Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Рейд Митенбюлер. Жажда жить: девять жизней Петера Фройхена. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2024. Перевод с английского Анны Тимофеевой. Содержание
Немецкая оккупация Дании явилась позором для страны и правительства. Датчане, успокоенные пактом о ненападении, не строили на границе никаких укреплений, не перекрыли дороги. Немцы пришли так быстро, что крохотная датская армия — всего 14 000 солдат — не успела мобилизоваться. Нацисты попросту явились в Данию как к себе домой, даже не запыхавшись, и к обеду все было кончено. Понимая, что сопротивляться бесполезно, король Кристиан X выступил по радио, попросил народ сохранять спокойствие и по мере возможностей продолжить обычную жизнь. Это был не худший ответный ход, если учесть, какая сила противостояла королю, — и все же это было унизительно.
Трудно сказать, что стало после вторжения с теми беженцами, что оставались на Энехойе. Можно надеяться, что они сумели добраться до других безопасных мест. Пока развертывалась немецкая оккупация, Фройхены (Петер, Магдалене и Пипалук) покинули остров и переехали в новый дом — добротный коттедж в Лангкиаргоре, лесистом краю неподалеку от Биркереда, города под Копенгагеном. Мекусака, которому исполнилось уже 24 года, перевели в Эббередгор, специальное учреждение для людей с инвалидностью в Биркереде. Новое жилище было просторное, удобное, а прилегающие к нему угодья поросли лесами и садами. На вырученные от продажи Энехойе деньги Фройхены даже могли позволить себе горничную, что кажется ненужной роскошью, учитывая, что страну оккупировали нацисты. В давние времена, когда Фройхен жил в иглу, он, может, и посмеялся бы над перспективой нанять горничную — но теперь она была у него даже в военную пору.
Немцы устраивались в Дании, а Фройхен с изумлением видел, как быстро жизнь в стране вернулась к былой норме — или, во всяком случае, к чему-то ее напоминающему. Он ожидал хаоса и восстаний, но ничего подобного не произошло. Дания демобилизовала армию и стала отправлять урожаи и промышленную продукцию в Германию — взамен датчанам оставили на удивление много «свободы». В первые дни оккупации Фройхен нечасто видел на улице немецких солдат, и жизнь шла без перебоев: трамваи, например, ходили по расписанию. Со временем немецкое военное присутствие увеличилось, но солдаты на улицах внушали скорее неловкость, чем страх. Дания осталась относительно мирной страной, и туда часто отправляли немецких солдат в качестве поощрения после кровавых боев в Северной Африке или Греции. Назначение в Данию было все равно что отпуск, когда можно отдохнуть и расслабиться.
Но за мирным фасадом медленно, но верно росло и крепло датское сопротивление. Хватало и коллаборационистов, как и в других странах, но большинство датчан ненавидели оккупацию. Со временем участились случаи пассивного сопротивления — так называемого den kolde kulder («холодного плеча», то есть холодного приема). Многие начали прилюдно носить на одежде датскую букву V, символ духа викингов, а по радио теперь часто передавали Пятую симфонию Бетховена, потому что ее первые такты походили на букву V в азбуке Морзе (точка-точка-точка-тире). Немецкие офицеры уже не удивлялись, что их скверно обслуживают в ресторанах, а когда они садились в трамвай, многие датчане вставали и выходили. Некоторые нагло высмеивали оккупантов, как, например, один датский комик, которого возмущало, что немецкие офицеры занимают у него на представлениях лучшие места. Помня, что солдаты обязаны вставать на караул всякий раз, как они слышат «Heil Hitler!», как-то раз на сцене он вытянул руку — и по этому знаку все немцы вскочили со стульев. Они стояли, напряженно буравя взглядом вытянутую руку, а комик тем временем тихо объявил: «Во-от такие сугробы прошлой зимой намело у нас в Копенгагене!»
Случись такие акты неповиновения в Варшавском гетто, нацисты никого бы не пощадили. Но с датчанами они обращались вежливее. Многим нацистам нравились скандинавские страны, жители которых, конечно, входили в высший эшелон арийской иерархии: даже регион этот какое-то время называли «Северной Германией». Фройхен не оставил обширных записей об очарованности нацистов Скандинавией и Арктикой, но это, без сомнения, возмущало его. Многие немецкие общества, по виду чрезвычайно шовинистические и националистические, романтизировали северную культуру. Таковыми были Нордическое общество, Мюнхенский Космический Круг, общество Вагнера в Байройте — многие из таких организаций имели среди своих членов будущих нацистских лидеров. В обществе Туле, учрежденном в 1918 году, состояли идеолог нацизма Альфред Розенберг и будущий заместитель Гитлера Рудольф Гесс. Организации эти распространяли антинаучные теории вроде той, что считала белокурых, голубоглазых ариев уроженцами некоего континента у Северного полюса. Для этих людей Север был притягательным символом, физическим воплощением идеологии, которую так презирал Фройхен. Нацисты встроили Арктику в свои ужасные грезы о несуществующем арийском прошлом, надругались над образом места, которое для Фройхена воплощало совсем другие идеалы. Арктика для него была землей свободы, толерантности, освобождения от тисков западного общества.
