Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Теему Кескисарья. Война «шляп». Очерк Русско-шведской войны 1741–1743 гг. М.: Весь мир, 2024. Перевод с финского Надежды Братчиковой. Содержание
Милитаристские ценности впитывались с молоком матери и передавались через отцовские затрещины даже сиротам. Юные добровольцы или престарелые генералы даже и не думали никого осуждать. В Войне «шляп» основные ценности неожиданно разрушились. Восстанавливать их было нелегко.
Простой народ понял, что опасения командиров — не всегда признак мудрости. В 1745 г. в Расеборге в одно из воскресений полковник Гюнтерфельт со спутниками без разрешения позаимствовал крестьянские лодки и в прямом смысле слова огреб от хозяев по затылку. «Вы чертовы лодочные воры, воруете лодки в воскресный день, поганцы эдакие. Сами в чертоги Господни не ходите и другим не даете». Полковник пригрозил, что его драгуны поколотят обидчиков. Старый крестьянин с ружьем в руке и в шапке набекрень ответил: «Да ты сам лодочный вор да я у рюсся выпишу трех казаков, ты и полк твой будет от одной нашей тени шарахаться».
В депутациях на заседаниях ригсдага финские речи крепчали. За семь столетий шведского владычества в Финляндии не выдалось и 25 мирных лет подряд. Все взрослые помнили о грабежах и разорениях. Каждый раз, когда держава хваталась за меч, ответные вражеские выпады попадали Финляндии прямо в сердце, ничем не защищенное.
Пять лет спустя Августин Эренсверд вновь столкнулся с позором Войны «шляп». В июле 1747 г. он вместе с другими специалистами по фортификации отправился на паруснике «Диана» изучать стратегические локации Финляндии. На песчаном берегу полуострова Гангут, у которого экспедиция остановилась, чтобы отдохнуть и пообедать, виднелись братские могилы моряков и пехотинцев — «горестные свидетельства бездарности, злого умысла или несчастья».
Здесь эксперты изучили возможности использования галерной гавани Тверминне, а в Гельсингфорсе — размышляли об укреплении районов Брохольмен и Касавуори. Все их проекты были вполне обоснованными в военном плане, но с точки зрения экономики — практически невыполнимыми.
Эренсверд был талантливым и волевым человеком. В мирном для Швеции 1747 г. он представил свои заметки об обороне Финляндии. Заметим, что после Абоского мира 1743 г. Швеция больше не вспоминала ни об Олафсборге, ни о Вильманстранде и Фридрихсгаме. Крепость Фридрихсгам была пережитком прошлого. Об этом свидетельствовали его четырехугольное главное здание (легко рассыпающееся от пушечных залпов), тесный двор, отсутствие пандусов, деревянные лестницы, ненадежные пороховые погреба, обвалившиеся углы, неподходящие патроны и винтовки без штыков на складах, испорченный порох. Эренсверд полагал, что все это — в том числе и человеческие ресурсы — неприглядный кошмар. «И в наше время, после столь долгого пренебрежения этим приграничным селением, продолжают отправлять сюда в основном тех, от кого в Швеции устали и на ком поставили крест».
Эренсверд считал реку Кюмень важным естественным препятствием, но не хотел проводить на ее берегах фортификационные работы. Проблема небольших временных укреплений наподобие Мянтлахти заключается в их изолированности от внешнего мира, именно поэтому здешний гарнизон почувствовал себя брошенным, испугался, удрал и в конечном счете сдался в плен.
Эренсверд связывал отчаяние, охватившее всех летом 1742 г., с трудностями снабжения по морю, с русскими галерами и угрозой вторжения в страну. Ответом на все это могла стать морская крепость, выстроенная перед Гельсингфорсом. По мнению Эренсверда, Абоский замок располагался слишком далеко на западе страны, он, находясь на удалении, как бы «позволял изувечить все тело и мог пытаться защититься, лишь тогда, когда враг будет забирать последнее».
