«Майк Науменко. Бегство из зоопарка»: биография легендарного советского рок-музыканта за авторством Александра Кушнира выйдет в июне в издательстве «Выргород». На работу над книгой у автора ушло десять лет, она обещает стать наиболее подробной документальной вещью, посвященной певцу. Публикуем главу, в которой рассказывается, как будущий фронтмен «Зоопарка» бросил учебу ради музыки и тусовок с группой «Аквариум».

Александр Кушнир. Майк Науменко. Бегство из зоопарка. М.: Выргород, 2020

Никто не мог знать, что вскоре жизнь 19-летнего Майка потечет совсем другим руслом. После возвращения из «академа» он познакомился в институте с чрезвычайно колоритной фигурой по прозвищу Родион. Это знакомство стало для Науменко точкой бифуркации.

Настоящее имя хранителя сакрально-меломанского знания было Толик Заверняев. В школе он полюбил «Преступление и наказание» и получил прозвище «Родион» за внешнее сходство с артистом Георгием Тараторкиным из одноименного фильма. Толик-Родион поражал воображение сверстников цитированием на память огромных фрагментов из умных книг и, в частности, полного собрания сочинений Ленина.

«Добросовестно я учился совсем недолго, — уверял меня впоследствии Родион. — Начиная со второго семестра я стал прогуливать почти все лекции — с легкой руки Майка, естественно. К примеру, на экзамене по физике мы увидели нашего профессора второй раз... Короче, после встречи с Науменко моя жизнь поменялась. Он познакомил меня с Таней Апраксиной, со школьными друзьями и приятелями-меломанами. У нас даже появились пластинки, купленные вскладчину: Марк Болан, Лу Рид, Дэвид Боуи. Но денег всегда было мало, поэтому и дисков у нас оказалось немного».

Часто беседы интеллектуалов от рок-н-ролла затягивались до поздней ночи. И тогда Родион, чтобы не ехать домой на другой конец города, оставался ночевать у Майка. Следующий день мог выглядеть так: скажем, Родион, проснувшись, обнаруживал себя на тигровой шкуре, привезенной Василием Григорьевичем Науменко из вьетнамской командировки. Пока студент выравнивал дыхание после встречи с клыкастой тигриной пастью, Майк успевал поджарить черный хлеб на завтрак. Затем друзья принимали дозу западной музыки и направлялись, к примеру, в салон к Тане Апраксиной.

Майк. 70-е годы
Фото: предоставлено автором

«Иногда я думал о каких-то серьезных вещах, но говорить об этом мне не хотелось, — признавался позднее Майк. — В восемнадцать лет я понял, в чем смысл жизни. Как сейчас помню, проходил мимо Апраксина двора и... просто озарение какое-то наступило. Вдруг шмыкнуло — и я понял. И никому никогда я про это не скажу».

Еще со школы Науменко мечтал создать собственную рок-группу и назвать ее Rains — он предполагал исполнять ритм-энд-блюз на английском языке. Родион вспоминал, что в институте Майк таскал с собой тетрадку с сочиненными текстами, из которых в памяти задержались My Birthday Song, Rain и Maserati Baby — своеобразное посвящение Марку Болану. Начинающая рок-звезда воображал свои концерты размахом не ниже, чем у T-Rex, полностью игнорируя идейно-финансовую сторону процесса.

Дни текли в тесном общении. Когда родители Майка уходили на службу, друзья сбегали с лекций и ехали домой, на Варшавскую. Там Науменко-младший тестировал на друге новые песни, сопровождая их упрощенным гитарным аккомпанементом. По воспоминаниям Тани Апраксиной, «часто между Родионом и Майком происходили абсурдистские „аристократические” беседы, в которых они церемонно обращались друг к другу исключительно на „Вы” и с должной степенью высокопарности. Для Родиона это было естественной нормой, а Майк смаковал остроту подконтрольности стилю».

Как-то раз маме пришлось выслушать «концерт» сына, доносившийся из его комнаты. Не дождавшись финала, Галина Флорентьевна вошла и с непроницаемым лицом заявила: «Сынок, запомни, у тебя нет никакого вокала! Одно лишь нахало!». Многие годы она критиковала вокальную манеру Майка, но однажды смирилась, приняв, что бороться бесполезно.

«Я твердила Мише прописные истины о том, что нельзя быть свободным от чувства долга, от семьи и от общества, — сожалела впоследствии Галина Науменко. — Но разве мог он тогда все это воспринять? Господи, до чего же плохо мы с отцом понимали своего сына!»

Со временем Науменко-младший нарастил надежную броню от критики родных — в виде первых песен и внушительной коллекции магнитофонных, любовно оформленных, катушек.

«В институте мы слушали не только рок, но и массу другой музыки, — уверял меня Родион. — К примеру, на день рождения Майк подарил мне две пластинки: „Пер Гюнт” Грига и „Петрушку” Стравинского. То есть академическую музыку мы тоже слушали, но в основном — барочную, лютневую, а также несколько произведений Вивальди. Нашим любимым композитором был Стравинский, особенно „Весна священная”. Еще нам нравилась „Глория” Вивальди — как культурологический продукт совершенно иной эпохи».

