Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Кейт Киркпатрик. Становление де Бовуар. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2023. Перевод с английского Анны Васильевой, под научной редакцией Марии Черновой. Содержание
В «Зрелости» Бовуар писала, что в начале 1930-х годов «феминизм» и «сексуальные войны» не имели для нее никакого смысла. Так как же она пришла к тому, чтобы написать так называемую феминистскую Библию? На момент публикации «Второго пола» Бовуар был 41 год. Она видела, что ее мать страдала от совершенно неравных отношений с отцом. Еще девочкой она протестовала против того, чтобы с ней обращались «как с девочкой», хотя знала, что мальчики и девочки равны в глазах Бога. С того дня, как продавец книжного магазина непристойно обнажился перед ней, ей часто было не по себе в компании незнакомых мужчин. Она потеряла Зазу, умершую после споров о сравнительной ценности приданого, приличий и любви. Она видела, как ее подруги подхватывали инфекцию и попадали в больницу после незаконных абортов. Она разговаривала с женщинами, которые ничего не знали о собственном теле — как оно функционирует и как получать удовольствие. Она побывала в других странах, что натолкнуло ее на мысль, что обычаи могут выглядеть обязательными просто потому, что они общеприняты. Она прочла первые страницы романа своей подруги Виолетты Ледюк «Разрушения», и ее потряс собственный шок от откровенного обсуждения женской сексуальности: в романе «о женской сексуальности было написано так, как прежде ни одна женщина не писала, правдиво, поэтично».
В «Пирре и Кинее» Бовуар писала, что каждый должен занимать в мире определенное место, но лишь немногие из нас свободно выбирают, какое место мы займем. Положение человека неоднозначно: мы одновременно и субъект, и объект. Как у объекта, наш мир ограничен правилами, налагаемыми другими. А как у субъекта, наши действия не только реализуют нашу свободу, но и создают новые правила в мире для других. 18-летняя Бовуар записала в дневнике, что в любви есть «что ненавидеть». Ее проза 1940-х годов преодолела границы между философией и литературой. Но во «Втором поле» она утверждала, что то, что называлось «любовью», на самом деле вовсе ею не являлось. Она смешала границы между личным, философским и политическим. И хотя одни будут хвалить ее за это, другие сначала подвергнут Бовуар жестокому остракизму. Пройдут десятилетия, прежде чем эта работа будет причислена к классике феминизма. Так что же в ней содержится такого, что могло вызвать как резкое неприятие, так и — позднее — восхищение?
В первой строке «Второго пола» Бовуар не скрывала колебаний и раздражения по поводу темы о женщинах: «Я долго колебалась, прежде чем написать книгу о женщине». Но за последнее столетие были опубликованы «многотомные глупости», оплакивающие потерю женственности и взывающие: «Будьте женщинами, останьтесь женщинами, станьте женщинами», и она больше не могла оставаться в стороне.
Сдержанность Бовуар становится понятнее, если понимать ее в контексте. В 1863 году Жюль Верн написал роман под названием «Париж в XX веке». Он предсказал, что женщины будут носить брюки и будут такими же образованными, как мужчины. В других романах Жюля Верна описывались фантастические достижения человечества: подводные лодки, люди, совершившие кругосветное путешествие за восемьдесят дней, — даже путешествие на Луну! Но, несмотря на репутацию успешного писателя-фантаста, это был слишком смелый шаг даже для Жюля Верна: его литературный агент посчитал, что «Париж в XX веке» слишком неправдоподобен. В поколении Бовуар Коко Шанель носила брюки, а щегольская мода подчеркивала андрогинность. Женщины в беспрецедентном количестве вышли на работу. Они только что получили право голоса. Некоторые из них превзошли мужчин на состязательных национальных экзаменах. Они по-прежнему не могли открывать банковские счета — и не смогут этого сделать до пересмотра Кодекса Наполеона в 1965 году. Но к концу 1940-х годов «феминизм» — слово, которое в то время ассоциировалось с кампанией за избирательное право, — устарело как в Америке, так и во Франции.
