Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
— Ваша новая книга по-своему уникальна, поскольку на сегодняшний день доступно не очень много трудов, которые показывают отношение американцев к самим себе. В чем характерная особенность вашей книги, если сравнивать ее другими работами на ту же тему?
— Я попробовал посмотреть на американскую политику — прежде всего, на внешнюю политику страны, — как на производную от постоянного напряжения борьбы за идентичность и единство этой нации, а также связать эту внешнюю политику с образами страны, которые Америка транслировала остальному миру. Я не знаком с работами на русском языке, которые бы использовали конструктивистский подход ко всей истории внешней политики США (по отдельным периодам и проблемам такие монографии появились, и я специально сделал послесловие с обзором такой литературы). На английском языке есть несколько работ по истории американской дипломатии, написанных в конструктивистской рамке, но те, что мне знакомы, слишком, на мой взгляд, сосредоточены на внутриамериканских основаниях внешней политики, игнорируя вторую часть моего подхода — образ Соединенных Штатов в остальном мире и его влияние на эффективность их политики. США развивались не в пустом пространстве, и их существование сильно влияло на остальной мир.
— Вы отмечаете, что история международных отношений постепенно уступает место микроистории, гендерной истории и прочим современным дисциплинам, становясь в свою очередь дисциплиной маргинальной. В чем причина такого поворота?
— Это не мое наблюдение, и ему уже несколько десятков лет. Политическая история, доминировавшая в первые полтора столетия современного существования науки, показалась исчерпанной и более неинтересной уже в 1970-е годы. Все новое: методы, источники, исследовательские вопросы — возникало в других рамках, а именно в экономической и культурной истории. Сначала школа «Анналов», а потом развившиеся на ее плодотворной почве новые направления в исторической науке, открывали новые возможности, а история международных отношений не могла предложить ничего принципиально нового, разве что обнаружить еще один документ в архивах или опубликовать материалы секретной дипломатии. Но в последние годы мы видим, что новые методы делают возможным обращение к политической истории на новом уровне. Лингвистический поворот позволил посмотреть на политику и международные отношения как на способы описания и овладения миром, — и это, как мне представляется, создало условия возвращения этих областей исторического исследования в основное русло историописания.
— История афроамериканцев начинается в первой половине XVII века, но окончательно расовое разделение американского общества сложилось только спустя столетие. Что стало основной причиной закрепления особого статуса, связанного с цветом кожи?
— Я бы уточнил, что в XVIII веке принятые в колониях законы окончательно сделали цвет кожи социально-классовым маркером, разделяющим общество. Элиты опасались объединений афроамериканцев с белой беднотой в периоды кризисов, и в целом такое деление делало управление обществом более простым. Александр Эткинд, если не ошибаюсь, объяснял введение Петром бритья бород стремлением добиться такой же визуальной дифференциации классов, какую давал цвет кожи.
— В начале XIX века Америка уже была очень развитой в технологическом плане страной, обогнав при этом передовую во многих отношениях Европу, у которой, в сравнении с США, был очень долгий путь к техническому прогрессу. Как вышло, что едва сформировавшаяся страна с сектантской религиозностью и рабовладением оказалась впереди всех?
— Здесь нет какого-то одного объяснения. Можно говорить об особых условиях, созданных передовым патентным правом, позволявшим изобретателю разбогатеть в случае успеха. Можно — о побочном эффекте политики эмбарго и войны с Англией в 1812–1815 гг., когда значительная доля капиталов северо-востока США вынуждена была перетечь из морской торговли в развитие промышленности и техники. Можно — о высокой стоимости рабочей силы в США, где большие пространства давали работнику выбор уйти на запад и создать свою ферму, в отличие от той же Англии, где работник вынужден был наниматься на работу за небольшую зарплату; в результате вложения в технику, замещающую ручной труд, имели смысл.
— Отчасти благодаря Горькому, посетившему Америку в 1906 году, в Советском Союзе американцев считали служителями «желтого дьявола» и «поклонниками Мамоны», при этом отношение Горького к Америке было скорее отношением высокомерного европейца или, по крайней мере, русского интеллигента. Как менялось с начала перестройки и до настоящего времени отношение к Америке в России и к России в Америке?
— Да, действительно, взгляд Горького был актуальным для Советского Союза до перестройки. Начиная с этого времени как раз склонность американцев к бизнесу перестала быть осуждающим клеймом. А вот отношения последних сорока лет напоминали американские горки (которые, кстати, в США называли когда-то «русскими»). Были большие надежды на сотрудничество и строительство общего будущего, сменившиеся большими разочарованиями. Американцы надеялись, что Россия вот-вот станет Америкой по своему общественно-политическому устройству. Россияне надеялись на то, что американцы помогут России стать Америкой по уровню жизни и свобод, — и ни того, ни другого не случилось. Но это, конечно, очень упрощающий ответ, для более полного надо книгу написать. И не одну.