В те первые дни оккупации Фройхен агрессивно выступал против нацистского режима. Где бы он ни был: на рынке, в трамвае, в кофейне, — всюду он непременно давал знать всем, кто его слышал, что именно он думает о немецкой оккупации. Однажды Фройхен пожаловался на немцев своему другу — и тут друг начал задавать ему острые вопросы: «Как ты думаешь, сколько продлится оккупация? Что ты думаешь о союзе Сталина с Гитлером? По-твоему, победит Германия?»
Фройхен отвечал отважно и задиристо, не упуская ни одного шанса обругать оккупантов. Пока он кипятился, друг тихо слушал его, потом встал, собираясь уходить, и предупредил Фройхена, чтобы тот поменьше болтал: никогда не знаешь, не подслушивают ли враги. Фройхен отвечал, что ему плевать: он выбрал себе сторону и не собирается скрывать это.
Это понятно, заметил его друг, — однако попросил Фройхена задуматься о том, что из-за своей непримиримой позиции он не сможет принести много пользы будущей борьбе. В конце концов, болтун — находка для шпиона. Урок был очевиден: тихие действия скорее помогут делу, чем громкие слова. Этот урок Фройхен так и не выучил, будучи в Гренландии: инуиты часто выражали неудовольствие холодным молчанием.
Провожая глазами своего друга, который уже исчезал в конце улицы, Фройхен понял, что его только что проверял член организованного датского Сопротивления. Пристыженный, он решил больше не высовываться и не привлекать к себе внимания — насколько это было возможно для знаменитого исследователя, которого все узнавали издалека.
Тем же летом 1940 года в коттедж к Фройхену в Лангкиаргоре явились три молодых человека. Во время оккупации не хватало дров для плит, и молодые люди просили у Фройхена разрешения срубить одно из его деревьев. Согласившись, хозяин отправился с ними на задний двор. Проболтав некоторое время, нежданные гости признались, что на самом деле пришли не только за этим. После долгих споров наконец было решено включить Фройхена в деятельность Сопротивления. Если Фройхен согласен, они хотели бы использовать его дом, чтобы укрывать здесь английских десантников, которые приземлялись в этой части страны. Фройхен согласился.
Вскоре прибыл первый английский солдат: парашют свой он закопал у Фройхена в огороде, чтобы его не нашли. За ним появились и другие, и вскоре в угодьях Фройхена уже было похоронено множество парашютов. Иногда их находили соседские женщины — и радовались, что у них теперь появился такой замечательный шелк на одежду, — однако Фройхен всякий раз вмешивался и убеждал их, что этот очевидно английский шелк нельзя выкапывать из земли.
Доказав свою надежность, Фройхен получил новые обязанности. У себя в сарае он теперь хранил амуницию, а дом его служил центром коммуникаций: Фройхен передавал информацию другим членам Сопротивления. Всякий раз, как эти люди появлялись у него на пороге, ни один не называл своего настоящего имени и не болтал по пустякам. Изредка Фройхен подозревал, что к нему явились немецкие шпионы, и в таких случаях он усиленно честил Сопротивление и говорил противоположное тому, во что верил. «За всю жизнь я привык говорить что думаю, не заботясь о последствиях, — вспоминал он. — Я не привык держать язык за зубами, и это очень мешало мне во время войны!» Особенно трудно было сдерживаться во время лекций, которые Фройхен возобновил, когда оккупация установилась окончательно. Лекции, однако, обеспечивали его необходимым доходом и служили прикрытием для передачи сведений. Очень тяжело было помалкивать — но это было к лучшему. Чтобы действовать эффективно, не обязательно трубить об этом на весь свет.
После долгих разговоров с Пипалук Петер и Магдалене разрешили ей уехать из Лангкиаргора и поселиться в Копенгагене. Пипалук уже исполнилось двадцать два года, а в таком возрасте особенно важно знакомиться с людьми: особенно, как считала Магдалене, с молодыми перспективными холостяками. Город для этого подходил намного лучше, чем сонные окраины. Война войной, а жизнь продолжается.
Пипалук заинтересовалась журналистикой, и Фройхен использовал свои связи, чтобы устроить ее репортером: наверняка он гордился, что дочь пошла по его стопам. К сожалению, трудно быть хорошим репортером, когда газеты контролирует нацистский режим, так что Пипалук вскоре стала искать другие занятия. Вскоре она уже активно участвовала в Сопротивлении, и Фройхен беспокоился, что она становится «скорее не журналисткой, а подпольщицей».
Больше всего Фройхена беспокоило, что Пипалук участвует в публичных нападениях на «подстилок»: таким унизительным словом называли датчанок, которые спали с немецкими солдатами. Этих женщин стыдили и высмеивали, насильно стригли и прогоняли голыми по улицам в качестве предупреждения остальным. Те немецкие солдаты, которым особенно нравились их подруги, иногда вступались за них — и женщинам приходилось только хуже.
Беспокоясь о безопасности дочери, Фройхен через некоторое время сумел уговорить ее вернуться в Лангкиаргор. Если она хочет участвовать в Сопротивлении, пусть делает это под его присмотром и учится на его примере. Недавний урок усмирил его, Фройхен наконец усвоил, что кричать на публике не стоит, и с тех пор он еще кое-чему научился у борцов Сопротивления, в том числе использовал теперь работу в Politiken как прикрытие. Он еще не раз чуть не попадал в беду и теперь знал, что многие члены Сопротивления — небрежные и никудышные разведчики: они бездумно выдавали имена агентов или подробности грядущих операций. Фройхен не хотел, чтобы его дочь схватили из-за чужой ошибки.