В то десятилетие они завоевали право голоса. Чего еще они могли желать? Когда Бовуар обратилась к истории, то увидела, что у людей есть привычка смотреть на тела других и создавать касты, иногда касты рабов, основываясь на их физических характеристиках. Никто не сомневался, что это верно в отношении расы. Но, спрашивала Бовуар, как насчет пола? Она утверждала, что мужчины смотрели на женщин как на «других» и низвели их до статуса другой касты — второго пола.
После своей поездки в Америку и бесед с американскими феминистками Бовуар знала, что некоторые из них вообще сомневались в полезности слова «женщина». Но она считала, что они обманывают себя. Такие женщины, как Дороти Паркер, полагали, что неравенство между полами можно устранить, если назвать женщин «людьми», а не «женщинами». Но проблема с высказыванием «все мы люди», по мнению Бовуар, заключается в том, что женщины — это не мужчины. Равенство, которое они разделяют на этом уровне, абстрактно, и возможности, открывающиеся перед мужчинами и женщинами, различны.
Каждый человек находится в уникальной ситуации, и конкретные ситуации, в которых находятся мужчины и женщины, неравны. Но почему? Любой увидит, говорила Бовуар, что люди делятся на две категории, у них разные тела, лица, одежда, интересы и занятия. Но даже в этом случае факт заключался в том, что недостаточно иметь определенные репродуктивные органы, чтобы считаться «женщиной», поскольку некоторых женщин, несмотря на то, что они у них есть, все равно обвиняют в том, что они «неженственны». Когда писательница Жорж Санд пренебрегла общепринятой женственностью, Гюстав Флобер красноречиво назвал ее «третьим полом».
Итак, Бовуар задавалась вопросом: если быть женщиной — не достаточное условие для того, чтобы быть женщиной, то что же такое женщина?
Ответ Бовуар на вопрос «что такое женщина?» состоял в том, что женщина — это то, что не мужчина. Как сказал Протагор, «мужчина — мера человечности» («man is the measure of humanity»): мужчина — это норма, по которой судят о «человеке» («the human»). И на протяжении всей истории многие мужчины считали женщин низшими существами, чье мнение не имеет отношения к «человеческим» проблемам. Даже в 1940-х годах Бовуар считала, что ее мнение отвергают только на том основании, что оно принадлежит женщине:
«У меня всегда вызывало раздражение, когда в ходе отвлеченной дискуссии кто-нибудь из мужчин говорил мне: „Вы так думаете, потому что вы женщина“. Но я знала: единственное, что я могла сказать в свою защиту, это: „Я так думаю, потому что это правда“, устраняя тем самым собственную субъективность. И речи не могло быть о том, чтобы ответить: „А вы думаете по-другому, потому что вы мужчина“, ибо так уж заведено, что быть мужчиной не значит обладать особой спецификой. Мужчина, будучи мужчиной, всегда в своем праве, не права всегда женщина».
Говоря, что женщина — это то, чем не является мужчина, Бовуар опиралась на идеи Гегеля о «Другом». Поскольку у людей есть глубоко укоренившаяся привычка противопоставлять себя тому, что является для них Другим, мужчины считают себя свободными «субъектами», а женщин, напротив, определяют как объекты. Но Бовуар была озадачена тем, почему такое положение вещей так широко распространилось и почему оно сохраняется. Почему, удивлялась она, больше женщин не протестуют против того, насколько унизительно их определяют мужчины?
Она знала известные аргументы против феминизма: это разрушит семейные ценности! Это приведет к снижению заработной платы! Место женщины — в доме! Мы «разделены, но равны»! Но она считала, что это маски пагубного самообмана, очень похожие на законы Джима Кроу в Америке. Джордж Бернард Шоу критиковал белых американцев за то, что они заставляли черных чистить обувь, а затем утверждали, что чистка обуви — это все, на что те способны. Бовуар утверждала, что столь же неверные выводы делаются о способностях женщин — поскольку женщины находятся в ситуации подчиненного положения. Тот факт, что они занимают низшее положение в обществе, не означает, что они действительно неполноценны от природы. «Нужно лишь условиться, что понимать под словом быть, — писала она. — Быть — это стать».
