Донна Харауэй. Оставаясь со смутой: Заводить сородичей в хтулуцене. Пермь: Гиле Пресс, 2021. Перевод с английского Александра Писарева, Дианы Хамис и Полины Хановой. Содержание
Нет сомнения в том, что антропогенные процессы вызвали последствия планетарного масштаба, вступая в интер/интра-акции с животными видами и другими процессами еще с той поры, когда человек только выделился в отдельный вид (несколько десятков тысяч лет назад), и огромную роль в этом сыграло земледелие (возникшее несколько тысяч лет назад). Конечно же, с самого начала крупнейшими планетарными терраформаторами (и реформаторами) всего были и до сих пор остаются бактерии и их сородичи, также вступающие в интер/интра-акции с огромным множеством видов (включая людей с их практиками, как техническими, так и другими). За миллионы лет до появления земледелия распространение семенных растений изменило планету, и такой же масштаб возымели и другие революционно-эволюционные экологические и исторические события.
Люди вступили в эту самонадеянную борьбу энергично и рано, еще до того, как они/мы превратились в тварей, впоследствии названных Homo sapiens. Но я думаю, что проблемы наименования, релевантного антропоцену, плантациоцену или капиталоцену, связаны с масштабом, темпом/скоростью, синхронностью и комплексностью. При рассмотрении системных феноменов должны ставиться следующие вопросы: когда изменения в степени становятся изменениями по природе? И каково воздействие биокультурно, биотехнически, биополитически и исторически ситуированных людей (не Человека) по отношению и в сочетании с воздействиями ассамбляжей других видов и других биотических/абиотических сил? Ни один вид — даже такой самонадеянный, как наш, разыгрывающий из себя сборище образцовых индивидов в рамках так называемых модерных сценариев Запада,— не действует в одиночку. Ассамбляжи органических видов и абиотических акторов творят историю — как эволюционную, так и иную.
Но существует ли переломный момент, который поменял бы правила «игры» в жизнь на Земле для всех и всего? Дело не просто в изменении климата, но еще и в необычайно тяжком бремени токсичных химических веществ, добычи ископаемых, радиоактивного загрязнения, истощения наземных и подземных рек и озер, упрощения экосистем, массовых истреблений людей и других тварей и т. д. и т. п. Все это формирует системно связанные между собой паттерны, угрожающие одним крупным системным коллапсом за другим. Иногда рекурсия может быть обузой.
В своей недавней статье «Одичавшие биологии» (Feral Biologies) Анна Цзин предполагает, что переходным моментом от голоцена к антропоцену следует считать уничтожение большей части рефугиумов, которые могли бы способствовать восстановлению различных видовых ассамбляжей (с людьми или без людей) после таких крупных событий, как опустынивание, или вырубка лесов, или…, или… Это близко к аргументации координатора «Сети исследования мировой экологии» (World-Ecology Research Network) Джейсона Мура. Он утверждает, что «дешевая» природа закончилась, а удешевление природы для поддержания добычи ископаемых и производства в современном мире (а также производства самого этого мира) не может продолжаться, поскольку запасы Земли истощены, сожжены, осушены, отравлены, истреблены и всячески исчерпаны. Огромные инвестиции и чрезвычайно креативные и деструктивные технологии могут отсрочить плату по счетам, но время дешевой природы действительно закончилось. Анна Цзин считает, что голоцен был тем долгим периодом, когда рефугиумы как убежища еще существовали — и существовали даже в избытке, — чтобы поддерживать мирение в условиях богатого культурного и биологического разнообразия. Возможно, надругательство, заслуживающее название «антропоцен», связано с разрушением мест и времен для убежищ, используемых как людьми, так и другими тварями. Я разделяю мнение, что антропоцен — это скорее пограничное событие, подобное мел-палеогеновой границе, а не эпоха. Антропоцен маркирует серьезные и резкие изменения — то, что было после, будет непохоже на то, что было до. Я думаю, наша задача состоит в том, чтобы сделать антропоцен как можно короче/тоньше и всячески культивировать грядущие эпохи — какие только можно вообразить, — в которых возможно восстановление убежищ.
На сегодня Земля переполнена беженцами, человеческими и нет, без убежища.