Крестьяне дополняли восприятие Эренсверда. Помимо лагеря в Хоплаксе у России были форпосты в Гумтакте и в Гаммельстадене, а лошади паслись до самого Бембёле. Начиная войну, Швеция могла бы многое сделать иначе, «если хотя бы часть из нас сохранила благоразумие». Война «шляп» помогла Эренсверду приступить к делу всей своей жизни — взяться за строительство Свеаборга, матери всех крепостей, в результате чего страна прочно бы встала на ноги, не рассчитывая на чужую помощь.
Эренсверд путешествовал по стране и проницательно оценивал ее хозяйство. Из-за мягкой почвы жители Фридрихсгама обленились: они не пользовались как следует благами природы, да и рыбачили постольку-поскольку. Временами они ели мясо, чаще — репу и горох, выпекали хороший хлеб и варили плохое пиво. Народ, живший в задымленных курных избах, отличался исключительным уродством. Причиной тому был дым: дети рождались с красивой кожей, которая с возрастом грубела до омерзения. Эренсверд не оценил красоту финских женщин, которые, по его мнению, выглядели странно.
Швецию второй половины XVIII в. нельзя охарактеризовать как какую-то темную и бестолковую страну, скорее наоборот, она была оплотом науки и искусства. И только одно военное дело оставалось на прежнем уровне. Мысли о реванше там возникли сразу, как только выветрились гнилостные газы гниющих трупов. Шведы сожалели о проигранной войне, а вовсе не о том, что сами ее и развязали. Тем временем Адольф Фредрик назначил Карла Густава Тессина, вдоволь поигравшего в «игру вокруг престола», наставником своего сына и наследника Густава.
Казнь Левенгаупта и Будденброка была предупреждением для будущих генералов. Кто-то боялся неудач, кто-то — даже попыток их совершить. На должность генерала для ведения Померанской войны 1750-х гг. не соглашался ни один известный человек, так как под угрозой могли оказаться его честь, жизнь и собственность. Так или иначе, теперь в Швеции обострились проблемы снабжения и мотивации, а также возникло нелепое противоречие между целями и результатами.
А Россия не торопилась распоряжаться захваченными территориями. Между Выборгом и рекой Кюмень едва ли располагалось что-то для них ценное. В 1783 г. императрица Екатерина Великая встретилась со своим кузеном шведским королем Густавом III во Фридрихсгаме. В письме барону Фридриху Мельхиору Гримму она описывала свои впечатления о путешествии по Финляндии: «Боже мой! Какая страна! Как можно было проливать человеческую кровь для обладания пустыней, в которой даже коршуны не хотят жить!»
В Юго-Восточной Финляндии строительством каналов и неплохой системы укреплений руководил русский полководец Суворов. Но прежде русским было необходимо укрепить тыл и наладить пути снабжения по суше и морю. Швецию не пугала география, но она хотела слишком многого от того клочка Финляндии, где предполагалось вести боевые действия.
Недалеко от реки Кюмень в деревнях, знакомых нам по позорному маршу летом 1742 г., бесславно проходили в 1788 г. и события войны Густава III с Россией. Аньяльский союз и обращение к императрице, составленное в Ликкала, были напрямую связаны с Войной «шляп». Воспоминания, убеждения и предчувствия циркулировали в поколениях, словно передаваясь вместе с очередным офицерским чином. Король-театрал, известный своим увлечением культурой, превратил театр военных действий в театральные подмостки, и его постигла почти та же участь, что и Левенгаупта.
В ходе Гогландского морского сражения 17 июля 1788 г., в котором силы сторон были примерно равны, шведский флот сумел захватить российский линейный корабль «Владислав», сдавшийся в плен. Корабль был сильно поврежден и потерял примерно треть экипажа. Многие из пленных моряков были больны сыпным тифом и стали «троянским конем» инфекции для гарнизонов в Свеаборге, Гельсингфорсе, Финляндии и для полевой армии. Последствия снова оказались неописуемо тяжелыми.
Упадок духа, спровоцированный Войной «шляп», к тому времени еще не совсем прошел. Народ поддерживал и уважал короля (тогда финны называли его Кусти), в отличие от Левенгаупта и Будденброка. Густава III чудесным образом спасли его харизма, усиление в Швеции антидатских настроений, удачный проход через морские шпицрутены в Выборгском заливе и славное Роченсальмское сражение 9 июля 1790 г. По результатам Верельского мирного договора с Россией король добился ничьей и даже заслужил одобрение в Стокгольме. Однако на балу-маскараде он получил смертельный удар в спину от офицера-дворянина.