Обнадеживающая сторона становления заключается в том, что ситуация может улучшиться. На протяжении веков люди проливали чернила по поводу «человеческого» состояния. Но как, спрашивала Бовуар, «может реализовать себя человеческое существо в положении женщины?»
Это все, что она сказала во введении — крошечной части 972-страничной двухтомной книги. Но не это прочтут ее первые читатели. В виде книги «Второй пол» был опубликован в двух томах в июне и ноябре 1949 года. Материал, опубликованный Бовуар раньше в журнале Les Temps Modernes, был великолепен с точки зрения рекламы, но сыграл дурную роль с точки зрения мифотворчества и общественного осуждения. В 1963 году, когда Бовуар описала в «Силе обстоятельств », как менялось отношение к ее книгам, она отметила, что выход «Второго пола» сделал ее «мишенью для нападок», как никогда раньше. Скоро Бовуар начнут опровергать, используя аргументацию ad feminam, — и сарказм здесь был далеко не худшим из всего.
Весной 1949 года Бовуар усердно работала, чтобы закончить части книги, потому что Олгрен приезжал в Париж. К счастью, она обнаружила, что написать эту книгу легче, чем роман. Для романа приходилось тщательно подбирать точки зрения и разрабатывать персонажей, заботясь о сюжетах, диалогах и предзнаменованиях. Для этой книги ей нужно было исследовать, упорядочивать и писать. Она хотела добиться свободы для женщин. Но, казалось, у них не было свободы по двум причинам: либо их притесняли, либо они сами выбрали не быть свободными. В обоих случаях возникала моральная проблема; вопрос заключался в том, чья это была вина?
Когда Олгрен приехал в Париж, Бовуар сначала беспокоилась: они расстались не очень хорошо. Она встретилась с ним в белом пальто, в котором ходила в Чикаго два года назад. Когда он был в городе, «семья» ее не узнавала: она стала спокойной и счастливой. Олгрен нервничал из-за встречи с Сартром, но их знакомство прошло успешно: Олгрен чувствовал себя непринужденно. Он радовался знакомству с Ольгой и последней возлюбленной Сартра, Мишель Виан: они говорили по-английски и упивались его историями об американских пороках.
Тем летом Бовуар решила опубликовать главы из второго тома — о «Пережитом опыте» — по частям в журнале Les Temps Modernes. Во второй части она воспользовалась другим методом: собрала исторические повествования и рассказы от первого лица, как проходят различные этапы и какие возникают возможности в жизни женщин: детство, девичество, половое созревание, сексуальная инициация, лесбийство, брак, материнство, социальные ожидания, проституция, старость.
Когда в мае 1949 года она опубликовала «Приобщение к тайнам секса», это вызвало резкую и обличительную реакцию. Там она описала, как она видит неагрессивный, взаимный сексуальный контакт, когда женщина наслаждается сексом как субъект, а не как объект. Вместо того чтобы быть пассивными и покорными невзаимному мужскому желанию, женщины «благодаря любви, нежности и чувственности», устанавливали «с партнером равноправные отношения. Асимметрия мужской и женской эротики создает неразрешимые проблемы до тех пор, пока партнеры находятся в состоянии борьбы; если же женщина чувствует, что мужчина не только желает ее, но и уважает, проблемы становятся легкоразрешимыми». Позже она задалась вопросом, не было ли ошибкой публиковать сначала эту главу.
Высокочтимый католический романист Франсуа Мориак утверждал, что творчество Бовуар «буквально достигло пределов низости». Разве «серьезное философское и литературное обозрение действительно подходящее место для темы, которую рассматривает мадам Симона де Бовуар?» Это был автор, по чьим стопам Бовуар прошла, будучи студенткой у Мерло-Понти, на пути к Зазе: десятилетиями она восхищалась его способностью обращаться со словами, а теперь он употребил их, чтобы назвать ее беспутной.
