«Зима — это сон года»

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Бернд Бруннер. Жажда зимы. Снег и лед в культуре и искусстве. М.: АСТ, 2025. Перевод с английского П. В. Якушевой. Содержание

Когда-то давно иметь дело с зимой означало убегать от нее — насколько это возможно. Люди собирались у теплого очага либо ложились спать, чтобы согреться, а кто-то дистанцировался от зимы, переезжая в места, где ее влияние ощущалось не так сильно. Горные фермеры спускались в долины, некоторые народы зимой кочевали в поисках теплых мест. В холодное, темное время года обеспеченные граждане и пенсионеры, ссылаясь на болезни легких, ревматизм, слабые нервы, грипп или просто скуку, сбегали на побережье юга Франции или к озерам на севере Италии. Греческие острова также весьма привлекательны зимой. Врачи прописывали зимовку на юге богатым пациентам, страдающим от зимней депрессии.

В конце XIX века в южных предгорьях Альп ближайший к Милану район Тичино — самый южный кантон Швейцарии — закрепил за собой репутацию «солнечной комнаты». Климатические данные, которые публиковались в газетах, рекламировали регион как альтернативу европейской зиме. Здесь появились дорогие отели. В этих местах зима пересекалась с мифическим югом: пальмы, мимозы и эвкалипты — не эндемики региона, но намеренно посаженные — создавали куда более теплый пейзаж. Затем наладилось железнодорожное сообщение: с 1864 года до Ниццы на Французской Ривьере можно было добраться поездом, а Ментон, расположенный несколько восточнее — на итальянской границе, был соединен с Тичино в 1868 году. Защищенный Приморскими Альпами, регион радовал жителей особенно мягкой погодой — термометры редко регистрировали температуру ниже нуля — и почти полным отсутствием снега.

Взгляд на зиму как на сезон, которого следует избегать, формировался много веков. В древние времена горные районы, высокие широты и холод ассоциировались с вторжением варварских орд, и эти представления переносились на зиму. Только после повсеместного распространения современных систем отопления люди начали относиться к этому периоду более благосклонно. Если у вас есть возможность зайти в дом, чтобы согреться, прогулка по морозной улице кажется гораздо более привлекательной. Без надежного источника тепла люди чувствовали, что зима — это то, с чем они вынуждены справляться по мере возможностей. Иван Тургенев писал Гюставу Флоберу 20 февраля 1870 года из Hôtel de Russie в Веймаре: «Я уже дней десять как здесь, и моя единственная забота — найти способ согреться. Дома здесь очень плохо построены — а железные печки никуда не годятся».

Но в какой-то момент ситуация изменилась — по крайней мере, для тех, у кого были либо ресурсы, чтобы чувствовать себя уютно, либо комплекция, чтобы наслаждаться холодом. В XIX веке люди начали воспевать зиму. Английский эссеист Томас Де Квинси заметил: «Всякому известно, какое божественное наслаждение кроется зимою у домашнего очага — свечи, горящие уже в четыре часа, теплый коврик у камина, чай, заваренный прелестной рукой, закрытые ставни, гардины, ниспадающие на пол широкими складками, а дождь и ветер шумно неистовствуют на дворе». Позже Ральф Уолдо Эмерсон писал: «Я наслаждаюсь прелестями зимнего пейзажа и верю, что мы тронуты им так же, как и добрым влиянием лета».

