Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Алина Лапушкина. Культура детства народа аватиме (Гана, Западная Африка). Трансформация практик социализации детей и подростков в 1870-е — 1957 гг. М.: Институт Африки РАН, 2023
— Давайте поговорим о культуре детства у народа аватиме, а также о других темах, которыми вы занимались, но для начала я хотел бы немножко узнать про вас — как так вышло, что вы оказались в Гане?
— С удовольствием отвечу на этот вопрос. Это один из моих любимых вопросов, потому что путь в Гану оказался для меня достаточно судьбоносным. Я, когда собиралась с вами беседовать, заранее подготовила фразу «простите за мой голос», а потом подумала — ведь это тоже любопытный факт. Так получилось, что примерно за неделю до нашего с вами разговора мы заболели всей семьей, и голос стал вот таким. А когда я ездила в первый раз в экспедицию в Гану в 2012 году, то как раз мой голос был основным поводом для смеха у народа аватиме, потому что он у меня очень высокий. Он им напоминал чириканье птиц, потому что у женщин аватиме голос очень низкий. Люди смеялись от души, когда слышали меня и говорили мне в ответ: чиби-чиби-чиби. Так обычно делают птицы, поэтому сейчас я разговариваю с вами почти голосом женщин народа аватиме.
А поездка в Гану, она почему получилась случайно? Ну наверное, случайностей не бывает. Я была тогда на втором курсе в университете, училась в Учебно-научном центре социальной антропологии РГГУ, и мне очень хотелось посмотреть на Африку изнутри. Мы уже изучали этнический состав мира, это был один из самых сложных экзаменов для меня на первом курсе. Теорию мы тоже изучали достаточно плотно, и было интересно посмотреть — что это такое на практике. Есть такие абстрактные термины, как синкретизм, двоеверие, традиционные африканские верования. Все это очень интересно, но, когда ты встречаешься с такими длинными определениями всех этих интересных вещей, порой они перестают быть интересными, потому что они очень сложные, запутанные, и зазубривать их нет смысла. Когда ты приезжаешь и погружаешься в жизнь и культуру народа, то только тогда начинаешь ощущать, что на самом деле все это очень сложно уложить в определения, но все мы пытаемся систематизировать знания о мире, поэтому все-таки укладываем. И мне было интересно посмотреть, что же такое изнутри все эти термины, на примере хотя бы какой-нибудь одной африканской культуры. Каким-то буквально чудесным образом мне подвернулась возможность поехать волонтером на миссионерскую станцию. Это была станция миссионеров из России, которые составили письменность народа аватиме в 2006 году. До этого у аватиме не было своей письменности — они в основном использовали английскую и соседнего народа эве. Им нужны были помощники, и мы с подругой-однокурсницей и еще одной девушкой, с которой познакомились уже во время поездки, отправились совершенно не зная куда, не зная, что мы там будем делать, но объединенные одной идеей. В общем, я воспользовалась возможностью побыть волонтером и отправилась в Гану во втором полугодии второго курса с условием, что диплом буду писать на основе исследования, проведенного в ходе волонтерской работы. А на четвертом курсе я отправилась туда снова.
— Несмотря на то что вы были волонтером при лингвистической миссии, у вас было еще и собственное задание: вы, если не ошибаюсь, анкетировали местное население на тему детской агрессии.
— Совершенно верно. Основная рекомендация от преподавателей была такой: это ваша первая поездка, просто смотрите, впитывайте, записывайте все, что увидите, потому что, как правило, во время первой поездки возникает очень много вопросов, а возвращаешься потом с еще большим количеством вопросов. И определиться с полем, точнее с темой поля, тоже достаточно сложно, когда еще не видел и не изучал достаточно то место, куда едешь.
Информации о народе аватиме очень мало, потому что долгое время их считали частью другой, более крупной этнической группы эве. Только недавно вышли на поверхность данные о том, что на самом деле это всегда был отдельный народ, хотя они и называли себя частью другого народа ради самосохранения в тех ситуациях, когда это было необходимо (например, ради консолидации сил в военное время).