Июньский и июльский номера Les Temps Modernes разлетелись из газетных киосков. Бовуар опубликовала в этих выпусках главы о лесбийстве и часть главы о материнстве, и многие читатели пришли в ярость. На тот момент ее репутация уже была скандальной в определенных кругах — поскольку была связана с репутацией Сартра, — но теперь она навлекла на себя оскорбления другого порядка: «неудовлетворенная, холодная, ненормальная, пережившая сотню абортов, нимфоманка, лесбиянка, — я была всем, и даже подпольной матерью». Ей делали предложения «сексуальные маньяки» и «активные представители первого пола». Коммунисты назвали ее буржуазной, заявив, что ее анализ ничего не может сказать рабочему классу. На этот раз Франсуа Мориак — этот респектабельный столп консервативного истеблишмента — написал одному из авторов журнала Les Temps Modernes, что «вагина вашей руководительницы не имеет от меня секретов». Когда эти слова были опубликованы, Мориак пришел в ужас. Вскоре после этого он принялся за серию статей в Le Figaro Littéraire, осуждающих порнографию в целом и Симону де Бовуар в частности.
Когда в июне вышел первый том книги, он разошелся быстро — 22 000 экземпляров за первую неделю. «Биология — это не судьба», — утверждала Бовуар, как и брак или материнство. Существование таких женщин, как Мария Кюри, доказывает, что «не неполноценность женщины определила ее ничтожную роль в истории, а ничтожная роль в истории обрекла ее на неполноценность». Но культура — высокая и низкая — продолжает увековечивать репрессивную «мифологию» о женщинах. «Женщина — это не застывшая реальность, — писала она, — а становление; и только в становлении следует сопоставлять ее с мужчиной, то есть следует определить ее возможности», потому что, «рассматривая существо, суть которого есть трансценденция и выход за пределы своего „я“, никогда нельзя подводить черту».
Если бы у женщин действительно была бы какая-то явная биологическая, или психологическая, или экономическая судьба, утверждала Бовуар, не было бы никаких проблем: существовала бы универсальная «женственность», и те, у кого она была, были бы «женщинами». В первой части она рассматривала «женщину» с точки зрения биологии, психоанализа и истории, но удовлетворительного объяснения второстепенного статуса женщин не нашла ни в науке, ни у Фрейда или Маркса и продемонстрировала, почему именно их анализ, по ее мнению, неполноценен: почему, например, Фрейд считал, что может основывать свои взгляды на женскую сексуальность на мужской, если в женской у него вообще не было опыта?
Журналистка-коммунистка Жаннет Прено протестовала против того, что, по ее утверждению, Бовуар отговаривала женщин быть женами и матерями. Другая женщина-критик, Мари-Луиза Баррон, назвала первый том «чушью собачьей» и предсказала, что во втором будут лишь «пустяки». Арман Хуг писал, что на самом деле Бовуар хотела освободить себя — ей унизительно было быть женщиной, но «она родилась женщиной, и я правда не понимаю, что она может изменить <...>. Едва ли можно отрицать судьбу».
Из-за этой новообретенной известности было немного неловко показывать Олгрену Париж: она два года мечтала показать ему свой мир, поэтому они сходили в ее любимые рестораны и кафе, но ее беспокоило, что люди перешептывались и глазели. Поэтому после Дня взятия Бастилии она вздохнула с облегчением, когда они отправились в двухмесячное путешествие: Рим, Неаполь, Амальфи и Помпеи, а оттуда в Тунис, Алжир, Фес, Марракеш. На обратном пути из Северной Африки они навестили Ольгу и Боста в Провансе, где его прозвали «Крутой Олгрен».
