Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Фредерик Корни. Октябрь. Память и создание большевистской революции. СПб.: Academic Studies Press / БиблиоРоссика, 2024. Пер. с англ. Е. Куприяновой. Содержание
Настойчивое стремление центрального Истпарта к созданию единой истории революции и партии после первоначального заигрывания с ее разделением было сдержано острым осознанием плачевного состояния партии в настоящий период. Отчеты Отдела агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) (Агитпропа) о состоянии местных партийных организаций в 1922 году, видимо, усугубляли сомнения членов Истпарта в возможности найти нужные им материалы. Низкая политическая грамотность многих членов партии ослабляла агитацию среди беспартийной массы рабочих и крестьян. Партийные организации Урала (Екатеринбургской, Челябинской, Уфимской, Тюменской и Пермской губерний) — крупного промышленного центра — рисовали катастрофическую картину голода, нищеты, преступности, безработицы и враждебности среди рабочих. Местные партийные организации отличались повальным пьянством, пропуском собраний, местничеством и «отходом от партийных интересов». Даже из крупных местных организаций (например, Екатеринбургской) люди уходили с огромной скоростью из-за материальной нужды, оторванности от высших партийных комитетов, отсутствия партийной литературы и «не уяснения современного курса партии».
По всему региону члены партии переезжали в другие области, не ставя в известность местный комитет, или использовали любые предлоги, чтобы быть вызванными или отозванными в центр. Участились случаи исключения из партии за «партпреступления», ослабла партийная дисциплина, во многих районах губернские комитеты находились на грани распада. В некоторых регионах члены партии не платили партийные взносы или были вынуждены пренебрегать партийной работой, поскольку от наличия оплачиваемой работы вне партии зависело их выживание. Связи с беспартийным населением часто были слабыми, а местные партийные органы нередко выступали в роли изолированной фракции, ведущей репрессии на основе личных или местных интересов. Слабость партийной идентичности и плохое состояние организации были хроническими проблемами. В разгар кризиса 1921 года Невский уловил растерянность населения: «Да, мы знаем, что было в октябре, — говорили рабочие и крестьяне, — но то было в октябре, и тогда были еще большевики, и было хорошо, а теперь остались коммунисты, и потому теперь, мол, очень плохо». Для некоторых людей в то время слово «коммунист» означало лишь «насилие, и принуждение, и холод, и голод».
Когда постановлением ЦК от 2 декабря 1921 года Истпарт был передан из Комиссариата просвещения в ведение ЦК РКП(б), всем существующим местным бюро было предписано перейти в ведение губернских и областных комитетов партии. Местные бюро Истпарта получили прямой приказ подчиниться губернским бюро партии, которые должны были обеспечить их руководством и индивидуальными заданиями. Но вместо того чтобы создать управляемую сеть, как рассчитывал центральный Истпарт, это событие лишь навлекло на бюро многочисленные проблемы, с которыми сталкивались местные партийные организации. Кроме того на местах бюро Истпарта приняли без особого энтузиазма и даже относились с высокомерием к самому проекту. Зачастую местные партийные комитеты просто игнорировали указания центрального аппарата Истпарта о создании бюро в своих регионах или выполняли их лишь формально. Иногда местные организации просто закрывали подчиненные им бюро Истпарта и конфисковывали их ресурсы.
Некоторые бюро в первые два года существовали только номинально, другие не имели ни помещений, ни материальной базы. Служащие Истпарта часто были перегружены прочими партийными обязанностями или получали должность в бюро, поскольку были слишком стары или немощны для выполнения другой работы. В некоторых случаях местные бюро были реорганизованы в конце 1922 — начале 1923 года, фактически вместо них были созданы новые бюро. Например, местные бюро жаловались на то, что в Казанском бюро образно называли «свободой действий» — а именно на отсутствие указаний как от губернского комитета партии, так и от центрального Истпарта. Уже в сентябре 1925 года руководитель Оренбургского бюро Марковский говорил о трудностях работы «без положений и указаний, даже без местной ориентации». Через месяц он обратился в центральный Истпарт с просьбой помочь его «молодой организации» наметить путь работы. Он запросил издания (специальные юбилейные номера «Рабочей Москвы»), а также инструкции по организации выставок и других подобных мероприятий. Наконец, ввиду недостаточного опыта тех, кто занимался работой Истпарта, он выразил настоятельную потребность в посещении хотя бы короткого курса по организации такой работы.