Из архива Алины Лапушкиной
— Прочитав несколько глав из вашей книги, можно понять, что и группы народов не существовало, то есть никакого объединения между ними не было.
— Есть предположение у некоторых западных историков, что это была скорее военная коалиция, которая объединялась ради какой-то цели. В основном чтобы оказать сопротивление более крупному противнику. Чаще всего — ашанти.
— Еще хочу уточнить про антропологию детства, точнее про ваше исследование детской агрессии. Интересно узнать о критериях — критерии детской агрессии наверняка ведь универсальны для всех народов? Существует, например, какая-нибудь европейская среднебуржуазная семья, которая заботливо воспитывает своего ребенка, и у них обязательно есть какой-нибудь датский дог или золотистый ретривер, с которым они резвятся на лужайке возле дома. Я думаю, что у этих людей формируется другое отношение к миру, нежели у людей из народа аватиме. И соответственно, то, что может считаться агрессией у европейца, у условного среднебуржуазного ребенка, не является агрессией у ребенка народа аватиме, и наоборот. Есть ли какие-то универсальные критерии, или они разные в рамках определенных исследований?
— Это очень интересный вопрос. Наверное, в первую очередь стоит отметить, что я все-таки не эксперт по агрессии, потому что это было такое, можно сказать, юношеское исследование на втором курсе. Думаю, что тому, кого интересует эта тема, полезно будет обратиться к работам Марины Львовны Бутовской. Она проводила исследования в очень большом количестве стран, в этих работах она как раз сравнивает и классифицирует агрессию. Но что объединяет как европейские исследования, так и африканские — это то, что у этих исследований есть, помимо социальной информации, еще и физиологические данные, которые обычно собирают с помощью антропометра.
Это такой предмет, который измеряет длину пальцев и асимметрию лица. Есть некоторые данные, согласно которым соотношение третьего и четвертого пальцев у человека отсылает к уровню тестостерона. Я уже, честно говоря, не помню детали, но это соотношение говорит о том, насколько народ в целом склонен к вербальной или физической агрессии.
Часто бывает так, что женщины, допустим, склонны к вербальной агрессии у конкретного народа, а мужчины больше склонны к физической агрессии, или наоборот. Такие усредненные данные можно получить как у европейских, так и у африканских народов. Что касается каких-то социальных предпосылок, то да, конечно же, вы правы: то, что будет агрессией, допустим, у тех же аватиме, не будет агрессией у других народов. Например, отказ — это уже агрессия. Если ты не умеешь отшутиться, ты только приехал и тебя еще не считают своим, то тебя посчитают агрессивным человеком и не захотят с тобой общаться, тебе не будут давать информацию, с тобой не будут дружить и тебя не будут посвящать в свои обряды. Потому что ты агрессивный, ты не умеешь шутить.
Допустим, человек идет с рынка, к нему может подойти кто-нибудь из аватиме и спросить: «А что ты мне принес?» И если ты скажешь: «Да ничего я тебе не принес, почему я тебе должен что-то принести?», то это уже вызовет вопросы. Другое дело, если ты скажешь, что я тебе кое-что нес, но в кармане оказалась мышка, она прогрызла дырку, и, пока я шел, все выпало из кармана, поэтому теперь я тебе принес разве что дырку.
И вот это уже вызовет смех, и ты не будешь считаться агрессивным человеком. Ты станешь другом, все посмеются и разойдутся. Вопросы вроде «А что ты мне принес?» или «Куда ты идешь?» — для нас это нарушение личных границ, а для народа аватиме это нормальные, обычные вопросы, на которые они ожидают получить дружелюбные ответы.
— То есть, условно говоря, антропометр будет молчать, если отшутиться, но если отшутиться, и, допустим, человек, принимающий эту шутку, не поймет ее, а будет ждать, пока ему дадут что-нибудь, то устройство среагирует. Антропометр, думаю, на маркетплейсах не найдешь сейчас, но было бы любопытно посмотреть, что он из себя представляет.