Американский романтик Джеймс Рассел Лоуэлл пошел еще дальше, попытавшись радикально переосмыслить восприятие сезона в эссе «В защиту зимы» (A Good Word For Winter): «Предположим, мы допускаем, что зима — это сон года. Что теперь? Я беру на себя смелость сказать, что ее сон прекраснее, чем наилучшая реальность конкурентов». Весна, по словам Лоуэлла, всего лишь «капризная любовница, которая либо не знает собственного мнения, либо так долго решает, будете вы ею обладать или нет, что в конце концов устаешь от ее бесконечных обид и примирений». Лето утратило «восхитительный аромат невинности», а осень «открывает великолепие, которое, как скажет поэт, соткано из настоящего заката, но, когда все кончено, оказывается, что она есть не более чем пригоршня беспокойных листьев». Лоуэлл воспевает снег как целительную силу, которая покрывает раны ландшафта и смягчает все углы. Он восхищается бледно-голубыми и нежно-розовыми поверхностями и сочиняет гимн мокрому снегу, падающему крупными хлопьями со спокойного неба. «Для восторга, — добавляет он, — нет ничего лучше жесткого снежного наста, который скрипит, словно сверчок, на каждом шагу и передает свой блеск чувствам. Воздух, который вы пьете, — фраппе, все его грубые частицы осели, и муть в вашей крови вместе с ними. Более чистый поток поднимается к мозгу, проходит через него, сверкая, тщательно промывает его от всякого уныния».

Неудивительно, что Генри Дэвид Торо осознавал спасительную ценность суровой зимы: «Совершайте длительные прогулки в штормовую погоду или по глубоким снегам в полях и лесах, если хотите сохранить бодрость духа. Смиритесь с жестокой природой. Будьте холодным, голодным и утомленным».

Современник Торо, поэт Шарль Бодлер, разделял мнение о преимуществах зимы, хотя его позиция был несколько иной. Он считал ее «прекрасным временем года, сезоном удачи» даже в его самом суровом проявлении. В его представлении зима ассоциировалась с комфортом, свисающими до пола тяжелыми шторами, свечами и чаем, которыми он мог наслаждаться «с восьми вечера до четырех утра». Высокую оценку обуславливала его жизнь обеспеченного интеллектуала, который мог себе позволить избегать трудностей зимы — роскошь, безусловно, доступная не всем. Таким образом, истинные ценители холодного времени года — те, кто принимает его контрасты. «Кто оценит палитру красок, когда вокруг одна лишь вечная зелень, и что хорошего в тепле, если холод не подчеркнет всей его прелести?» — однажды написал Джон Стейнбек.

Садоводы особенно ценят смену сезонов. Зимние сады обладают строгой красотой. Вот как описывает их Диана Акерман: «Плети розовых кустов грациозно изгибаются над шпалерами, свешивая насыщенные фиолетовые и зеленые ветви, в то время как пухлые оранжевые плоды шиповника и более мелкий репейник завершают картину. Некоторые из самых красивых плетей принадлежат дикой малине, которую мы называем „черной шапкой“: ее сливовые ветки расцветают белым блеском. Ягодные кусты легче найти зимой, когда они не скрыты зарослями, а когда я катаюсь на беговых лыжах, я мысленно отмечаю, где найду сочные плоды весной».

Некоторые увлекаются определением вида деревьев зимой — «чтением» замерзшего леса. Они ищут подсказки в структуре ветвей, в одиноких плодах, все еще висящих на ветвях, в цвете и состоянии коры и почек. Это может быть довольно сложной задачей, но характерные шрамы и жилистые пучки, которые остаются после опадения листьев, могут помочь сориентироваться.

Листья давно опали, и лес наполнен запахом затхлости. После первых заморозков от настурции, которая неустанно цвела все лето, остается только слякоть. Уже поздней осенью садовод начинает думать, какие цветы на клумбах накрыть пленкой, какие нежные ростки перенести зимовать в более теплое место, а какие многолетники разделить и пересадить. Можно начать с малины, но выкапывать и делить растения надо, пока не промерзла земля. Нужно собрать несколько тачек опавших листьев — их можно использовать как мульчу на грядках или отправить в компост. Осталось немного руколы, вкус которой становится ярче с приходом холодов. Черная капуста также нуждается в прохладе, чтобы крахмал преобразовался в сахар.