Параллельно так называемой учебе Родион успел подружиться с компанией музыкантов из группы «Аквариум». Они часто тусовались на факультете прикладной математики или мигрировали по неизменному маршруту: Михайловский замок — кафе «Аббатская дорога» — «Сайгон». В легендарном кафе на углу Владимирского и Невского проспектов стояли итальянские кофеварочные автоматы, и кофе из них был лучшим в Ленинграде. Каждый вечер у входа в «Сайгон» собиралась вся музыкально-хипповая общественность: от Володи Рекшана из группы «Санкт-Петербург» и джазового пианиста Сергея Курехина до битломана Коли Васина и фотографа Андрея «Вилли» Усова.

«Наша жизнь была структурирована городом, — пояснял спустя сорок лет Анатолий „Родион“ Заверняев. — Кафе „Сайгон” было главной коммуникацией Невского проспекта, и центральные улицы играли важную роль в наших прогулках и планах. Белые ночи и так далее... Когда мы „пили всю ночь, гуляли всю ночь до утра”, то гуляли не по Купчино. К примеру, у Гребенщикова с крыши дома открывался изумительный по красоте вид на Казанский собор. Это был действительно образ жизни, который Майка очень сильно подпитывал».

Майк. 70-е годы
Фото: Андрей «Вилли» Усов

Надо признаться, что даже в «аквариумовской» тусовке Родион слыл личностью экстравагантной. В частности, он везде ходил в шлепанцах на босу ногу и одним из первых начал проводить рискованные опыты над собственной психикой. К примеру, в магазине бытовых товаров покупался латвийский пятновыводитель Sopals, который на сленге назывался «банка». «Банкой» смачивался носовой платок, и Родион самозабвенно вдыхал пары. Всего тринадцать копеек обеспечивали счастливые галлюцинации, которые Толик-Родион активно комментировал и даже воспроизводил вслух — от громкого крика чаек до шума морского прибоя.

«Банка» почиталась если не наравне с неведомым в СССР калифорнийским ЛСД, то его достойным советским аналогом. В поисках нового опыта молодые авангардисты пошли «тропой Родиона», и вскоре у группы «Аквариум» возник романтический блюз: «Будь для меня как „банка”, замени мне косяк / Мне будет с тобою сладко, мне будет с тобою ништяк».

После покупки очередной партии Sopals товарищ Заверняев заявился в «Сайгон», выкрасив зубы в красно-черный цвет. Он таинственно поведал друзьям, что планирует нанести визит в военкомат и во всеуслышание объявить себя пацифистом. На деле — чтобы не идти служить в армию. И пока приятели отговаривали его добровольно взаимодействовать с властями, впечатленный Гребенщиков сочинил балладу «Зубы Родиона», вошедшую затем в доисторический магнитоальбом «Таинство брака».

Наконец, «пионер отечественной психонавтики» созрел для конструктивного жеста — познакомить Майка с музыкантами «Аквариума». Науменко о Гребенщикове уже кое-что слышал — в частности, веселую стилизацию под поэта Некрасова:

«Вчерашний день, в часу седьмом
Из „Лакомки” я вышел.
На центре явно был облом —
Звук фака там был слышен.

В „Сайгоне” были хиппари,
Фарцы тянули виски.
И музе я сказал: „Смотри!
Вон там сдаются диски!”»

Любопытно, что, с точки зрения Бориса Борисовича, их первая встреча с Майком случилась дома у художника Михаила Зархи, студента Мухинского училища, родители которого уехали куда-то на лето.

«Однажды Родион привел с собой невысокого человека, — рассказывал вокалист „Аквариума”. — Мы все были до беспамятства пьяны, и нам было очень весело. Ну вот еще один человек пришел — раз Родион привел, значит, хороший человек... Мы познакомились с Майком, и нашли друг в друге родственные души — в смысле знания английского языка и любви к современной музыке на этом языке».

В свою очередь, Родион-Анатолий Заверняев предлагает другую версию знакомства. Он уверен, что Науменко с Гребенщиковым впервые пересеклись в чебуречной, расположенной по соседству с инженерно-строительным институтом.

«В тот день мы пили сладкий портвейн и ели вкусные чебуреки, — утверждает Родион. — Но вокруг было много шумных студентов, и, судя по всему, мои приятели друг друга совершенно не запомнили. И если Майк, возможно, еще смутно помнил имя, то Гребенщиков точно все позабыл».

Анатолий Родион Заверняев, 2014 год
Фото: Андрей «Вилли» Усов

В этой комедии положений я склонен придерживаться третьей версии — авторства виолончелиста Севы Гаккеля, который к тому времени уже несколько месяцев играл в «Аквариуме». Он считал, что знакомство «аквариумной» тусовки с Науменко состоялось во время массового выезда на нудистский пляж.