У проекта Истпарта не было иного выхода, кроме как полагаться на индивидуальную инициативу на центральном и местном уровнях. В конце концов, это не противоречило убеждению таких лидеров, как Ольминский, что историю партии и революции нужно искать не только среди коммунистов, но и среди «всех граждан России». Тверское бюро считало, что без заинтересованности общественности «продуктивная работа» невозможна. Некоторые бюро для активизации работы обращались к созданным в начале 1920-х годов местным отделениям Общества старых большевиков, а те, в свою очередь, обращались к бюро Истпарта в надежде на сотрудничество. Как сообщало московское бюро, работа опиралась на отдельных уполномоченных, которые собирали людей для получения информации. При этом бюро жаловалось, что после спущенного «сверху» заказа на изучение той или иной эпохи их сотрудникам приходилось буквально выходить на улицу, искать людей и заказывать у них статьи, — и сетовало на то, что многие ничего в результате не писали. Это также вынуждало местные бюро использовать все имеющиеся у них связи для борьбы с общим безразличием по отношению к их усилиям, что открывало путь к всевозможному институциональному соперничеству.
Трудности Истпарта были не только локальными. Московское и петроградское бюро, и даже центральное бюро Истпарта, столкнулись с теми же проблемами перегруженности чиновников, а также организационной путаницы и институционального соперничества. В конце 1921 года Невский сообщал, что работа его петроградского бюро зависела от заинтересованности одного человека — Прасковьи Куделли, которая была перегружена другой работой. Остальные члены были также перегружены, отсутствовали или были вынуждены заниматься другой работой, пытаясь материально обеспечить себя в это трудное время. Невский жаловался на отсутствие руководства со стороны Историко-революционного архива с тех пор, как Щеголев был снят с должности директора; досадовал, что Куделли привлекла к работе над историей петроградской организации социал-демократов 10–12 молодых людей, но их работа тормозилась из-за отсутствия конкретного плана и указаний. Один неопытный товарищ работал над «Рабочей мыслью» периода РСДРП и не увидел присущих материалам предубеждений. Он добавил, что главные деятели движения оказались неизвестными личностями второго плана, на которых источники охранной полиции делали слишком большой акцент.
К 1923 году бюро практически не вело организационной работы на местах в Петрограде, а различные комиссии, созданные для изучения конкретных тем и периодов, так ничего и не сделали. Если работа и велась, то, как правило, в ситуациях, когда для помощи в реализации конкретных проектов привлекались сотрудники других организаций, например Историко-революционного архива или нижестоящих Истпартов. В апреле 1923 года эти трудности вызвали реорганизацию Петроградского бюро, в результате которой в его состав вошли новые сотрудники из губернского комитета ВКП(б). За последующие полгода, вплоть до сентября, Петроградское бюро добилось впечатляющих успехов. Сотрудники бюро создали простейшую сеть Истпартов в районах Петрограда. Ряд таких районных Истпартов сообщили об успехах в направлении уполномоченных на предприятия и в различные учреждения для сбора материалов по Октябрьским дням, а бюро Выборгского и Володарского районов даже организовали подкомиссии на нескольких местных предприятиях. В некоторых районах были созданы уездные бюро, которые рассылали планы работ по сельским округам и заводам. В Троицком уездном бюро не менее 24 товарищей собирали материалы по подпольной партийной работе в 1917—1918 годах.
Московское бюро быстро сформировало штат из пяти человек и сеть из семи районных и 20 уездных бюро в Московской губернии. Однако в реальности активную деятельность вело только руководство центрального бюро. У сотрудников местных бюро Москвы было мало возможностей встречаться и координировать свою деятельность, и они не получали наставлений и последовательного руководства. К началу 1922 года не было проведено никакой систематической работы — главным образом потому, что местные бюро в Москве были укомплектованы и без того загруженными людьми. Зачастую работа зависела от усилий одного заинтересованного человека. Московское бюро жаловалось на равнодушие Московского комитета партии; бюро пыталось преодолеть это равнодушие, поручая уполномоченным на уездном уровне создавать комиссии по коллективной работе над историей партийной организации. Оно также пыталось привлечь к сотрудничеству по определенным проектам ученых из Института красной профессуры и Коммунистической академии. Московское бюро было реорганизовано в конце 1924 года, а его петроградский аналог — в апреле 1923-го.