— Это, знаете, такой большой железный циркуль с сантиметром и штучкой, которая ездит туда-сюда, — можно приложить палец и этой штучкой измерить длину пальца человека. Мы когда в первый раз привезли ее в аэропорт, вызвали у таможенников много вопросов насчет того, зачем трем девушкам эти железные приспособления.
Из архива Алины Лапушкиной
— Мне кажется, если бы я был человеком из какого-нибудь коренного народа, то я бы, наверное, удивился, а может быть, даже испугался, подойди ко мне белый человек с вот такой огромной железной штуковиной.
— Я бы сама испугалась, если бы увидела человека, который пытается мне что-то измерить таким страшным аппаратом, поэтому мы действовали достаточно осмотрительно. Сначала мы познакомились с вождем, что было немаловажно. Вождь в 1980-е учился в Москве и немножко еще помнит русский язык — для него было большой отрадой повспоминать некоторые слова.
По правилам общения в африканских культурах и вообще в автохтонных культурах не положено общаться людям с разным статусом. С вождем обычно общаются через лингвиста — это такой специально обученный человек, который представляет интересы вождя. Вождь обычно присутствует и молчит, передавая информацию лингвисту, а лингвист передает информацию третьему лицу. Но нас сначала познакомили через лингвиста, а потом, когда он узнал, что мы из России приехали, то так обрадовался, что потом вызывал нас на встречи уже без третьих лиц. Вождь каждый раз вспоминал какие-то русские словечки и просил нас уточнить, так он их произносит или не так. Это, конечно, стало большим мостиком к дружелюбию вождя, а если он к вам расположен, то считайте, что путь к исследованию открыт. Только вождь может благословить на исследование — он предупреждает народ, что мы его люди, что мы добрые люди, мы пришли с миром, и тогда вам начинают доверять. Если вы ведете себя уважительно, учите их язык и стараетесь общаться на их языке, а еще получили благословение вождя, то антропометр уже никого не напугает.
— Вы пробыли в Гане 3-4 месяца, после чего у вас был небольшой временной промежуток, когда вы внезапно оказываетесь в Ямало-Ненецком автономном округе у ненцев и хантов и работаете там те же 3-4 месяца, а потом снова, насколько я понимаю, возвращаетесь в Гану. Что это за промежуток с ненцами и хантами?
— Это тоже была достаточно спонтанная поездка. Когда начинаешь что-то узнавать изнутри, то входишь во вкус и долго не теряешь желания продолжать работу. Появилась возможность организовать детский лагерь для ненцев и хантов из четырех деревень. Это достаточно модернизированные деревни, там уже были DVD, Wi-Fi, и народ чаще всего вел вахтовый образ жизни: в летний период люди живут в чумах, а в зимний период переезжают в теплые дома. То есть это уже не совсем автохтонные культуры. Мы можем прочесть в учебниках о том, как живут традиционные ханты и ненцы, но это не будет полностью соответствовать действительности — все-таки время идет, и у народов появляются различные интересные технологические решения.
Из архива Алины Лапушкиной
— Наступает глобализация, всех съедают DVD и Wi-Fi.
