Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Раффи Берг. Шпионы Красного моря. Невероятная история бутафорского курорта «Моссада». М.: Книжники, 2024. Перевод с английского Аркадия Кабалкина. Содержание
Менахем Бегин, невысокий, лысеющий мужчина с резкими чертами лица, в очках в характерной массивной оправе, бессменный лидер парламентской оппозиции на протяжении 29 лет, участвовал — и проигрывал — в восьми предыдущих выборах. Теперь, как лидер правой партии «Ликуд», он оказался во главе страны.
Бегин считается одним из отцов-основателей Израиля. Твердый националист, он возглавлял «Иргун Цвай Леуми», или кратко — Эцель, одну из самых грозных групп еврейских подпольщиков, действовавших против британских сил в Палестине. В 1940‑х группа прибегала к нападениям и мерам устрашения, чтобы заставить британцев уйти. Самой печально известной их акцией стал подрыв в 1946 году южного крыла роскошного иерусалимского отеля «Царь Давид», где располагался штаб британского командования, — тогда погиб 91 человек. Бегин годами находился в розыске и вышел из подполья только после учреждения Государства Израиль. В Палестину он попал в 1943 году, бежав после нацистского вторжения из Польши и из СССР, но его родители, старший брат и племянник не спаслись и были убиты немцами.
На образ мыслей Бегина решительно повлияли учиненный нацистами Холокост, преследования — и беззащитность — евреев. (Позднее он якобы сказал президенту США Джимми Картеру: «Я чувствителен только к одному — к еврейской крови».) Для него Израиль был не просто еврейским домом, но убежищем для евреев, подвергающихся опасности повсюду в мире. Цель сионизма — переправить евреев из диаспоры в Израиль — была для Бегина символом веры. На встрече по передаче полномочий с уходящим в отставку премьером Рабином и с главой «Моссада» Ицхаком Хофи Бегин получил в том числе информацию об операциях разведслужбы. Премьер вправе назначать и смещать главу «Моссада», но Бегин попросил якобы готового подать в отставку Хофи остаться. Он подтвердил продолжение всех уже запланированных и активных операций «Моссада» и добавил в список еще одну. «Привезите мне эфиопских евреев», — сказал он.
Судьбу эфиопских евреев начали обсуждать, еще когда Бегин был в оппозиции. В 1970‑х годах группы активистов в США и Канаде, возглавляемые Американской ассоциацией помощи эфиопским евреям, развернули кампанию, чтобы привлечь общественное внимание к участи эфиопских евреев и заставить израильское правительство действовать. Позднее Ассоциация утверждала, что именно по ее настоянию премьер-министр занялся этим вопросом, но высокопоставленные израильские чиновники из администрации Бегина решительно отвергли эти утверждения. По словам крупного чина «Моссада», в то время лично имевшего дело с премьер-министром в связи с этой задачей, и Бегином, и Хофи руководило глубокое чувство долга; предположение, будто они попросту уступили давлению, он отмел как ложное.
Правда то, что израильское государство и (в меньшей степени) Еврейское агентство Сохнут — неправительственная организация, помогающая еврейским общинам за рубежом и способствующая иммиграции в Израиль, — на протяжении нескольких десятков лет относились к эфиопскому еврейству в лучшем случае неоднозначно, а в худшем вообще отказывались что‑либо предпринимать. В политических кругах склонялись к мысли, что «примитивный» образ жизни эфиопских евреев несовместим с тем, какой ведут современные, укорененные израильтяне, их интеграция дорого бы обошлась им лично. Сама Голда Меир якобы неоднократно говорила в 1969 году: «Они станут здесь жертвами предрассудков. Разве у нас и без них мало проблем? Зачем нам эти черные?» Даже в 1975‑м глава отдела иммиграции и абсорбции Еврейского Агентства Йегуда Доминиц высказывался против их переправки в Израиль.
