западная Сахара.
А какой формат вы используете?
Честно говоря, я этим не интересуюсь. Я знаю только, что это не pdf и что по нашим книгам можно осуществлять полнотекстовый поиск. Большие проблемы связаны с метаданными. Одна и та же книга может быть описана по-разному, поэтому мы тратим большие ресурсы на scrubbing — наведение порядка в метаданных.
Вы не боитесь, что DPLA уничтожит обычные районные публичные библиотеки?
Сначала боялся. Но, во-первых, у них будет доступ к нашей базе. А во-вторых, роль библиотеки и библиотекарей в современном мире меняется. Библиотека сегодня — это довольно важное место для так называемых обычных граждан. Для тех, кто приходит туда не для того, чтобы наукой заниматься, а чтобы поискать работу. В газетах уже не публикуют объявления о поиске сотрудников, а те, кто потерял работу, не всегда имеют доступ в интернет. Им на помощь приходит библиотекарь, который учит их пользоваться библиотечным компьютером. У нас есть педагогические проекты. Например, мы составляем подборки книг, привязанных к каким-то школьным курсам, и их широко используют. Скажем, есть проект, который мы делаем с Публичной библиотекой Нью-Йорка. Его инициировал президент Обама. В Нью-Йорке есть районы (например, Гарлем или Южный Бронкс), жители которых очень бедны. Они не работают, у них нет денег, и они, конечно, не покупают книги. Школьники там не читают. Но мы поговорили с Публичной библиотекой Нью-Йорка и убедили их сделать детские и подростковые электронные книги пяти крупнейших издательств бесплатными на территории этих районов. Издательства согласились, потому что это не принесло им убытка: они не теряли тех, кто платил им раньше деньги за книги, потому что в этих районах никто не покупал книги. Вообще, читательские практики и привычки разнятся от страны к стране. Опираясь на американский опыт, я могу сказать следующее: Kindle используется довольно широко, а Amazon его, конечно, контролирует. Но на Kindle есть далеко не все книги: в основном там читают легкие романы, которые можно проглотить на пляже, особенно не задумываясь. Более серьезные вещи американцы склонны читать на бумаге. Так что я не считаю, что практика чтения «вообще» меняется. Она просто становится более разнообразной. И мне, как историку, очень интересно за этим наблюдать.