— Да, но это, конечно, их выбор, потому что в любом случае так удобнее жить. Плюс появляется школа, уже абсолютно ненасильственная, то есть сами родители отправляют своих детей учиться. Я там познакомилась с разными подростками — у всех была мысль, что нужно обязательно отучиться в школе, нужно стать лучшими учениками, нужно поступить в лучший колледж в Ханты-Мансийске или в Лабытнангах и закончить его на отлично, чтобы доказать всем, что «мы можем». А дальше идти пасти оленей, «потому что я этого хочу». Так что перед современной молодежью встает такой интересный выбор, даже, наверное, вызов: с одной стороны, нужно идти в ногу с современностью, чтобы не показаться какими-то неспособными и в то же время заработать хорошие деньги, с другой — есть автохтонный образ жизни, то, чем занимаются родители, чем занимались бабушка с дедушкой, это вот то, что по сердцу, и то, чему собирается посвятить себя человек либо на пенсии, либо когда заработает какой-то первоначальный капитал. Он обязательно к этому вернется, обязательно будет продолжать этот путь. Чаще всего мы общались с прекрасным парнем по имени Хадри — в августе он помогал своей бабушке в чуме, а с сентября собирался вернуться в город, чтобы закончить на отлично колледж, а потом, соответственно, поехать обратно к бабушке и оленям.
— Насколько мне известно, вы участвовали еще в одной экспедиции спустя 5-6 лет, и это было уже в Уганде, где вы изучали старообрядческие общины. Меня это удивило: русские старообрядцы разбросаны практически по всему миру, здесь же ситуация совсем другая — это коренной народ Уганды. Их не очень много, но они придерживаются старообрядчества. Ваш коллега написал статью по поводу экспедиции в Уганду, в которой он, помимо прочего, указывает на то, что началась эта история в начале 1990-х годов с некого отца Иоакима Чиимбы. Он отделился от канонической церкви и попросил принять его в православную старообрядческую церковь. Чиимба поехал в Москву, где его рукоположил митрополит Корнилий. Затем, насколько я понимаю, он вернулся в Уганду для посвящения людей в старообрядчество, и многие приняли эту веру — для них это было экзотикой или они и правда что-то почувствовали? Автор статьи, например, говорит, что они как будто бы не совсем понимали тонкости старообрядчества, но тем не менее уяснили для себя основную идею, и почему-то она им понравилась.
— Экспедиция длилась порядка трех лет, и все мы остались под большим впечатлением от происходящего. Все началось с того, что отец Никола, представитель Российской Старообрядческой Церкви, стал ответственным за угандийскую общину старообрядцев — ему было интересно, из-за чего угандийцы решили примкнуть к РСЦ. Мы подали на грант, в итоге его получили и отправились разными исследовательскими компаниями в Уганду мучить и расспрашивать старообрядцев, зачем им все это надо. Мы ездили по разным старообрядческим деревням, и данные почти всех интервью сошлись к тому, что отец Чиимба был очень харизматичной личностью (он к тому времени, к сожалению, уже ушел из жизни) и ему очень доверяли, за ним шли. Многие члены церкви, практически каждый второй старообрядец, были на тот момент крещены уже в третий раз. То есть люди, допустим, из англиканства переходили в православие — их крестили сначала в англиканской церкви, потом в православной, а затем их перекрещивали в третий раз в старообрядческой церкви. Они считали, что в этот раз их покрестили по-настоящему, теперь они будут учиться совершать правильные обряды, и у них теперь правильная вера.
Из архива Алины Лапушкиной
— Если я не ошибаюсь, неофициально Чиимба проповедовал больше двадцати лет.
— Он долгое время был в поиске. Он даже ездил, если я правильно помню, в Америку, пытался о чем-то договориться, но что-то там не вышло — были проблемы то ли с документами, то ли с финансированием. Чиимба искал истину, искал коллаборацию, искал лучшую жизнь для своей общины. Во всех смыслах он был очень хорошим лидером. Также, помимо поиска веры, он открывал различные социальные и медицинские центры.
При церкви он был врачом, как и его матушка, и они вместе с ней открыли при церкви медицинский колледж, чтобы давать людям не только рыбу, но и удочку, чтобы давать образование и чтобы у прихожан церкви была хорошая, кипящая жизнь. Потом они стали организовывать различные бизнес-ячейки — сельскохозяйственные группы при церкви, где разводили кур, выращивали какие-то зерновые культуры. Отец Чиимба пытался все это организовать, чтобы были и финансирование, и рабочие руки, и чтобы община в итоге стала самодостаточной и успешной, а основывалось все это, конечно, на истинной вере.