Следовало также принимать во внимание отношения между Израилем и Эфиопией. Эфиопия была частью израильской «доктрины периферии» — политики создания альянсов с неарабскими странами региона для противостояния антиизраильскому блоку арабских государств. Эфиопия имела для Израиля стратегическое значение. Эта преимущественно христианская страна (с внушительным мусульманским меньшинством) граничила с арабским Суданом, а через Красное море — с Саудовской Аравией, Южным и Северным Йеменом. Из всех стран Красного моря только Эфиопия поддерживала с Израилем дружеские отношения. Критически важной была и ее близость к Баб-эль-Мандебскому проливу — 35‑километровому водному пути, связывающему Красное море с Индийским океаном. Для Израиля беспрепятственный проход по проливу был жизненно важен как с точки зрения импорта нефти, так и для торговли с Восточной Африкой, Ираном и Дальним Востоком.
Израиль наладил связи с Эфиопией в 1950‑х годах и не хотел вызывать недовольство императора Селассие. В стране, получившей за свое этническое многообразие эпитет museo di populi, обсуждение вопроса о евреях было чревато потоком требований и от других этнических групп. Истории эмиграции из Эфиопии пока еще не существовало: немногочисленные эфиопы, покидавшие страну, уезжали учиться за рубеж, а потом почти всегда возвращались назад. Вряд ли среди них были евреи, стремившиеся в Израиль.
«Таких было очень мало, потому что Хайле Селассие проводил политику „все они — мои сыновья“, — вспоминает Реувен Мерхав, сотрудник „Моссада“, в 1967–1969 годах служивший в израильском посольстве в Аддис-Абебе. — Он относился ко всем [эфиопам] как великий император, все они были под его крылом, поэтому такой тенденции не было. Евреи знали, что израильские власти их не впустят, потому что раввинат не признавал их евреями, а эфиопское правительство не хочет их отпускать».
Однако с приходом к власти Бегина вектор изменился. О мотивах нового премьера можно только гадать, но есть предположение, что им двигал не только сионистский энтузиазм и соображения эгалитаризма (что все евреи равны независимо от цвета кожи), но и свойственное лично ему неравнодушие к людям в беде, усиленное трагедией Холокоста. Например, первым шагом Бегина на посту премьер-министра стало предоставление убежища десяткам вьетнамских беженцев, спасавшихся от ужасов войны во Вьетнаме и снятых с лодок командой израильского торгового судна. Объявляя о своем решении в кнессете в день вступления в должность в июне 1977 года, Бегин напомнил о равнодушии к судьбе евреев, проявленном четверть века назад государствами всего мира, и продолжил: «Теперь у нас есть еврейское государство. Мы не забыли (о безразличии других стран). Мы будем поступать гуманно».
Независимо от подоплеки, нет сомнения, что для него было важно отдать приоритет эфиопским евреям именно в момент, когда Израиль сталкивался со множеством внутренних и внешних проблем.
* * *
Для «Моссада» такое задание было в новинку. На тот момент служба, предназначенная прежде всего для шпионажа, саботажа и тайного устранения врагов государства, не была подготовлена для выполнения подобной миссии.
Тем не менее «Моссад» был обязан выполнить предельно ясное распоряжение премьер-министра. Бегин отдал приказ Хофи, а тот возложил проведение операции на одного из самых опытных офицеров службы, Давида Кимхи. Этого уроженца Хемпстеда, зеленого северо-западного пригорода Лондона, называют «израильским Джорджем Смайли», по имени вымышленного британского шпиона из романов Джона ле Карре. По словам работавших с Кимхи сотрудников, тот был необыкновенным человеком и в профессиональном, и в личностном плане. Особенно хорошо он знал Африку, где провел много лет, без огласки укрепляя отношения Израиля с командованием вооруженных сил и с главами государств (там он заработал у коллег прозвище «человек с кейсом»).
