Что такое счастье?

Юбилей Александра Вампилова

Явление Вампилова, как и явление всякого большого художника, — это трагедия непонимания. Большой художник, который перерастает свое время, не может быть понят полноценно ближайшими поколениями. Именно потому, что его понимание — впереди. Вампилов с невероятной точностью отразил советское время 1960-х, мир предместий, то есть того особого пространства, которое уже не город, но еще и не деревня. Но это лишь малая часть Вампилова. Он создает свой вампиловский мир, который, прежде чем его можно будет понять, нужно ощутить. И поскольку ни одна постановка, — кроме счастливого исключения, «Старшего сына» режиссера Виталия Мельникова, — не дала подлинного, «самодостаточного» Вампилова, понять этот мир можно только при чтении. Но кто сейчас (помимо профессионалов) читает пьесы? А ведь он из тех редких драматургов, которых читать не менее, если не более, интересно, нежели смотреть. Но если говорить о «феномене» или «явлении» Вампилова, то здесь приходится вспомнить еще одну печальную истину.

«Драматургическое» сознание в литературе столь же редко, как сознание «полифониста» в музыке. Композитором с абсолютным полифоническим мышлением был Бах. Его предшественники — например, Букстехуде или Пахельбель — очень сильны, но все-таки «не Бах». Те, кто был после, в этой области могли быть подлинными мастерами, однако не были «поэтами контрапункта». В драматургии важно не только действие, но и тайные нити, которые связывают героев между собой, героев и предметы, звуки, характеры и смыслы. И тут, несомненно, Вампилов — один из гениев драматургии. Его пьесы «полифоничны», здесь есть те глубинные связи между персонажами, предметами, местом действия, которые по-настоящему может прочитать тот, кто конгениален Вампилову. Потому его так трудно поставить. Почти любая постановка оказывается ниже того, что излучает из себя пьеса Вампилова.

У него много ранних сценок и рассказов, как правило коротеньких, которые остались произведениями «на один день». Они интересны сейчас только потому, что это Вампилов. Это была хорошая школа: язык его персонажей — устная речь, которая в этих сценках и эпизодиках им как бы «усваивалась». И здесь сразу узнается советская жизнь 1960-х. Но все-таки чувствуется и то, что в этих литературных «коротышках» есть движение к чему-то более значимому. Несомненно, в нем рождался прозаик. Попадается и другая его проза — «Листок из альбома», «Последняя просьба». От них ещё далеко до того, что он сделал в драматургии, до той же «Утиной охоты». Но там ощутимо отчетливое движение в сторону значительной прозы.

Здесь возможны только предположения. Всего скорее — дал знать о себе творческий инстинкт. Драматург он единственный и неповторимый. Прозаиком мог стать значительным, но, вероятнее, «в ряду других».

«Записные книжки» — это тот странный жанр, который существует как бы «незаконно». Писатель ведет их для работы над другими произведениями и в большинстве случаев не думает об их публикации. Это особый род черновика — не к отдельному произведению, а вообще к тому, что пишется или когда-нибудь может написаться. Это могут быть сюжеты, сценки, реплики, мысли на ходу. И это ни в коем случае не афоризмы, даже если внешне они могут напомнить какие-нибудь «максимы». Вот коротенькая вампиловская запись:
«Что такое, собственно, счастье? Для одних — душевное равновесие, для других — материальное благополучие. Для третьих то и другое неотделимо. Для молодого человека с фантазией и эмоциями — это жить в шумном городе, где есть такой дворик и дом: вечером нажал кнопку — выбегает любимая девушка». Это и рассуждение, и микросюжет. Только рассуждение — чье? Вампилова? Или, быть может, его героя из ненаписанной пьесы? Есть противопоставление обыденному представлению о счастье — то, которое посещает «молодого человека с фантазией и эмоциями». Есть противопоставление «шумного города» — и «дворика». И есть маленькое чудо, чуть-чуть комичное: «нажал кнопку» — «любимая девушка». Но и в этом последнем противопоставлении вспыхивает необъяснимая лирика. Что-то прелестное в отрывочке, и — поневоле — такой же видишь эту девушку. И она ощущается до чудесного простодушной. Можно ли назвать это «историей»? Только в очень приблизительном смысле этого слова. А прозой, странной, неповторимой и очень вампиловской — можно.