Поэтому я считаю, что здесь уместно новое громкое имя и даже несколько имен. Отсюда — антропоцен, плантациоцен и капиталоцен (термин использовался Андреасом Мальмом и Джейсоном Муром до того, как начал применяться мною). Я также настаиваю, что нам необходимо имя для продолжающихся динамических симхтонических сил и способностей, частью которых являются люди и внутри которых на кон поставлена продолжаемость как таковая. Быть может, но только быть может и лишь при условии интенсивной совместной работы и игры с другими земными обитателями, а также глубокой приверженности им, процветание богатых многовидовых ассамбляжей, включающих в себя людей, станет возможным. Я называю все это хтулуценом — прошлым, настоящим и грядущим. Эти реальные и возможные времена-пространства названы так не в честь порожденного мизогинией и расовыми кошмарами монстра Ктулху (заметьте разницу в написании) СФ-писателя Г. Ф. Лавкрафта, но в честь многообразных тентакулярных сил и способностей, обвивающих Землю и воплощенных в таких именах, как Нага, Гея, Тангароа (исторгнутый из покрытой водой Матери-Земли Папа), Терра, Ханиясу-химэ, Женщина-Паучиха Теотиуакана, Пачамама, Ойя, Горгона, Ворониха, А’акулууйюси и многих других. «Мой» хтулуцен, пусть даже отягощенный своими проблемными окологреческими корешками, спутывает бесчисленное множество темпоральностей и пространственностей, а также мириады интра-активных сущностей-в-ассамбляжах, включая более-чем-человеческие, иночеловеческие, нечеловеческие и людей-как-гумус. Даже помещенные в англо-американский текст, такой как этот, Нага, Гея, Тангароа, Медуза, Женщина-Паучиха и все их сородичи — это одни из многих тысяч имен, принадлежащих такому СФ-направлению, которое не мог вообразить или принять Лавкрафт, — сплетению спекулятивной фабуляции, спекулятивного феминизма, сайнс-фикшн и сциентического факта. Материально значимо, посредством каких историй рассказываются истории и посредством каких понятий мыслятся понятия. С математической, визуальной и нарративной точек зрения значимо то, какими фигурами фигурируются фигуры и какими системами систематизируются системы.
Все тысячи имен слишком велики и слишком малы; все истории слишком велики и слишком малы. Как мне объяснил Джим Клиффорд, нам нужны истории (и теории), которые достаточно велики для того, чтобы собрать все сложности и оставить границы открытыми для удивительных старых и новых связей.
У смертных тварей Хтулуцена есть лишь один способ жить и умирать хорошо — объединить свои силы ради воссоздания убежищ, сделав возможным частичное и устойчивое биолого-культурно-политико-технологическое восстановление и переустройство, которое также подразумевало бы оплакивание невосполнимых потерь. Этому меня научили Том ван Дорен и Венсиан Депре. Мы уже понесли огромные потери и потеряем еще больше. Обновленное генеративное процветание не может вырасти из мифов о бессмертии или неспособности стать-с мертвыми и вымершими. У Говорящего за мертвых из одноименной книги Орсона Скотта Карда еще много работы. И еще больше — у мирения Урсулы Ле Гуин из ее романа «Всегда возвращаясь домой».
Я не постгуманистка, я — компостистка: все мы — компост, а не пост-люди. Граница, которую воплощает собой антропоцен/капиталоцен, означает многое, в том числе и то, что грядет колоссальное и необратимое разрушение привычных укладов. Оно затронет не только те 11 миллиардов (или около того) человек, что будут населять Землю в конце XXI века, но огромное множество других тварей. (Немыслимое, но отрезвляющее число — 11 миллиардов — будет соответствовать действительности, только если сохранится низкий уровень рождаемости; если же он вновь возрастет, ситуация будет абсолютно непредсказуемой.) Грань вымирания — не просто метафора, системный коллапс — не кинотриллер. Спроси любого беженца любой видовой принадлежности.