Розы можно сажать и в декабре, если земля не промерзла. Невероятно, но, несмотря на стужу, белая роза способна цвести. Если нет дождей, вечнозеленые растения, такие как лавровишня или японская камелия («зимняя роза»), нужно поливать. Это идеальное время для посева дикого чеснока и других растений, которым для нормального развития требуется воздействие холода. Побелка стволов деревьев отражает солнечный свет, защищает от грибков и вредителей и снижает риск растрескивания коры от мороза.

Некоторые любители природы намеренно не обрезают растения. Резко очерченные стебли и семенные головки добавляют зимнему саду очарования. Они помогают и насекомым, которые любят в поисках укрытия заползать под сухую растительность. Ягоды европейского барбариса не спешат падать. Время от времени птицам удается найти семечко растения, которое осталось в саду, или склевать несколько плодов китайских яблонь. Кто-то идет еще дальше, при подборе растений ориентируясь на их зимнюю привлекательность. Они знают, какие многолетники и двулетники цветут в конце лета, а какие сохраняют форму в холодное время года. Цветы гортензии, например, остаются на кусте всю зиму, постепенно становясь коричневыми. Седум тоже долговечен. Высоко подняв свою колючую маленькую головку-цветок, дикая ворсянка удерживает позиции, как и величественный синеголовник, известный в народе как «призрак мисс Уиллмотт». Гигантский фенхель привлекает внимание, даже когда давно засох, а голубая вербена с ее соцветиями в форме канделябра и голубой иссоп впечатляют даже после лета.

Крепкие высокие стебли посконников, украшенные пушистыми венчиками, возвышаются над подмерзшими силуэтами других растений. Веничное просо с его нежными метелками или мискантус с колосками, полными серебристых пушистых семян, оживляют нижний ярус сада. В декабре наполняет воздух ароматом жимолость «Зимняя красота». Несколько недель спустя расцветает красноватыми или желтыми цветами гамамелис. Гостей дома иногда заманивают в сад кормушками для белок и птиц, некоторые экспериментируют с художественным освещением. Из дома сад выглядит как трехмерная картина.

Зимние сады побуждают приспосабливаться к особенностям сезона. Это сложная игра. Садоводы используют парниковый эффект, при котором редкие солнечные лучи обеспечивают температуру, позволяющую определенным растениям успешно перезимовать. Необходимое условие — южная ориентация сада. До появления зимних садов и теплиц были популярны оранжереи. Богатые аристократы, которые хотели произвести впечатление на друзей, выращивали цитрусовые в расставленных по саду в теплые месяцы горшках, которые затем заносили в темные сараи, чтобы растения перезимовали. Позже оранжереи — кирпичные здания с большими окнами — начали возводить прямо в саду или пристраивать к дому. Так апельсиновые и лимонные деревья в горшках можно было выставлять напоказ круглый год.

Первые оранжереи начали возводить в Нидерландах, в Ботаническом саду Лейдена, затем они стали появляться севернее, на Британских островах. Апельсиновые деревья, которые сэр Фрэнсис Кэрью посадил в 1562 году в Суррее, простояли до холодной зимы 1740 года — невероятные 178 лет. В 1613 году в Гейдельберге Фридрих V, курфюрст Рейнского Пфальца, превратил террасу длиной 100 ярдов в оранжерею, построив арки по всей ее длине и закрыв сверху крышей. Обогревая оранжерею печами всю зиму, Фридрих преуспел в создании почти тропического климата. Когда началось промышленное изготовление стекла, стало проще строить полностью застекленные здания, и во второй половине XIX века теплицы вытеснили традиционные оранжереи в ботанических садах.

Также зимой вырубали и заготавливали лед. Ледники в загородных поместьях часто строили частично под землей и располагали ближе к озерам. Вырубленный лед, плотно уложенный в этих кирпичных сооружениях, мог храниться больше года. Его использовали для сохранения продуктов и подачи охлажденных напитков гостям даже в жаркие летние дни. Из своей хижины в Уолден-Понд Генри Дэвид Торо видел сбор льда, предназначенного для экспорта в Индию: «Так в течение 16 дней я наблюдал из окна за сотней человек, работающих, как занятые земледельцы, с упряжками и лошадьми и, по-видимому, всеми привычными орудиями земледелия... видимо, изнывающие от жары жители Чарльстона и Нового Орлеана, Мадраса, Бомбея и Калькутты пьют из моего колодца».