Записная книжка не только «странный жанр». Поскольку автор пишет для себя, он не может здесь притвориться. Не скроешь ни глупость, ни отсутствие таланта, ни тайную злобу на мир, ни мелочность. Не скроешь и хороших человеческих, да и писательских качеств. Из опубликованных записных книжек второй половины ХХ века только у двух авторов они достигают того уровня, который ставит эти записные книжки рядом с русскими классиками: «Из рабочих записей» Шукшина и «Записные книжки» Вампилова.

Вопрос непростой, поскольку многое зависит от той задачи, которую ставит перед собой режиссер. Были трагические события, которые не обойдешь, но, изображая которые, нельзя сбиваться на плакат: расстрел деда-священника, расстрел отца, потерю брата с пороком сердца. Конечно, гибель самого Вампилова. Рядом с темой смерти важна и противоположная — детские и юношеские влюбленности. Вообще, внешняя биография: Кутулик [поселок, где рос Вампилов — прим. редакции] и школа, Иркутский университет, работа в газетах, Высшие литературные курсы при Литинституте, публикации и постановки — не должна заслонять внутреннюю жизнь. Из тех жизненных встреч, которые важны были и для внутренней жизни, — знакомство с Валентином Распутиным, Николаем Рубцовым. Нужен эпизод с Твардовским. Очень важно схватить атмосферу — маленького городка в детстве, Иркутска, Байкала и всего, что рядом, — в юности, театральной «кухни» — позже. Передать, что значили пластинка с хорошей музыкой или с трудом добытый томик Есенина издания 1956 года. Воссоздать клубы, танцплощадки. В Вампилове необыкновенно это качество — воссоздавать воздух времени и места, причем «из ничего». У него бывает: начало пьесы, первые, как бы случайные реплики персонажей, а из-за страниц уже встает и колеблется воздух предместья. И, конечно, жена и дочь. С Леной Вампиловой я был даже чуть-чуть знаком в 1990-е, когда работал в «Независимой газете». В ней, девушке с очень живым характером, можно было угадывать черты отца. Но сама задача — фильм о жизни — безумно трудна. Главное здесь — раскрыть, как из маленького советского провинциального уголка появился такой художник.

Разумеется, непростые. Цензура может действовать напрямую, но может дать себя знать и косвенно. И режиссер может отказаться от замечательной пьесы потому, что ее нельзя нормально поставить. Вампилов «трудно» приходил к своему зрителю и даже к своему читателю. В сущности, слава его — посмертная слава. Но есть в Вампилове одна особенность, которая опрокидывает обычные представления о цензуре. Он переписывал свои пьесы по множеству раз. И даже когда здесь могла вмешиваться так называемая «внутренняя цензура», его правка — не «уступки», но — «углубление смыслов».

Есть только одна конгениальная постановка Вампилова — фильм Мельникова «Старший сын». То, что даже такой замечательный режиссер не всегда способен попасть в нужный тон, говорит другой его фильм по «Утиной охоте». Замечательные актеры, замечательный режиссер — а Вампилов не получился. В пьесе «Утиная охота» множество полутонов: и в характерах, и в сюжетных поворотах, и в сценах. Например, исповедь Зилова перед закрытой дверью — это несколько «этажей смыслов», а у режиссеров получается один или два. И Мельников, сделавший шедевр «Старший сын», здесь не сумел дотянуться до подлинника. Сорвалось что-то и у Глеба Панфилова в фильме «Валентина». А фильм «Прощание в июне», который появился не так давно, где герой наяривает на электрогитаре, более походит на пародию. За сценарными постановками следить не так просто. Но каждый раз, когда видишь пьесы Вампилова на сцене, возникает какое-то «геометрическое» ощущение: будто многомерное, объемное произведение спроецировали на плоскость и эту плоскость тебе показывают.