Чихают ли киты и был ли капитан Врунгель пьяницей

Олег Лекманов и Роман Лейбов о новом издании повести Андрея Некрасова

Роман Лейбов: У советской детской литературы есть удивительная особенность. Литература взрослая существовала параллельно в нескольких потоках — официальная, самиздат и тамиздат, но с детской такого не произошло. Для детей самиздата почти не было, хотя мне приходилось читать детские тексты, не печатавшиеся при советской власти и опубликованные уже в перестройку или в девяностые (например, сказки замечательного человека Савелия Борисовича Низовского). Однако в целом вся детская литература в России существовала внутри одной традиции. Любая детская литература пишется для двух аудиторий. Даже когда декларируется, что вот мы, настоящие детские авторы, избавились от шовинистической взрослой диктатуры и пишем для детей, это все равно не так. По крайней мере, первый читатель — сам автор, который является взрослым человеком. Взрослый не может писать как ребенок, а то, что пишут дети, другие дети обычно не читают. Поэтому так или иначе все равно существует прицел на две аудитории. У разных авторов он выстроен по-разному, и разбираться с этим очень интересно. Например, случай Юрия Коваля как раз был нам понятен, потому что мы с Олегом Лекмановым принадлежим к поколению его читателей. С Андреем Некрасовым, автором «Приключений капитана Врунгеля», это не совсем так. Конечно, мы читали «Врунгеля» в детстве, но явно как текст, относящийся к другому времени (наши родители тоже могли сказать, что читали ее в детстве). Это повлияло и на выбор комментаторской техники: верные читатели Коваля знают, кто такой Коваль, где он учился, этому способствует автобиографичность его рассказов, а читатели Андрея Некрасова максимум помнят фамилию. Точно так же, как читатели «Барона Мюнхгаузена» в большинстве случаев затрудняются назвать фамилию его автора. Тут мы имеем дело с текстами, вытеснившими самих авторов. По этой причине биография Некрасова, так сказать, окутана тайнами. По интернету гуляет замечательная история — мы даже не стали выяснять ее источник, настолько она бессмысленна и анекдотична, — якобы Некрасов работал в днепропетровском обкоме партии и попал в репрессии большого террора. Это абсолютная ерунда в свете информации, известной об этом авторе. Он даже в комсомоле не состоял, не то что в ВКП(б). Его биографии как бы нет, поэтому нужно хоть какой-то легендой заполнить пространство.

Олег Лекманов: До того как мы сели писать биографический очерк для книги о Некрасове, мы почти ничего не знали о нем и никто не знал. Но благодаря архиву Некрасова в РГАЛИ и его письмам к исследовательнице из Шуи Ирине Дубровской (их она любезно предоставила в наше распоряжение) довольно много удивительного удалось узнать. Навскидку: мать будущего автора Врунгеля была декадентствующей поэтессой (очень плохой, между нами говоря), водила знакомство с Маяковским, Крученых, Андреем Белым и Бальмонтом. Сам Некрасов на раннем совсем этапе своей жизни, в 1927 году, вляпался в жуткую историю. Он был в гостях у подруги и обсуждал с ней и ее гостями газетную заметку: каких-то леваков осудили в Италии за ношение красных звезд. И вот Некрасов заявил, что советский человек, если он только не член контртеррористической организации, может себе позволить какие угодно символы. И они с подругой договорились, что она ему изготовит запонки со свастикой, а он их будет носить. Естественно, еще до изготовления запонок на Некрасова кто-то стукнул, и он отправился в ссылку в Марийскую автономную область, из которой, впрочем, каким-то чудесным образом вернулся гораздо раньше срока. А еще одна история «врунгелевского» типа произошла с Некрасовым уже во время Великой Отечественной. Он, чтобы накормить группу подчиненных, подделал продовольственный аттестат, опять оказался в заключении и вновь довольно быстро и загадочно вышел на свободу. Должен сказать, что загадок в некрасовской биографии, как и в биографии любого советского человека его поколения, осталось много, хоть мы с Ильей Бернштейном (третьим автором биографического очерка) и Романом и старались изо всех сил.

РЛ: «Приключения капитана Врунгеля» — книга в значительной степени импровизационная, «разговорная». Какие-то советы Некрасову давал по ходу дела Борис Ивантер, редактор журнала «Пионер», в котором был опубликован «Врунгель». Например, сюжет с антагонистом возникает не в начале, как обычно, а в середине произведения. Конечно, Айртон в «Детях капитана Гранта» тоже появляется не сразу — это такой романтический злодей, который не раскрывает свои карты. Но у Верна видно, что все это придумано с самого начала, а у Некрасова история с японским адмиралом прилеплена. Изначально «Врунгель» — это бесконечные штуки, но книга не может быть построена только на этом, поэтому редактор рекомендовал ввести линию с антагонистом и добавить идеологии. Вообще же это старый, очень веселый тип повествования. Так устроены некоторые великие книги, например, «Посмертные записки Пиквикского клуба» Диккенса — роман, который начинался как юмористическая книга, но превратился, согласно Достоевскому, в гениальную. С «Врунгелем» таких метаморфоз в силу разных обстоятельств не произошло. Но зато в нем есть веселость, импровизационность, восходящие к традиции травить байки: у моряков это принято, там всегда ценятся хорошие рассказчики. Среди моих знакомых почти нет тех, кто не читал бы Врунгеля, но есть люди равнодушные, и есть те, кто с удовольствием вспоминает свое детское чтение. Я думаю, что это именно за счет веселости и любви к словесным играм. Герой нашего предыдущего комментария, Юрий Коваль, был большим ценителем Некрасова. У Коваля можно найти следы чтения Некрасова  — в частности, «Суер-Выер» написан, конечно, по следам «Врунгеля».