Лед использовали и в других целях. Во время одной из самых холодных зим Малого ледникового периода, с 1739 по 1740 год, российская императрица Анна Иоанновна приказала построить дворец изо льда реки Невы. Главной функцией здания было отвлечь подданных от сурового холода и серии казней. Также оно должно было стать местом проведения свадебного торжества. Императрица была столь разгневана тем, что один из ее князей принял католичество, что заставила его вступить в брак с непривлекательной служанкой, с которой он затем должен был провести свою первую брачную ночь в этом самом ледяном дворце, на ледяной кровати. Матрас, покрывала, подушки и даже ночной колпак — все было искусно вырезано изо льда. Невесту и жениха доставили во дворец в клетке, привязанной к спине слона, в сопровождении кортежа всадников на верблюдах и лошадях, а также саней, запряженных волками и свиньями.

Ледяной дворец, связанный с этой историей, положил начало архитектурной традиции, развитие которой достигло пика столетие спустя: ледяные сооружения такого рода стали возводить во время карнавального сезона в городах Северной Америки. Например, в Сент-Поле, штат Миннесота, с 1886 года было построено 36 ледяных дворцов. Размерами, башнями, куполами и арками современные ледяные замки значительно превосходят российский прототип.

Ледяные дворцы, конечно, очень хороши, но в XXI веке актуальнее использовать морозную природу зимы ближе к дому. Или даже внутри дома. Тут можно вспомнить Скандинавию, где люди создают ритуалы, которые подчеркивают контраст между холодом снаружи и теплом внутри. Хюгге — довольно новое модное слово. Судя по всему, это отсылка к норвежскому термину XVI века, hugga, который означал «утешать кого-то». Каковы основные элементы хюгге? Начните со свечей, расставленных по комнате: они должны наполнять комнату теплом. Это должны быть настоящие свечи, несмотря на определенный риск пожара. Затем в ход пойдут дрова, потрескивающие в камине, подушки, в которые можно зарыться, и пледы, в которые можно завернуться. Жизнь внезапно предстанет перед вами через мягкий желтоватый фильтр тепла и комфорта.

Воспоминания о прошлом или о прежних зимах не играют роли: хюгге романтичен, но не ностальгичен. Здесь и сейчас — вот что важно. Основной посыл популярной философии хюгге — безмятежность в сочетании с чувством безопасности и единения с семьей и друзьями — «я» складывается в «мы». Хюгге — эгалитарная идея: для короля и слуг, богатых и бедных. Хюгге могут увидеть даже прохожие — на окнах скандинавских кирпичных домов обычно нет занавесок: они не скрываются от внешнего мира. Атмосфера создается не только с помощью декора — кулинарный аспект не менее важен: изюм, маринованный в портвейне, домашний хлеб прямиком из духовки, выпечка и пирожные с корицей. Кофе и сладости в целом играют большую роль. Зима не время считать калории. Зима — время читать и делиться историями, такими как «Снежная королева» Ганса Христиана Андерсена, или пролистывать изречения философа Сёрена Кьеркегора. И конечно же, Генри Дэвида Торо: «Зимой мы ведем внутреннюю жизнь. Наши сердца теплы и веселы, как домики под сугробами: окна и двери наполовину скрыты, но из труб радостно поднимается дымок».

Зимой скандинавское блаженство становится полным. Хюгге существует и в другие времена года, но в мороз особенно приятно им наслаждаться. Последователи этой философии часто намеренно приглушают свет, потому что это помогает расслабиться, а иногда, напротив, сосредоточиться, быть более креативным и осознанным. В наш век темнота не таит опасностей, и люди наслаждаются роскошью полумрака.