Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Г. Ф. Лавкрафт. Избранные эссе. Наука, философия, политика. Пермь; М.: Fathom, 2024. Перевод с английского С. Батугиной, К. Батыгина, Р. Дремичева, А. Лотермана, А. Сологуб, М. Сухоставцевой, А. Черепанова. Содержание
Я полагаю, что сохранение самообладания и превосходства в сложных ситуациях определяется скорее наследственностью, нежели факторами окружающей среды. Обладание этим качеством не может быть обретено через индивидуальную культуру. Однако вся система культуры определенного класса, [передаваемая и развиваемая] через поколения, может способствовать тому, что в среднем в данном классе будет больше господствующих индивидов, нежели в классе с такой же численностью, но с отсутствием подобной культуры.
Я сомневаюсь в возможности создать класс, который будет достаточно силен, чтобы постоянно воздействовать на огромную массу низших слоев. Именно поэтому я осознаю неисполнимость идей ницшеанства и очевидную шаткость даже самых сильных правительств. В мире жалких ползучих паразитов, именуемых родом человеческим, никогда не было и не будет такой вещи, как правильное и устойчивое правительство. Аристократия и монархия — наиболее действенные средства для развития лучших качеств человечества: вкуса и интеллекта. Однако они же ведут к безграничному высокомерию, которое, в свою очередь, неизменно ведет их к упадку и низвержению. Противоположные монархии и аристократии, демократия и охлократия приводят к тому же: отсутствие стимула к личным достижениям влечет за собой распад и крах. Демократия и охлократия могут быть более жизнеспособными, но лишь из-за своей близости к образу жизни примитивных животных и дикарей, поэтому цивилизованному человеку следует отбросить такие концепции.
Коммунизм — это черта многих дикарских племен, а анархия — норма для большинства диких зверей.
Мозг белого человеческого животного развился до такой степени, что мысль о равенстве с бесцветной массой низших животных для него болезненна и невыносима. Он требует борьбы за лучшие условия и ощущения, которых можно достичь только в ущерб большинству. И эти вечные претензии никогда не удовлетворятся в полной мере, поскольку они неизменно делят человеческий род на враждующие группы, постоянно алчущие превосходства, попеременно получающие и теряющие его.
Во времена автократии есть уверенность, что в один прекрасный день массы свергнут ее; когда же господствует демократия или охлократия, есть уверенность, что однажды некая группа психически или физически превосходящих индивидуумов разрушит ее и установит долговечное (но никак не вечное) верховенство благодаря умению стравливать людей либо благодаря способности терпеливо концентрировать власть, пользуясь инертностью большинства. Одним словом, социальная организация человечества — это состояние хронически нестабильного равновесия. Представление о таких вещах, как совершенство, справедливость и прогресс есть лишь иллюзия, основанная на тщетных надеждах и раздутых аналогиях.
Следует помнить, что нет ни одной весомой причины ожидать от человечества чего-то особенного. Добро и зло не есть истина или закон вселенского масштаба, они являются лишь средством достижения цели. Мы называем что-то «хорошим», потому что оно действует во благо нашим мелочным человеческим желаниям и интересам. Столь же разумным будет предположение о том, что человеческая раса — это всего лишь мерзкие паразиты и крысы, которых следует стереть с лица Земли во благо планеты и Вселенной. Во всей этой трагедии механистической природы нет ни одной абсолютной ценности; только с абсурдно узкой точки зрения что-то может быть хорошим или плохим.
Единственная реальность во Вселенной — это бездумная и неукоснительная судьба; механическая, безнравственная, бескорыстная неминуемость.
Наша система ценностей как рода человеческого основана на желании облегчить муки своего существования. И такие стремления похвальны, ведь они способствуют созданию объектов и условий, направленных непосредственно на уменьшение мук жизни для тех, кто особенно восприимчив к их деструктивному воздействию.
Мысль о том, что к жизни можно приспособиться и обрести счастье, по существу своему абсолютно антинаучная и нефилософская. Мы можем лишь надеяться на хотя бы минимальное облегчение страданий.
Я верю в аристократию, потому как считаю, что лишь она способствует достижению того рода изящества, благодаря которому жизнь высокоорганизованного человеческого животного оказывается сносной.
Поскольку единственный мотив человека — это стремление к превосходству, то и любое достижение будет считаться таковым, только если оно было вознаграждено ощущением превосходства. Однако нам известно и о том, что, к великому сожалению, мы никогда не сможем искоренить зло, не уничтожив при этом все то, что ценно для цивилизованного человека.
При аристократии не многие люди имеют многое, ради чего стоит жить. При демократии многие люди имеют немногое, ради чего стоит жить. При охлократии ни у кого нет ничего, ради чего стоило бы жить.