Вот такой у него был запрос, и отец Корнилий оказался единственным, с кем он смог договориться. Хотя Старообрядческая церковь, как вы сами понимаете, не склонна к миссионерству, но тут, как они сами говорят, они бы посчитали грехом не ответить тем, кто очень просит принять их к себе. Старообрядцы обыкновенно никого не просят стать их частью, но ответить отказом тем, кто хочет присоединиться, было бы неправильным. В итоге получилось соединение Александрийской Православной Церкви и в каком-то смысле протестантизма, плюс, конечно же, нельзя забывать и об африканских традиционных верованиях. Каждый африканец рос в определенной культуре, в определенной традиции, и эти традиции продолжаются — они участвуют как в похоронных обрядах, так и в свадебных. Старообрядчество, конечно же, старается все это отсекать, потому что в нем очень важна последовательность обрядов, чтобы все было правильно и не было ничего наносного. Старообрядческая церковь очень следит за чистотой своих обрядов — настолько, конечно, насколько это возможно в африканской общине. Помню, я снимала на видео свадьбу одного из членов общины старообрядческой церкви, и это был очень наглядный пример синтеза: венчание проводилось по старообрядческому канону, а потом, когда все вернулись в дом, все уже было по канону традиционных африканских верований.
— У вас недавно вышла книга о культуре детства народа аватиме. Когда я знакомился с вашим трудом, у меня было ощущение, что эта книга не совсем про детство, она скорее про культурное отношение Запада к Африке — про западные образовательные программы, про христианизацию, или, как они называли это вначале, — евангелизацию, потому что это были немецкие священники-просветители. Расскажите, пожалуйста, с чего все это началось.
— Когда я только приехала в Африку, я старалась смотреть по сторонам, впитывать как можно больше, и чем ближе я становилась с местными, чем больше друзей у меня появлялось среди местного населения, чем больше я ездила и ходила по разным деревням, тем больше, слой за слоем, снималась поверхность. Ты видишь, например, что в основном народ разделяет христианское мировоззрение — по воскресеньям большое количество людей в прекрасной одежде, современной, самой лучшей одежде, которая есть, идут в разные храмы. В 2012 году на территории семи деревень аватиме было около 52 христианских храмов разных деноминаций, и можно было на этом остановиться и уехать с ощущением того, что аватиме — христиане.
Но если пожить с ними подольше, то можно увидеть и другую сторону, другой слой: по четвергам, например, аватиме не возделывают землю, потому что считается, что на горе, где находится основная часть ферм, отдыхают духи горы, и если возделывать землю в четверг, то это будет неуважением к духам, которые помогают земле быть фертильной. Раз в год, в ноябре, проводится фестиваль аму, когда духовный отец аватиме идет на гору Ахулосу и проверяет уровень воды в двух горшках: эти два горшка показывают, насколько хорошо или плохо себя вели мужчины и женщины народа аватиме.
Если в каком-то горшке меньше воды, то это значит, что мужчины или женщины плохо себя вели, много грешили. Чем лучше себя ведут женщины, тем больше воды должно было остаться в горшке — это значит, что народ аватиме будет более эффективным, а земля будет более плодоносной.
Меня это все впечатлило как неофита, как человека, который недавно приехал и всем восхищается. Тогда, наверное, и зародилась идея, что было бы здорово все это описать, потому что к тому моменту не существовало еще ни одной книги на такую тему — в принципе это первая книга в мире, посвященная именно культуре детства народа аватиме. Я старалась писать о том, как обряды вписывались и продолжают вписываться в систему западного образования.
Вторая глава книги посвящена попытке реконструкции детства до прихода миссионеров — в ней описаны обряды жизненного цикла ребенка, обряды перехода, то, что символизировало переход от детства ко взрослости до прихода миссионеров.