Военное ведомство меж тем не топталось на месте. Саволакская бригада впервые взялась обучать солдат быть свободными от тактики линейного боя и уметь передвигаться в непроходимых местах. Этому же учили офицеров кадетского корпуса Хапаниеми. Так какой же урок из стратегии Войны «шляп» вынесли ключевые фигуры шведско-финской военной истории?
В Русско-шведской войне 1808—1809 гг. у главнокомандующего Клингспора изначально был план в духе Левенгаупта. Нельзя задерживаться у реки Кюмень, во Фридрихсгаме и даже в Саволаксе. Темпы отступления войск росли с рекордной скоростью. Тысячи мужчин и коней мчались от арсенала к арсеналу, за несколько месяцев зимы и весны они так добрались до Северного Эстерботтена.
О той Русско-шведской войне, в отличие от Войны «шляп», написано сотни замечательных книг. Но их содержание тоже сложно объяснить высшему разуму. Почему даже в зимние морозы зад Клингспора жгло стремление отступать?
Военачальники боялись так называемых осад, хотя море было заблокировано и не контролировалось русскими. В 1808 г. с востока на запад шло больше дорог, чем в 1742 г., что было удобно для атаки, однако лесные чащи, замерзшие воды, озерные глади, болота, проливы и ручьи создавали неудобства. Для бегства были нужны собственная страна, куда можно бежать, и бессчетное количество фуража, продовольствия, а также множество несносимых подошв и несбиваемых ступней. Шведский план быстрого отступления не учитывал возможные трудности снабжения у атакующего.
Летом шведы собирались задать русским жару с помощью контратаки, высадки десанта и прорыва через Свеаборг. Даже в случае успеха Финляндия все равно оказалась бы в трудном положении. В этом случае значительная часть государства с населением в 900 тысяч жителей будет во власти врага многие месяцы посевных работ!
Даже Эренсверду не удалось укрепить боевой дух. Свартхольм и Свеаборг в 1808 г. обороняли так же ужасно, как Фридрихсгам и Гельсингфорс в 1742 г. Для Швеции Свеаборг стал самой дорогостоящей постройкой за всю историю существования государства. Комендант крепости Карл Олаф Кронстедт был героем Роченсальмского сражения, но не защиты Свеаборга. Впрочем, на нет и суда нет. Вспомнил ли Карл Олаф Кронстедт в момент капитуляции о своем деде Габриэле Кронстедте, который во время Войны «шляп» упоминал в письмах слабейшую оборону Финляндии?
Северная Карелия защищалась от старых воспоминаний под предводительством крестьянских полководцев. Простой народ самоотверженно поддерживал Швецию также в Южном Эстерботтене и на Аландских островах. Иначе народу пришлось бы столкнуться с призраками «малого лихолетья».
Клингспор вел войну вполсилы, но от сражений не отказывался. Помпезный летний военный поход был нужен для демонстрации силы. Порох дымился, земля дрожала и краснела от крови. Из стычек в поле средних масштабов финны и шведы выходили с достоинством. Но возвращением утерянных территорий дело и не пахло. Армии отличались друг от друга почти так же, как в Войне «шляп». Хотя шведы проиграли, Рунеберг в своих стихах пел им дифирамбы. Лучше так, чем никак.
В начале XIX в. внешняя политика Швеции не базировалась на заветах Макиавелли. Снова у нее нашелся друг издалека — из Англии, а вот враг был рядом — за рекой Кюмень. Во время наполеоновской континентальной блокады страна, оставшаяся без всякой поддержки, дрожала в беспомощном страхе.
Люди шли к идее мира извилистыми путями. Просвещение в Центральной, Южной и Восточной Европе не перековало мечи на орала и не превратило виселицы в хлебные лопаты. Оно запустило военный цикл из непомерных национальных притязаний и воинственно настроенных деятелей, для игр которых любые престолы были слишком маленькими. Швеция была исключением. Ее элита постепенно упускала свои возможности и теряла интерес к делам военным.