Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Андрей Бронников. В поисках рая. «Кантос» Эзры Паунда. СПб.: Владимир Даль, 2023
В мае 1944 года немецкие войска провели эвакуацию прибрежных районов Рапалло. Дороти и Эзра должны были выехать из своей квартиры. Эзра предложил Дороти перебраться к Изабель Паунд, которая жила неподалеку, а сам он собирался переехать в Сан-Амброджио к Ольге. Но Дороти не согласилась с таким планом. Она хотела остаться с мужем. В результате Эзра и Дороти оказались у Ольги в Сан-Амброджио, где им пришлось прожить под одной крышей целый год. Ледяной холод отношений между двумя женщинами не прибавлял радости никому. Но настоящие испытания только начинались. В апреле 1945 года в Рапалло вошли американские части. Эзра спустился в город, надеясь установить контакт с соотечественниками, но армейские офицеры не понимали, кто этот человек и чего он от них хочет. 28 апреля Муссолини был схвачен и расстрелян партизанами. По всей стране прокатилась волна преследований сторонников дуче. 3 мая в дверь Cas 60 в Сан-Амброджио постучали два вооруженных человека. Эзра был дома один. Он сидел за письменным столом и занимался переводом Конфуция, когда партизаны появились в его комнате и объявили ему, что он арестован. Сунув в карман пальто томик конфуцианского «Четверокнижия» и китайский словарик, поэт последовал за ними. Он оставил хозяйке ключ и попрощался с ней. Партизаны повели его вниз по тропинке. Остановившись, Эзра подобрал зернышко эвкалипта — маленький талисман, напоминание о потерянном рае прошлого.
Ольга обнаружила Эзру в ставке итальянских партизан в Дзоальи, недалеко от места, где проводились расстрелы. Партизаны намеревались отпустить Паунда, но он потребовал, чтобы они связались с американским командованием и передали его туда. Ольга и Эзра оказались в штаб-квартире ФБР в Генуе. Следователям не понадобилось допрашивать поэта. Он сам прочитал им подробную лекцию о тонкостях дугласианской экономики, о необходимости борьбы за идеалы американской Конституции (в том числе на радио Муссолини) и разъяснил пользу конфуцианства для послевоенной Европы и США. Чтобы не быть голословным, Паунд напечатал все это в нескольких экземплярах на пишущей машинке. Сюда же он добавил текст своего будущего выступления на американском радио под заголовком «Из праха Европы». В завершение разговора со следователями Эзра попросил дать ему прямую линию с президентом Трумэном, чтобы помочь Америке в заключении мира с Японией.
Ольга и Эзра пробыли в здании штаб-квартиры четыре дня. Когда отчет был составлен и подписан, поэта посадили в армейский джип и увезли в неизвестном направлении. Паунд был воодушевлен своей беседой с сотрудниками ФБР. Давно он уже не видел таких внимательных слушателей. Он полагал, что его везут в аэропорт, чтобы отправить прямо в Вашингтон, где он, конечно, сразу же докажет свою правоту, а может, даже окажется в числе советников нового президента. Его немного смущало только то обстоятельство, что он сидел в джипе прикованный наручниками к чернокожему американскому солдату, арестованному за убийства.
Место, куда привезли Паунда, оказалось похожим на концентрационный лагерь. Это был Дисциплинарно-тренировочный центр 6677 американского контингента войск в Италии. Лагерь для провинившихся американских солдат был построен на заброшенном поле неподалеку от Пизы и выполнял роль военной гауптвахты. По всему периметру лагеря шли ограждения из колючей проволоки, а по углам располагались вышки охранников с пулеметами. Вдалеке при хорошей погоде виднелась наклоненная Пизанская башня. Паунда переодели в армейскую униформу, забрали ремень и выдали ботинки без шнурков. Охрана с любопытством приглядывалась к немолодому человеку с профессорской бородкой.
Это был единственный гражданский арестант. Должно быть, он совершил что-то очень ужасное, раз оказался здесь. Секретный циркуляр из штаба южной группы войск предписывал особо строгие условия содержания этого человека. Начальник лагеря отсутствовал, и его подчиненные решили не рисковать. Паунд был помещен в местный карцер — железную клетку три на три метра, укрепленную стальной обшивкой и обнесенную небольшим рвом. В таких клетках держали злостных нарушителей лагерной дисциплины и преступников, приговоренных к расстрелу. Днем арестанта слепило солнце, а по ночам непрерывно светили прожекторы. Паунду было запрещено разговаривать с кем-либо. Он надеялся, что это ошибка, которая будет исправлена через пару дней. Поначалу Паунд читал Конфуция, а время от времени, разминаясь, двигался по клетке, изображая игру в теннис с невидимым соперником. Охрана и заключенные приходили посмотреть на необычного арестанта. «Старик Эз» стал местной достопримечательностью. В одну ночь пошел сильный дождь, сделанная наспех крыша клетки разорвалась, и вся вода оказалась внизу. Вода, ветер, пыль, палящее солнце — поэт оказался во власти всех стихий. Природа и человек открылись ему в первозданности греческой трагедии. На обрывках бумаги он начинает писать первые строки того, что станет «Пизанскими песнями».