— В 1924 году Альберт Джонсон, сторонник евгеники, написал закон о запрете въезда в страну жителям Азии и ограничивающий въезд жителям Восточной и Южной Европы, сокрушаясь, что способность американцев «поддерживать наши заветные институты разбавляется потоком чужой крови». Сейчас в Америке развито антилиберальное движение неореакции. Как изменились настроения американских крайне правых с начала прошлого века?
— Вы хотите, чтобы я в ответе на вопрос развернул историю ста лет из двухсот пятидесяти? Это половина моей книги. «Настроения» крайних политических активистов не меняются, меняются обоснования этих настроений и мишени для гнева. Сегодня высказывания Джонсона о «чужой крови» невозможно было бы услышать в публичной речи, но разговор об угрозе американским идеалам со стороны меньшинств, призывы защищаться от иммиграции как от бремени для американских налогоплательщиков находят большую поддержку.
— Америка пережила как минимум три духовных возрождения, то есть возврата к традиционным христианским ценностям. Что побуждает американцев вновь возвращаться к религии?
— Некоторые исследователи насчитывают четыре и даже пять «великих пробуждений». Во-первых, страну в значительной части основали пуритане, к их наследию восходят многие идеи американской политики и описания американской миссии в мире. Американцы восприняли и попробовали воплотить практически все идеи европейского Просвещения — за исключением его богоборчества. Поэтому любое «возвращение к истокам» в годы кризисов легко принимает форму поворота к религии. Во-вторых, христианство объединяло нацию поверх политических и идеологических расколов, служило поддержанию единства, о котором я пишу в книге как о высшей цели американской политики. В-третьих, холодная война и тут поспособствовала такому повороту, когда американцы переопределяли себя как общество, противоположное атеистическому Советскому Союзу. Именно в 1950-е годы, параллельно с разгулом маккартизма, американское государство повернулось к религии: с 1952 года в США отмечается Национальный день молитвы, с 1953 года в стране существует «национальный молитвенный завтрак», в 1954 году в присягу (Pledge of Allegiance) добавлены слова «под Богом», в 1955 году в Капитолии была открыта молитвенная комната конгресса, в 1956 году слова «В Бога мы веруем» стали национальным девизом, а с 1957 года стало обязательным чеканить и печатать этот девиз на деньгах США. Во время кризиса идентичности 1970-х, последовавшего за поражением во Вьетнаме, экономическим кризисом и Уотергейтом, американцы массово обращались в евангелизм и создавали миллионные аудитории телепроповедникам вроде Билли Грэма.
— Иван Иванович, что вы думаете о нынешнем американском расколе из-за событий палестино-израильского конфликта? Ведь США обыкновенно первыми старались поддержать Израиль, а теперь ситуация немного иная.
— Американские студенты считают, что США и сейчас поддерживают Израиль, и протестуют именно против этого. Не хочу вдаваться в обсуждение самого конфликта, но в США, как мне представляется, существует сильная левая традиция критики политики собственного государства и популярен образ Давида, сразившего Голиафа. В сегодняшнем контексте Давидом выглядят заведомо более слабые палестинцы (в то время как в прошлых конфликтах Давида олицетворял скорее сам Израиль, боровшийся против превосходящих сил арабских соседей). Но в целом у меня есть гипотеза, что выступления студентов и нервная реакция на эти выступления администрации многих университетов и привлечение ими полиции говорят нам не столько о Ближнем Востоке, сколько о США: американское общество ощущает внутреннее напряжение, а форма, в которую это напряжение выливается, может оказаться любой — протесты БЛМ, пропалестинские демонстрации или что-то еще.
— Вы пишете, что американцы в последнее время несколько заскучали без внешнего врага, через которого они идентифицировали себя последнее столетие, что подтолкнуло их к поиску врагов внутренних. При таком раскладе политики не могут использовать традиционный для Америки христианский дискурс борьбы добра со злом, и в целом выясняется, что проблем внутри страны довольно много. Можно ли сказать, что Америка сейчас на пути к формированию образа нового глобального врага?
— Я бы сделал важную поправку: я пишу не о «враге», а о «Другом». Да, очень часто в истории Другой был врагом. Но он мог быть и соперником, а еще он мог стать получателем американской помощи. Во всех вариантах американцы получали внешнюю «точку опоры» для самоуважения и объединения. Но в самом деле — и в ответе на предыдущий вопрос я уже начал об этом говорить — внутренняя поляризация в США сегодня очень высока, и да, поиск внешнего Другого для Америки снова актуален.