Хтулуцену нужен как минимум один лозунг (конечно же, больше). Не отрекаясь от моих предыдущих — «Киборги за выживание на Земле», «Бегай быстро, кусайся сильно» и «Заткнись и тренируйся», — я предлагаю еще один: «Заводите сородичей, а не детей!» Заведение — и узнавание — сородичей, возможно, является наиболее трудной и неотложной задачей. Феминистки нашего времени стоят на передовой расплетения якобы естественной связи между полом и гендером, расой и нацией, классом и расой, гендером и морфологией, полом и воспроизводством, а также воспроизводством и формированием людей (здесь мы особенно в долгу перед меланезийцами в их союзе с Мэрилин Стратерн и ее сородичами-этнографами). Для достижения многовидовой экологической справедливости, в том числе по отношению к различным группам людей, феминисткам пора обрести лидерство в сферах воображения, теории и действия, чтобы разорвать связи как генеалогии и родства, так и родства и видов.
Бактерии и грибы в избытке снабжают нас метафорами. Но если мы оставим метафоры в стороне (удачи с этим!), остается то, чем мы должны заняться в качестве млекопитающих вместе с нашими биотическими и абиотическими симпоэзисными сотружениками, соработниками. Нам необходимо заводить сородичей симхтонически, симпоэзисно. Кем и чем бы мы ни были, нам надо делать-с, составлять-с, становиться-с «приземленными» [the earth-bound] (спасибо за это выражение Бруно-Латуру-в-англоязычном-режиме).
Мы, люди Земли, должны обратиться к решению неотложных системных проблем, но пока что, как сказал Ким Стэнли Робинсон в «2312», мы живем во времена «Колебания» [Dithering] (в его СФ-повествовании оно длится с 2005-го до 2060-го; не слишком ли это оптимистично?), во времена «состояния нерешительного возбуждения». Возможно, «Колебание» — это даже более подходящее название, чем антропоцен или капиталоцен! Колебание будет запечатлено в пластах Земли, а по сути оно уже вписано в ее минерализованные слои. Симхтоническое не сглаживается и не колеблется, оно составляет(ся) и разлагает(ся) — обе эти практики опасны и многообещающи. Гегемония человека — по меньше мере не симхтоническое дело. Как говорят экосексуальные художницы Бет Стивенс и Энни Спринкл, сделавшие для меня стикер с этой надписью: «Компостирование — это так горячо!»
Моя задача — сделать так, чтобы «родство» значило больше чем / не просто «существа, связанные происхождением или генеалогией». Этот мягко остраняющий жест поначалу может показаться ошибочным, но затем (при удачном раскладе) будет угадываться как изначально верный. Заведение сородичей — это наделение кого-либо личностью, но не обязательно как индивида или человека. Когда я была студенткой, меня тронула игра слов «родство» (kin) и «благородство» (kind) у Шекспира: сородичи в смысле семьи не обязательно будут благороднее и добросердечнее всех остальных. Заводить сородичей и обретать благородство [making kind] (как категорию или заботу, с помощью родных без кровных связей, родных «сбоку» — тут задействовано и множество других отголосков) — эти действия отпускают воображение в полет и могут изменить историю. Мэрилин Стратерн научила меня тому, что слово «relatives» («родственники») в британском английском изначально означало «логические связи» и приобрело смысл «члены семьи» только в XVII веке, — это один из моих любимых фактоидов. Если мы выйдем за пределы английского, лес станет гуще.
Я считаю, что такое расширение и переформатирование смысла понятия «сородич» допускается тем фактом, что все земляне — сородичи в самом глубоком смысле слова и уже давно пора проявлять больше заботы о видах-как-ассамбляжах (а не видах по-отдельности). Родство — «собирательное» слово. Все твари одной «плоти»: латерально, семиотически и генеалогически. Предки вдруг оказываются очень интересными чужаками, родные становятся незнакомыми (за пределами того, что мы считали семьей или кланом [gens]), таинственными, настигающими, действующими.
Слишком много для крохотного лозунга? — я знаю! Но все же, попробуйте! Может быть, лет через двести человеческое население Земли вновь будет насчитывать два-три миллиарда, тем самым участвуя в приумножении благосостояния различных человеческих существ и других тварей, будучи при этом средством, а не конечной целью.
Так что заводите сородичей, а не детей! Материально значимо, как сородичи производят сородичей.