После трех недель в «клетке гориллы», как называл место своего заточения Паунд, надежда на скорое освобождение пропала. Воспаленные глаза почти ничего не видели, сознание помутилось. Поэта доставили в медицинский барак в полуобморочном состоянии. Кроме сильнейшей усталости, врач заметил, что пациент находится на грани психического срыва. Было решено оставить Паунда на территории медицинского центра, выделив ему небольшую брезентовую палатку. К этому времени из отпуска вернулся начальник лагеря полковник Джон Стил. Выпускник Гарварда, он оказался отзывчивым собеседником. Даже здесь, «у самых врат смерти», Паунду удалось найти слушателя для своих рассказов об отношении Аристотеля к ростовщичеству и героях Американской революции. По распоряжению полковника Паунду был предоставлен доступ к пишущей машинке в лагерном лазарете. По вечерам было слышно, как он стучит по клавишам разбитого аппарата. На этой машинке были написаны одиннадцать стихов «Пизанских песен».
«Пизанские песни» открываются реквиемом по несбывшимся надеждам. Со смертью Муссолини рухнули не только надежды Паунда на экономическое и культурное обновление Италии и Европы, но и надежда быть услышанным. Ведь если бы дуче услышал и понял его, то слово поэта дошло бы до всех, потому что тело вождя и есть мифическое тело народа. Начавшись с образа казни, «Пизанские песни» постоянно возвращаются к темам смерти и инобытия. Если здесь и есть литературные прототипы, то это — «Завещание» и «Эпитафия» Франсуа Вийона. Древние мифы и их боги тоже все здесь с Эзрой Паундом. Дисциплинарный лагерь представляется поэту хтоническим миром подземного царства, где сам он — Тиресий, единственный, кто сохранил здесь рассудок. Он наблюдает за всем вокруг и фиксирует все происходящее.
«Пизанские песни» выстроены по принципу фуги. Темы, предъявленные в первой, самой объемной и сложной песне цикла, повторяются и развиваются во всех последующих стихах. Это еще и аллегория дантовского похода в ад. Вихрь голосов, лиц, мыслей, природных стихий, стихотворных строк, довоенных воспоминаний и всего остального, из чего состоит мир, обрушился на поэта, и летит, и кружится вокруг него, подобно сонму тел на иллюстрациях Доре к «Божественной комедии». Когда-то Паунд определил поэзию как искусство мелопоэйи, фанопоэйи и логопоэйи. Эти три слова, напоминающие имена чудесных нимф, имеют греческие корни. Первое — термин из истории искусства, а два других придуманы Паундом. Мелопоэйя отвечает за мелодичность стиха, фанопоэйя — за визуальный ряд, а логопоэйя — за интеллектуальное наполнение (ее Паунд считает главенствующей в современной поэзии). В «Пизанских песнях» Паунду удалось добиться гармонии между этими тремя харитами поэзии, непревзойденной ни в одном из других разделов поэмы.
Ольга и Дороти не имели никаких сведений о Паунде до середины лета. Они предполагали, что он, по всей вероятности, находится под арестом в США. В июле Дороти впервые получила официальные известия от американских властей. Оказалось, что все это время Паунда удерживали в окрестностях Пизы, не так далеко от Рапалло. Дороти, как ближайшей родственнице, удалось навестить Эзру. Учитывая обстоятельства, он выглядел не так плохо и даже начал писать стихи. Вернувшись в Рапалло, Дороти рассказала об этом Ольге. В следующий раз повидаться с Эзрой удалось Мэри и Ольге. Все это было просто необходимо для Эзры, испытывавшего нечастые, но тяжелые приступы отчаяния. Визит Мэри оказался полезным и еще по одной причине. Паунд передал ей черновики «Пизанских песен». Тексты были проверены военным цензором, после чего Мэри смогла вынести их за пределы лагеря. Она перепечатала рукописи набело. Ольга вписала слова на греческом, а Дороти сделала китайскую каллиграфию. В начале ноября были сделаны последние правки в машинописной версии «Пизанских песен». 16 ноября армейский джип вывез Паунда из лагеря на военный аэродром. В сопровождении двух конвоиров в штатском, с небольшим саквояжем, в котором лежали рукописи «Пизанских песен», Паунд был доставлен в США, где он должен был предстать перед судом.