ОЛ: Я бы еще добавил, что он удивительно эклектичный писатель — очень разные вещи идут в дело. Явно пародийные истории о Мюнхгаузене Распе, вполне серьезные приключенческие романы (Жюль Верн, в первую очередь), советские пропагандистские газетные заметки, и все это пропитывает и склеивает в единое целое интонация матросских баек.

РЛ: Были и другие морские писатели (например, Конецкий), чьи лучшие вещи — это байки.

РЛ: Про капитана Врунгеля нужно знать, что это советский Мюнхгаузен, но такой специальный — морской. С одной стороны, конечно, Врунгель — патриот и представитель советского государства за рубежом, как и все литературные и газетные моряки того времени. С другой стороны, он немного старорежимный человек, следы этого можно найти в его облике. Врунгель не «бывший» человек в буквальном смысле, но он явно застал какие-то другие времена. Он цитирует древних греков, чего советский моряк не должен бы делать. Врунгель — красный капитан, но человек с дореволюционным опытом, что было важно для первых читателей. Для последующих это было уже не так заметно. У него есть прототипы, представленные непрямым образом: в частности, один очень известный морской писатель — Дмитрий Лухманов.

ОЛ: Он, кроме того, был еще и директором морского техникума в Ленинграде. Там учились два юноши: один из них потом стал легендарным капитаном дальнего плавания, его звали Иван Манн, а другой… о нем мало что известно, мы даже немножко сомневались, существовал ли этот человек вообще, но потом нашлись подтверждения в прессе того времени (мы их приводим в комментарии к «Врунгелю»). Его фамилия была Вронский — об этом рассказывает и сам Некрасов. И фамилию «Вронский» Некрасов переделал во «Врунгель». А фамилию «Манн» перевел с немецкого (mann — мужчина) на французский («l’homme»), и получилось «Лом», в повести про Врунгеля так зовут старшего помощника. Этот Лом у Некрасова — типичный фольклорный персонаж, добрый, высокий, сильный и глупый. Повесть начинается с того, что он не может никак выучить английский алфавит. Так вот, его прототип, Иван Манн, был по-настоящему интеллигентным человеком: кроме немецкого и русского знал несколько языков, его даже из лухмановского техникума выгоняли из-за социального происхождения. Что касается Врунгеля, то Некрасов, как кажется, писал его не только с Лухманова, но и с себя самого.

РЛ: Герой «Приключений капитана Врунгеля» все время врет. Это позволяет немного расслабиться и отходить от текста на полшага дальше, чем принято в комментариях академического типа, — особенно в том, что касается «реального» комментария. Поэтому мы узнали очень много нового — и читатели тоже узнают: например, чихают ли киты, чей зоопарк был самым популярным в Европе начала ХХ века, каким именно образом доставлялись двухэтажные троллейбусы в СССР, был ли капитан Врунгель пьяницей, каков энергетический эквивалент переворота айсберга и многое другое. Если говорить серьезно, то разные тексты выдвигают на первый план разные вопросы. У Коваля была игра с разными произведениями, а у Некрасова приходилось искать проекции на довольно простые тексты. Конечно, важно было контекстуализировать «Врунгеля», потому что он довольно ощутимо вписан в реальность 1937 года, но вы не найдете там ничего про большой террор.

ОЛ: Главная задача этой книжки — чтобы все время было смешно, никаких серьезных идеологических задач. Насмешить читателя любой ценой, и иногда даже видно, что автор немного устает. Для меня одна из главных загадок — и в то же время обаяние этой книги — заключается в том, что она написана в 1937 году. И вот Некрасов как будто сбегает от жуткой современности, как будто врачует читателя и сам лечится юмором. В книге полно якобы злободневных сатирических шаржей на всяческих фашистов, милитаристов и богачей. Но именно что «якобы»: вся эта сатира уже такая фантастическая и расцвечивается такими нелепыми деталями, что сводится на нет. Итальянские фашисты не знают, как изготавливаются макароны и по-детски верят жуликоватому герою, который «проращивает» их из земли с помощью горсти овса. А дальше он говорит, что макароны нужно поливать спиртом, все напиваются, и пошло-поехало веселье. Как-то мало напоминает традиционную политическую сатиру, правда ведь?

РЛ: И все это было замечено бдительными критиками — в частности, Исайем Рахтановым (писавшим потом вполне сочувственно об этой книге) и Виктором Шкловским, реагировавшими именно на «безыдейность», которая, видимо, и очаровывала читателей.

ОЛ: С иллюстрациями всегда может возникнуть проблема, и в этом смысле интересен случай Коваля. К двум повестям о Васе Куролесове есть гениальные рисунки Геннадия Калиновского. А к третьей повести — нет. И что же делать? У нашего коллеги, друга и издателя Ильи Бернштейна есть абсолютно правильный, по-моему, принцип — он всегда заказывает новые рисунки к книге. Что касается Некрасова, здесь особая ситуация. Некоторые детали, которые придумывал Ротов, переносились с рисунков самого Некрасова. В издании будут новые картинки, но и старые обойти нельзя. Поэтому мы решили поместить в книжке специальную статью про ротовские рисунки к Врунгелю, которую специально для нас написала замечательный искусствовед Галина Ельшевская. Еще будет статья про поэтику, написанная Михаилом Свердловым. И будет отдельная статья про мультсериал о Врунгеле, ее написала Мария Терещенко. Обойтись без этой статьи мы не могли, потому что мультфильм, кажется, перекрыл повесть по популярности.