Только аристократия способна порождать имеющие ценность мысли и вещи. Я думаю, общепризнанно, что во имя создания самобытной культуры это состояние должно предшествовать демократии или охлократии. Однако мало кто готов признать вытекающую из этого утверждения истину, согласно которой демократия и охлократия паразитируют на сверженной аристократии, постепенно расходуя унаследованные от нее эстетические и интеллектуальные ресурсы, которые они никогда не смогли бы создать самостоятельно. Уровень расточительства зависит от того, насколько полным было отделение от аристократии. Там, где все еще остался дух прошлого, процесс распада может происходить медленнее; упадок там компенсируется за счет оставшихся влияний прошлого. Однако там, где чернь обретает полное господство, вкус, несомненно, исчезнет и тень скудоумия поглотит руины культуры.
Богатство и роскошь необходимы ради созидания и полноценного понимания красоты и истины. На самом деле, существование богатства и роскоши, а также стандартов, которые они устанавливают, доставляют тем, кто лишен достатка и роскоши, большую часть получаемого ими удовольствия. Массы ограбили бы себя, отрезав реальный источник того незначительного наслаждения, которое они получают, так сказать, посредством рефлексии.
Однако в своих похвалах автократии я ни в коем случае не подразумеваю абсолютные монархии по типу царской России или кайзеровской Германии. Во всем должна быть умеренность, а чрезмерная автократия вечно подвергает искусство и умы вздорным проверкам. Разумное количество политической свободы совершенно необходимо для вольного развития сознания, и поэтому, говоря о достоинствах аристократической системы, философ имеет в виду скорее не деспотическое правление, а систему строго определенных традиционных социальных классов, по типу тех, что есть в Англии и Франции.
Правительственной аристократии не следует идти дальше защиты богатства и достоинства аристократического класса, чтобы тот мог свободно создавать узоры жизни и привлекать целеустремленных людей, желающих подняться до его уровня.
Здоровая аристократия должна быть гибкой и готовой привлечь и принять человека любого происхождения, который докажет, что эстетически и интеллектуально достоин членства. Такая аристократия только выиграет от того, что ее члены обладают естественным благородством, которое ценно само по себе и выражается не в снобистских и надменных речах и поступках, а в поистине выдающихся заслугах.
Настоящий аристократ грамотен, добр и учтив с массами. Лишь не вполне культурный novus homo выпячивает свои силу и положение в обществе. Впрочем, в конечном счете глупо судить о любом из видов социального устройства, ибо все это лишь исход судьбы, изменить или контролировать который не в силах ни один государственный деятель или выдающийся реформатор.
Вся человеческая жизнь утомительна, неполна и сардонически бесцельна. Так всегда было, есть и будет. Посему тот, кто ожидает райских кущ, просто жертва обмана мифов и собственного воображения.
Воля и эмоции человека требуют таких условий, которых никогда не будет, это значит, что мудр тот, кто низводит свою волю и эмоции до состояния, позволяющего ему презреть жизнь и лишь насмехаться над ее инфантильными иллюзиями и несостоятельными целями. Мудрый человек — смеющийся циник: он ничего не принимает всерьез, высмеивает искренность и энтузиазм и не имеет желаний, потому как знает, что в космосе нельзя сыскать ничего достойного желания. И несмотря на свою мудрость, он не может ощутить хотя бы десятую часть того счастья, какое испытывает собака или селянин, жизнь которого не выходит за рамки простейшего животного существования.
Хорошо быть циником. Еще лучше быть довольной кошкой. Но лучше всего не существовать вовсе.
<...>
Совершенно неважно, что случится с человечеством: для космоса существование или несуществование Земли и ее ничтожных обитателей не имеет ровно никакого значения. Арктур будет светить так же ярко, даже если вся Солнечная система прекратит существование.
Любая система правления, не смягченная таким качеством как «доброта», считается нежелательной, ибо «доброта» есть сложная совокупность различных импульсов, реакций и методов реализации, которая остро необходима для незримого регулирования неумелых и причудливых созданий, составляющих большую часть человечества. По сути своей это слабость или в некоторых случаях демонстрация скрытого превосходства, но ее конечный эффект важен; следовательно, в целом «доброта» достойна похвалы.
А поскольку все мотивы в основе своей эгоистичны и низменны, мы можем судить о действиях и качествах только по тем эффектам, которые они производят.
Пессимизм порождает доброту. Разочарованный философ намного терпимее самостоятельного буржуазного идеалиста и его сентиментальных и нелепых взглядов на человеческое достоинство и предназначение.
«Действительно, убеждение, что этот мир, а следовательно и человек, являют собою нечто такое, что собственно не должно было бы существовать, — говорит Шопенгауэр, — способно преисполнить нас снисхождением друг к другу...<...> И напоминает о самом необходимом — о терпимости, терпении, пощаде и любви к ближнему, в чем нуждается каждый человек и к чему в силу этого каждый и обязан».