Ни московское, ни петроградское бюро не поддерживали устойчивых связей с центральным Истпартом. Руководители последнего жаловались, что ведущие партийные органы игнорируют их. В октябре 1922 года центральный Истпарт поручил трем членам московского бюро — А. И. Елизаровой (сестре Ленина), С. И. Черномордику и Бобровской — разработать проект взаимоотношений между центральным Истпартом и московским бюро. XII Cъезд партии в апреле 1923 года выделил Ольминского как преданного члена партии, но при этом проигнорировал его работу в Истпарте. Год спустя XII съезд лишь вскользь одобрил деятельность Истпарта, призвав партийные организации уделять ей «серьезнейшее внимание».
Однако изменений не последовало. На конференции Истпарта в 1923 году Лепешинский жаловался, что партия посылает на работу в центральный Истпарт только больных людей. В январе 1924 года Ольминский обратился в ЦК с жалобой, что тот не уделяет Истпарту достаточного внимания. Центральный комитет не направлял почти никаких директив и материальных средств, личное общение с членами ЦК сводилось к беглому рассмотрению административных вопросов, а другие ключевые организации, в том числе Государственное издательство, не оказывали никакой издательской поддержки. Личные усилия отдельных членов ЦК были исключением. Решение о реорганизации Петроградского бюро в начале 1923 года Истпарт расценил как одностороннее решение Петроградского комитета партии и посягательство на прерогативу Истпарта. Он обратился в Секретариат ЦК с просьбой утвердить Невского в должности заведующего Петроградским бюро, хотя при этом рекомендовал оставить в штате несколько человек, назначенных партийным комитетом. Материальное положение сотрудников центрального аппарата Истпарта было не таким плачевным, как на местах, но вызывало достаточную тревогу, чтобы Истпарт обратился в ЦК с требованием срочно улучшить ситуацию. Из 100 местных бюро, жаловался Истпарт в августе 1923 года, только 39 были способны вести работу.
Очевидно, что чудовищные политические и инфраструктурные проблемы, с которыми столкнулся Истпарт, ставили под угрозу доказательную базу, которую он пытался заложить для нарратива Октября. Центральный Истпарт, безусловно, рассчитывал на максимально широкое распространение по всей Советской России местных изданий Истпарта и неоднократно (и напрасно) требовал от местных бюро присылать ему экземпляры всех своих изданий. На практике же стало быстро понятно, что на местные бюро нельзя положиться в плане продажи и распространения изданий по собственной инициативе, поэтому Истпарт попытался заключить официальное соглашение с Госиздатом о снабжении такими книгами и журналами. В начале 1922 года в ответ на просьбу местной администрации о предоставлении литературы по истории партии и революционного движения центральный Истпарт был вынужден ответить, что такие работы все еще являются «библиографической редкостью».
Как местные, так и центральные бюро выражали озабоченность качеством свидетельств об Октябре, которые им удавалось собрать, а также полномочиями из этих свидетельств. Так, в 1923 году Екатеринославское бюро жаловалось на пропажу архивных материалов и на «самое варварское» обращение с документами. Архивные материалы часто хранились в сырых, кишащих мышами сараях или не были собраны в надежном месте. Их можно было свободно купить на рынках, а Главный комитет по делам бумаги (Главбум) даже использовал их в качестве сырья для производства бумаги.
При попытке получить царские архивы местные Истпарты нередко сталкивались с совершенно иным мировоззрением дореволюционных архивистов. Например, Новгородское бюро жаловалось на «старых буржуазных специалистов», которые не хотели с ними работать и не давали материалов, а Подольское бюро — на «петлюрских профессоров» Подольского университета, которые не хотели сдавать местный жандармский архив. Новгородское бюро обратилось за помощью к губернскому комитету партии и губернскому исполкому Совета, чтобы разрушить «старый классовый аппарат Губархива» и создать «наш новый красный Губархив из партийных работников». Поиск достаточно подготовленных коммунистов для руководства архивной работой был постоянной проблемой. Из центрального аппарата Истпарта в районы направлялись представители для проведения трех-четырехмесячных курсов по подготовке новых архивистов, но и они встречали препятствия со стороны старых архивных работников Губархива, считавших новичков необразованными и малоподготовленными для такой работы. Кроме того, Истпарт был не единственным конкурентом в борьбе за эти архивы. Без ведома центрального Истпарта отдельные лица по заданию Комиссариата просвещения и Центрального архива объехали несколько губерний, собирая архивы местных землевладельцев, чтобы увезти их в Москву.