Затем я описала то, как все изменилось с приходом миссионеров и с появлением школы — в этом была большая ценность для народа аватиме, а также то, как обряд затем интегрировался в школу, в образование, в церковь и в новый образ жизни народа. Тогда, конечно же, изменилось отношение к детству, изменился сам ход детства, изменились детские обряды и вообще образы мужчины и женщины у самого народа аватиме. Вот, наверное, об этом книжка. И возвращаясь к вашему вопросу (я зашла очень издалека) — зачем все это было нужно Западу?
Я была восхищена, когда обнаружила архивы Бременской миссии. Это была основная миссия, она работала у аватиме на протяжении длительного времени и повлияла наибольшим образом на их культуру и на все процессы, которые дальше последовали. Архив Бременской миссии находится, соответственно, в Бремене — там достаточно много писем миссионеров, их дневники, фотографии, и из всего этого очень интересно было сложить образ того самого миссионера, который работал с народом аватиме.
Удивительно про этом то, что я часто встречала в литературе, особенно в академической литературе, такие фразы как: «миссионеры были первопроходцами Германской империи», «они были служителями империи», — но во всех этих письмах и дневниках на самом деле была немножко другая информация, такой, знаете, человеческий подход. Мы как будто бы можем всех миссионеров под одну гребенку прибрать, но это будет неправильно, потому что миссионеры — это люди, в каждой миссионерской истории есть какая-то конкретная личность, и очень многое зависит от того, какие намерения были у этой конкретной личности.
Идеологом миссии Бремена был господин Цан, который придерживался протестантских пиетистских взглядов. Он считал, что нужно распространять образование, нужно распространять Библию, потому что это свет для всех людей, и в то же время нужно сохранять автохтонность культуры, насколько это возможно. Конечно, насчет автохтонности культуры у них был свой взгляд, причем достаточно специфический: они считали, что истинная вера — это христианство, что, проповедуя, они возвращают людей к истинной вере, то есть автохтонность складывалась из того, что нужно вернуть людей к истинной вере, сохранив при этом африканские традиции, если они не мешают христианству. Ну в общем, догматика...
Из архива Алины Лапушкиной
— Но тут есть важный момент — Германия решила зайти на африканский континент в 1884 году. Миссия состояла из небольшого количества людей, но с ними были и офицеры, которые первыми, если я правильно понимаю, пришли к народу аватиме. Местные жители были похищены немецкими солдатами и просто вынуждены подписать договор о защите, как будто они сами об этом просили. При этом на сколько-то тысяч человек народа аватиме было всего около 10−12 офицеров. Фактически это было насильственное действие, после которого уже появились и миссионеры, которые, как вы говорите, хотели...
— Я вас тут тоже немножко прерву. Это все были в основном колониальные чиновники, и они действовали на берегу, потому что они видели в этом выгоду — их интересовала столица Аккра, невольничий берег, а вглубь континента идти никто не хотел. Народ аватиме обитает в горах, до них идти четверо суток пешком, и чем дальше вглубь, тем больше различных противников, тем больше животных, тем больше малярии и прочих заболеваний. Поэтому чаще всего вглубь континента, где почти нет торговых путей, шли миссионеры — в отличие от чиновников они больше руководствовались идеями, чем практическими соображениями.
Первые миссионеры попали к аватиме в 1870-х годах, но интересно, что это были сами же аватиме. Дело в том, что у протестантских миссий часто была такая стратегия: они выкупали рабов, обучали их, давали им зарплату, и выкупленный раб становился членом миссии, но не мог покинуть ее территорию, поскольку понимал, что иначе его снова могут украсть и продать, поэтому до 1870-х годов люди оставались при миссии. После 1870-х, когда запретили работорговлю и люди уже не были подвержены такому риску, новые миссионеры, которые раньше были рабами, захотели вернуться к своим народам, в свои селения. И вот два таких миссионера возвратились к аватиме и начали проповедовать.