Выходец из семьи с твердыми сионистскими убеждениями, Кимхи сразу проникся важностью вверенной ему миссии и убедил в ее значимости других. Его философия, как вспоминает близкий к нему высокопоставленный сотрудник, звучала так: «Когда во что‑то веришь, для тебя нет преград: ты готов их обходить, преодолевать сверху и снизу, но добиваться цели». Это правило Кимхи внушал всем, кто с ним работал».
К началу 1970‑х годов израильские проекты в Эфиопии — военные, экономические, технические — были обширными и всепроникающими. Как заметил один сотрудник госдепартамента США, служивший в Эфиопии до 1972 года, израильтяне, «наверное, превосходили влиянием Соединенные Штаты. <...> Чтобы связаться с эфиопским правительством, приходилось действовать через израильтян, а не через американцев». Для еврейского государства такая степень участия была ключом к усилению Эфиопии как противовеса подрывным действиям врагов Израиля в регионе; для Селассие же Израиль был оружием в борьбе против сепаратистов Эритреи на северной границе, пользовавшихся поддержкой арабов и мусульман.
Израильская разведка трижды спасала самого Селассие при попытках государственного переворота; по сравнению с остальным континентом, где в послевоенный период лидеры падали как костяшки домино (с 1946 года в Африке произошло 60 переворотов и попыток переворота), Эфиопия оставалась политически стабильной союзницей.
Все резко изменилось в 1973 году: арабо-израильская война нанесла огромный ущерб отношениям Израиля с африканскими странами. Давление арабского мира и панафриканская солидарность привели к тому, что в октябре-ноябре того же года африканские государства одно за другим порвали связи с Израилем.
Удар пришелся не только по Израилю, но и по Эфиопии. Арабские страны пригрозили переносом штаб-квартиры Организации Африканского Единства (ОАЕ), на главенстве в которой во многом зиждился престиж Селассие, из Аддис-Абебы в другую африканскую столицу, после чего премьер-министр уговорил императора сделать выбор в пользу арабского мира, а не еврейского государства. Несмотря на публичный разрыв, Селассие не отказывался от перспективы возобновления дипломатических отношений с Израилем, которого, впрочем, так и не произошло. Менее чем через год, в сентябре 1974‑го, император был свергнут группой армейских офицеров-марксистов (говорили, что он ослабил себя, выслав израильских советников по безопасности). На смену симпатизировавшему евреям императору пришел радикальный антикапиталистический, антирелигиозный, просоветский режим, и Израиль решил, что Эфиопия для него утрачена. Однако реальность была такова, что политическая неразбериха создавала неожиданные возможности.
Новая военная хунта Дерг (что на амхарском означает «совет», «комитет») получила в наследство эритрейское восстание и силилась его подавить. В других частях страны тоже вспыхивали военные мятежи; к концу 1976 года власть имела дело с бунтами уже во всех провинциях Эфиопии. Дерг воззвал к прежнему союзнику Эфиопии и в декабре 1975‑го тайно пригласил выгнанных Селассие израильских военных советников вернуться в страну.
Даже в отсутствие израильского посольства «Моссад» возобновил работу своего секретного отделения в Аддис-Абебе, где действовал всего один агент. Официальной вывеской было бюро развития сельского хозяйства, истинной же целью была поддержка тайной, но прочной связи с новым режимом через израильскую внешнюю разведку. По свидетельству высокопоставленных сотрудников «Моссада», правда была известна (по крайней мере, официально) только эфиопскому президенту Хайле Мариаму Менгисту (насильно захватившему власть в стране в феврале 1977 года) и еще паре лиц из высшего эшелона. Впрочем, эта секретность сомнительна: рассказывают об эпизоде, когда агент, дожидавшийся встречи с эфиопским министром обороны, увидел, как из кабинета министра выходит увешанный медалями советский генерал. «Шалом», — поприветствовал он агента с русским акцентом.