«Майка я увидел в июне 1975 года, когда мы поехали купаться на остров Сент-Джорджа, — утверждал Гаккель. — Это райское местечко находится на побережье Финского залива, недалеко от Сестрорецкого курорта. Мы двинулись туда большой компанией — вместе с Борей, Фаном и несколькими девушками. С нами были и Майк с Родионом. Сидя в электричке, мы естественным образом познакомились».

Знакомство, судя по воспоминаниям, вышло знатным. Всю дорогу молодые люди пели в тамбуре песни «Битлз». По прибытии на место дислокации происходили традиционные обряды: купание нагишом, распитие сухого вина, дикие танцы у костра и торжественное принятие Майка в Орден острова Сент-Джорджа. Такими были «земляничные поляны» в ленинградском преломлении музыкантов «Аквариума» и их друзей.

Тем волшебным вечером кто-то представил ударником «Землян» бас-гитариста Фана, который славился еще тем, что крайне ловко умел шить джинсы. Общих тем у Майка с Михаилом «Фаном» Файнштейном оказалось столько, что они никак не могли наговориться. Затем вместе читали стихи, написанные сооснователем «Аквариума» Анатолием «Джорджем» Гуницким (в честь которого остров и был назван Сент-Джорджем), и передавали друг другу измятые листы с поэмой Гребенщикова «В объятиях джинсни».

«В то время Остров принадлежал другой Вселенной, — вспоминал Гребенщиков. — Я помню, как мы переходили речку, становились на колени и целовали землю в качестве обряда допущения на Остров. Что казалось нам глубоко религиозным и правильным, поскольку это была неприкосновенная земля, явно принадлежащая другому измерению».

*************************************************************

Возвратившись в Ленинград, Майк серьезно озадачился, а тут еще Родион притащил магнитофонные альбомы «Искушение святого Аквариума» и «Притчи графа Диффузора», на которых Гребенщиков с Гуницким изящно выстраивали архитектуру своих безответственно абсурдистских произведений.

Последней каплей стала машинописная стилизация Бориса под детективы Агаты Кристи, начинавшаяся со строк: «Отель „Континенталь” был полон ******* под самую завязку...»

От таких красивых слов у Майка моментально улучшилось настроение. Столкнувшись с этой свободой, он решил снова и как можно скорее бросить институт. Позднее Науменко вспоминал, как после двух академических отпусков отчетливо понял, что первый же дом, построенный по его проекту, очень скоро рухнет. Уже несколько лет молодой музыкант жил в мире, где для инженерно-строительного института совсем не оставалось места. Казалось, что город Ленинград, в котором работали его родители, и Ленинград, в котором писал свои первые песни Майк, — были разными городами.

«Очевидно, что с годами человек меняется, — считала Галина Флорентьевна. — Но то, как со временем изменился наш сын, даже вообразить было невозможно. Как будто до восемнадцати лет мы знали одного человека, а после — встретили другого. В нем изменилось всё: характер, увлечения, взгляды, занятия... Мы приложили все усилия, чтобы удержать его в институте, но Миша настойчиво и, с нашей точки зрения, излишне упрямо и последовательно шел по намеченному пути».

Важно отметить, что на уход Майка из профессии в немалой степени повлиял пример его сестры. Отработав по распределению в ГИПРОГОРе («Государственный институт проектирования городов»), Таня Науменко резко сменила вектор своих увлечений, переключившись на переводческую деятельность.

Майк. 70-е годы
Фото: предоставлено автором

«Татьяна проработала три года по распределению и больше не стала заниматься архитектурой, — рассказывал мне школьный приятель Майка Саша Самородницкий. — Я выдержал муки погружения в специальность и пошел дальше, а она меня всю жизнь подкалывала: „Саша, ну тебе это не надоело?” Получается, что мысль о бесполезности углубления в какую-то официальную профессию в брата заложила именно она. Возможно, Таня это сделала неосознанно, но именно по ее примеру Майк бросил институт».

Неудивительно, что стены ЛИСИ скоро оставил и Анатолий Заверняев, испытавший после освобождения от обучения глубокий духовный подъем и избравший по рекомендации Севы Гаккеля карьеру грузчика в университетском издательстве.

«Примечательно, что учеба и Родион были частями совершенно разных вселенных, — объяснял мне впоследствии звукорежиссер „Аквариума” Марат Айрапетян. — Приятель Майка весьма уверенно разыгрывал образ городского сумасшедшего и держался за него довольно долго. Практически ни в чем не участвуя и ехидно комментируя происходящее со стороны, он ухитрялся присутствовать везде — будь то репетиция „Аквариума”, поход в „Кинематограф” или пьянка у Сергея Курехина».

Подводя итоги этого периода, заметим, что творческая карьера хранителя сакрально-меломанского знания развивалась следующим образом: бригадир сторожей — эмигрант, танцор, опытный эзотерик, театральный актер, эксперт-интеллектуал широкого профиля.

«Искусство — это только побочный продукт нашей жизни, — подвел итоги своих мистических озарений Родион в финале нашего интервью. — Человек творит себя, а произведения искусства — это всего лишь побочный продукт».