18 ноября 1945 года Паунд сошел с борта самолета в Вашингтоне. После долгих странствий по Европе поэт возвратился на родину в наручниках. Суд должен был состояться в столице, поскольку дело касалось тяжкого федерального преступления — государственной измены. Но Паунд, похоже, относился к этому довольно легкомысленно. В первом же интервью он заявил репортерам, что у него есть собственные планы. Он собирается участвовать в послевоенном урегулировании отношений с Японией и СССР. (В последнем случае ему понадобится выучить грузинский язык, чтобы лично беседовать со Сталиным.) Казалось, что после многолетней изоляции в Италии Паунд не совсем ясно представлял себе положение вещей в послевоенном мире и совершенно не понимал своего собственного положения (либо, чего тоже нельзя исключать, нарочно разыгрывал наивных собеседников). Американские газеты наперебой сообщали об аресте и репатриации известного поэта. Громко звучали голоса, требующие сурово наказать предателя. Паунд собирался сам выступать в свою защиту, но это было невозможно. Тяжесть обвинений, выдвинутых против него, хорошо осознавали его друзья, ко многим из которых уже наведывались следователи ФБР. Джеймс Лафлин нашел подходящего адвоката. Выслушав запутанный и затрагивающий все эпохи и цивилизации рассказ, адвокат понял, что единственно верной стратегией будет попытка представить своего подзащитного сумасшедшим. Адвокат убедил в этом Паунда и его друзей. А также, похоже, и судью.
Паунд был направлен на психиатрическую экспертизу. С этого момента в деле Паунда начинаются двусмысленности, по поводу которых биографы поэта спорят до сих пор. Комиссия психиатров под началом директора крупнейшей и старейшей в Вашингтоне психиатрической клиники Св. Елизаветы доктора Уинфреда Оверходзера вынесла вердикт, свидетельствующий о том, что, хотя Паунд и не является в полном смысле психически ненормальным, он демонстрирует многие черты параноидного типа с признаками расстройства личности, выраженными в мании преследования, мегаломании и гигантомании, и в настоящий момент не может предстать перед судом. Неизвестно, что было бы лучше: шаткие обвинения в суде, которые можно попытаться оспорить и выиграть процесс (выступления на радио было бы сложно квалифицировать как «государственную измену»), или психиатрическая клиника, где в отсутствии приговора пришлось бы сколь угодно долго ожидать продолжения процесса и решения своей судьбы. Последнее и случилось с Паундом. Но в те дни адвокат был убежден, что он спасает своего подзащитного от электрического стула, а пребывание в психбольнице не будет долгим. Суд признал выводы экспертизы и отложил заседания на неопределенный срок. Было решено подождать, пока психиатры не удостоверятся, что подсудимый готов к продолжению процесса. В январе 1946 года Паунд был помещен в закрытое отделение для преступников в психиатрической клинике Св. Елизаветы. Человек, воспевший разум как условие общественного прогресса и основу всего мироздания, оказался в сумасшедшем доме.
Первые недели были самыми тяжелыми. Поэт провел их почти в полной неподвижности на больничной койке. К сильнейшей депрессии добавилось раздражение от постоянных встреч с увлеченными своим делом психиатрами, желавшими проверить на необычном пациенте современные методики. Паунд считал психиатрию лженаукой и видел во всем этом признаки заговора. Вместе с тем Паунду не было назначено никакого лечения, и это косвенно подтверждает, что Уинфред Оверходзер не считал своего знаменитого пациента по-настоящему больным. Паунду разрешили ежедневные свидания с посетителями. В июне 1946 года в Вашингтон приехала Дороти. Она поселилась неподалеку от клиники и навещала Эзру каждый день. Навещали его и друзья — Т. С. Элиот и другие поэты. Состояние Эзры постепенно улучшалось. С первого же дня заключения Эзры в клинике друзья пытались сделать все возможное, чтобы вытащить его оттуда. К таким попыткам можно отнести и присуждение Паунду в 1949 году престижной Боллингеновской премии Библиотеки Конгресса США. Премия была выдана за книгу стихов «Пизанские песни», выпущенную незадолго до этого в издательстве Джеймса Лафлина. Председателем комитета Боллингеновской премии был Т. С. Элиот, который сам недавно получил Нобелевскую премию по литературе. Возможно, что вся эта история с премией для Паунда была своеобразным реверансом в сторону друга и поэта, который сделал так много для других, но сам оказался в плачевном положении. Боллингеновский комитет отметил высокие художественные достоинства паундовских стихов, умолчав об их содержании и судьбе поэта. Присуждение премии Паунду вызвало волну критики. Многим пришелся не по душе не только факт присуждения премии человеку, ожидавшему приговора по обвинению в государственной измене, но и само содержание книги. Выход «Пизанских песен» в первые послевоенные годы был похож на провокацию. Паунд отказался что-либо говорить по этому поводу, заявив, что не дает комментариев из дурдома.