Им дали кусочек земли на окраине, где они построили первый хлев, который назвали церковью Новый Иерусалим. Как раз туда в 1890-е годы пришли первые бременские миссионеры. Они пришли туда, зная, что там есть какая-то небольшая община из местных, которые хотят расширяться и продолжать христианский путь. Есть и еще одна причина, по которой они пришли к аватиме — там не было ни колониальных чиновников, ни белых вообще. И это была гористая местность, где комаров сдувало ветром, то есть уровень малярии там был намного ниже, чем в местах, где горы отсутствовали. А для миссионеров, которые буквально каждый месяц умирали целыми семьями и отправляли на миссионерскую станцию новых людей, это было, конечно, очень важно.
Эта территория номинально, как вы сказали, с 1884-го принадлежала Германской империи, но до места, где жили аватиме, никто, кроме миссионеров, не добирался. Во всех источниках приход Германии на континент описывается как экспедиция, но на самом деле это была военная операция, конечно. Благодаря тому, что там были немецкие миссионеры, удалось урегулировать военный конфликт — они стали таким буфером, можно сказать, и ни один аватиме не пострадал.
— Немецкая программа колонизации предусматривала национализацию колонии — требовалось, чтобы все говорили на немецком языке. В то же время миссионеры хотели сохранить язык аватиме, но по какой-то причине они этого не сделали и придумали стандартизированный язык, универсальный для эве.
— Они выбрали его, потому что большая часть народов говорила на эве-анла, а аватиме были в меньшинстве. Финансово это было менее затратно.
— То есть все это было сделано для удобства администрирования многочисленных регионов?
— Да, совершенно верно.
Из архива Алины Лапушкиной
— С тех пор прошло уже много лет, поэтому интересно узнать, как бы сейчас поступили антропологи, учитывая многочисленные изменения в антропологии, — стали бы они, например, менять язык для обучения или распространять религию? Мне кажется маловероятным, что произошло бы какое-то вмешательство в культуру и быт народа аватиме, но тогда это казалось нормальным. Западный мир привык к такой роли, они ведь считали, что людей это цивилизует, а западная цивилизация — это высшая культурная точка, грубо говоря. Как вам кажется, западное образование сыграло больше на руку аватиме или, наоборот, разрушило их культуру?
— Первый момент — как бы сейчас поступили антропологи. Тут, наверное, надо уточнить, что задача антрополога в основном заключается в наблюдении и анализе. Разумеется, уже доказано, что любое присутствие приводит к каким-то изменениям, поэтому антропологу следует максимально ни во что не вмешиваться, только наблюдать, фиксировать и анализировать. Разве что антропологи на службе у государства либо на службе у корпораций могли что-то изменить, когда перед ними ставилась определенная задача — например, устранить какой-то социальный конфликт, — и тогда уже они выдвигали определенные решения. Так работали, в первую очередь, идеологи, в нашем случае это были миссионеры. У миссионеров, понятно, совершенно другая задача — им нужно было привести народ к христианству и к христианскому образу жизни.
Вы верно подметили, что на тот момент, на конец XIX — начало XX века, христианство часто приравнивалось к европеизации. В дневниках миссионеров мы встречаем такой момент: они пишут, допустим, что африканские женщины ведут себя не по-христиански, потому что они не умеют вышивать салфетки или содержать дом в чистоте.
И третий момент, на который вы обратили внимание, — как бы все обстояло сейчас, если бы там работали миссионеры. У меня есть прямой ответ на этот вопрос: сейчас там по-прежнему работают миссионеры. В 2006 году, как я уже говорила, был создан алфавит и на язык народа аватиме была переведена Библия. Что касается социальных перемен, то сейчас в школьное образование аватиме включили родной язык. Всему этому, конечно, поспособствовала деятельность миссионеров. Сейчас они действуют иначе — у них есть уважение к культуре, есть понимание, что культура должна быть сохранена и что христианизация уже не равна европеизации. Можно не вышивать салфетки, танцевать под барабаны и оставаться христианином. Когда-то это не укладывалось в голове.