Когда она провожала Олгрена в аэропорт Орли в середине сентября, то думала, что это были их лучшие дни. В следующем году она полетит к нему в Чикаго. Он тоже был счастлив и во время пересадки узнал из журнала, что, пока его не было, его роман «Человек с золотой рукой» получил Национальную книжную премию. Его карьера достигла апогея; в октябре Эрнест Хемингуэй напишет своему редактору письмо, в котором назовет Олгрена «лучшим на сегодняшний день писателем из тех, что моложе 50 лет».
В октябре Бовуар вернулась в Прованс, чтобы быть с Сартром и писать. Она уже какое-то время подумывала о новом романе, но ей нужно было выбросить из головы «Второй пол». Она хотела в новом романе вывести себя, но снова сидела перед чистым листом бумаги, размышляя, с чего начать. Там будет героиня, отдаленно похожая на нее саму: Анна. Но куда заведет ее эта книга? Она гуляла с Сартром, читала, встречалась с друзьями. Однажды они отправились посетить Соспель и Пейра-Каву и были удивлены, прочитав в следующей воскресной газете полный отчет об их вечере. Ее утомляло это непрестанное внимание, но это была лишь верхушка проблемы. Она решила перевести один из романов Олгрена, поэтому работала над ним, когда не писала свой.
Во втором томе «Второго пола», опубликованном в ноябре 1949 года, содержалась знаменитая фраза: «Женщиной не рождаются, ею становятся». Поскольку каждая женщина — это становление, а не закрытая книга, Бовуар хотела включить рассказы самих женщин об их жизненном опыте, чтобы продемонстрировать, как они становились «другими» на протяжении всей своей жизни. Сама будучи открытой книгой, она все еще пыталась стать Бовуар и, осмысляя собственный опыт, поняла, что некоторые препятствия, с которыми она столкнулась, выступали характерными угрозами становлению и других женщин. Несмотря на течение времени, она по-прежнему оставалась философом, вдохновленным идеей Альфреда Фулье о том, что «человек не рождается, а становится свободным». И теперь она утверждала, что не биология, психология и экономика заставляют женщин быть отделенными от мужчин или подчиняться им; «цивилизация» тоже сыграла значительную роль. А с Симоной де Бовуар «цивилизации» справиться было тяжело.
Хотя ее откровенное отношение к женской сексуальности было скандальным, именно ее отношение к материнству подверглось самым неослабевающим нападкам. Бовуар считала, что общество ведет себя крайне недобросовестно: как они не замечают лицемерия, когда презирают женщин и уважают матерей? «Отказывать женщинам в праве на общественную деятельность, признавать карьерные амбиции только за мужчинами, во всеуслышание заявлять, что, о какой бы профессии ни шла речь, женщина менее способна к ней, чем мужчина, и одновременно доверять ей самое тонкое, самое важное на свете дело, какое только может быть: воспитание, выращивание человеческого существа, — это ли не преступный парадокс».
С истощенным войной населением Франция нуждалась в гражданах — поэтому Бовуар обвинили в предательстве своего пола и нации. После войны французской промышленности требовалось оживление и поэтому вдобавок к увеличению рождаемости им требовалось и больше женщин на рабочих местах. Язык Бовуар и тогда и сейчас местами шокирует, и в ретроспективе есть отрывки, которые кажутся необдуманными, учитывая политический контекст и опыт женщин, которым не казалось, что их «порабощает» материнство. Бовуар называла беременных женщин хозяевами «паразитов» и рабынями этого вида. (Как и Шопенгауэр, но по какой-то причине он не вызвал такой же реакции.) Бовуар интересовалась беременностью: как ее переживают женщины субъективно, «изнутри» — с потерей телесной автономии и беспокойством, которое они испытывали по поводу того, кем они станут, когда станут матерями. Она утверждала, что женщин не следует сводить к репродуктивной функции. Она также сказала (хотя, казалось, мало кто это заметил), что не отрицает материнство, но просто хочет показать, что даже беременность, роды и уход за детьми — якобы образец уникального женского воплощенного опыта — переживаются по-разному в зависимости от ситуации женщины.