У вождя и местной администрации нет дополнительного дохода, чтобы оплачивать учителям уроки родной речи, поэтому финансирование идет по большей части от миссий. Молодежь стремится уехать либо в большие города (для этого им нужен язык соседнего народа, более крупного народа эве), либо вовсе в столицу (для этого им нужен английский язык), а для заработка родной язык им не нужен. Но с каждым старейшиной уходит целая африканская библиотека, уходит устная традиция, уходят знания о своей культуре.
— Это очень интересно, поскольку то, что мы знаем об африканских народах, было передано нам колонизаторами, ведь многие народности просто не имели письменности. Миссионеры рассказывали нам о различных культурных феноменах, но, разумеется, в той или иной степени искажая их. Есть знаменитый случай, касающийся народа догонов. Этнограф Марсель Гриоль издал книгу после того, как побывал с миссией у этого народа и описал догонские астрономические мифы — в них было столько точной информации относительно расположения космических тел, технически в то время просто невозможной, что объяснить ее появление можно было только палеоконтактом. Догоны сперва не могли понять, почему к ним приезжают туристы и спрашивают у них про какие-то планеты, о которых они узнали в древние времена, про общение с инопланетянами, но потом они поняли, что своего рода миф о мифе выгоден для них с коммерческой точки зрения. К ним продолжили приезжать туристы, а они их дурачили. История странная, но очень показательная, как мне кажется, в плане европейского вмешательства. Но в какой-то момент догонов это стало просто раздражать, потому что они захотели найти собственную идентичность. Вы сказали, что у аватиме до сих пор есть аутентичные обряды, которые включены в их повседневную жизнь, — носят ли они сейчас сакральный характер?
— Носят. Правда, они тоже сейчас пытаются создать туристический имидж своей культуры и своих поселений — например, они устраивают фестиваль Аму, который был восстановлен в 2008 году. Аватиме сделали его достаточно представительным, стараются вкладывать в фестиваль деньги, чтобы каждый год привлекать как можно больше туристов. Однако основными туристами являются приезжие аватиме, вернее аватиме-эмигранты. В основном это те, кто хорошо устроился, допустим, в Америке — они возвращаются во время этого фестиваля, чтобы прикоснуться к культуре, посвятить детей в какой-нибудь обряд, показать им, как они росли и как росли их предки, если дети были воспитаны в другой стране.
Но фестиваль — это лишь часть жизни, есть и теневая сторона, более почтенная, которой уделяется большее внимание, и она не показывается любому, кто просто приезжает посмотреть на культуру. Обычно все обряды совершаются достаточно тихо, если это, конечно, не похороны. Похороны у аватиме — это всегда весело, громко и ярко, а более локальные обряды жизненного цикла совершаются где-нибудь на горе, за кустами, в особенном сакральном месте, и туда, конечно, не допускаются посторонние люди.
— В завершение нашего разговора хотелось бы подвести маленькую такую черту, даже черточку: какова все же миссия у современных миссионеров?
— Если говорить конкретно о миссионерах, то сейчас они чаще всего занимаются тем, что переводят Библию на язык определенного народа и общаются с жителями уже на равных, но в этом мире все еще есть народы, которые сохраняют свои автохтонные верования. Был один случай, по-моему, в 2018 году, когда американский протестантский миссионер пытался добраться до индийских островов. Не помню точно каких, но, кажется, это были Тробрианские или Андаманские острова. Там проживают народы, которые никого к себе не пускают, а полиция строго следит за тем, чтобы на эти острова не проникал другой человеческий микробиом, потому что у местных жителей совершенно другие бактерии. Так вот, миссионер каким-то образом добрался на лодке до острова, но не смог даже выйти из этой самой лодки — его сразу убили стрелой. Он хотел принести туда Библию, чтобы островитяне уверовали в Христа. Такие народы тоже, оказывается, существуют. Их не так много, но они есть.