В книгу Леонида Могилева вошли документы и воспоминания участников Великой Отечественной войны, солдат и офицеров 194-го зенитно-артиллерийского полка, в 1941–1944 годах защищавшего ленинградское небо. Один из героев этой книги — Вадим Матвеевич Власов, блокадник, «сын полка», которому в начале войны исполнилось всего десять лет. Тем не менее он успел «послужить» в армии, а после Победы — побывать в заграничных командировках. Об одной из них — в Северную Корею — читайте во фрагменте книги, который публикует «Горький».

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Леонид Могилев. Полк и его сын: документы, воспоминания, художественная реконструкция. СПб.: Фонд содействия развитию современной литературы «Люди и книги», 2024. Содержание

Вадим Матвеич немного скромничал. После окончания вуза он оказался востребованным специалистом. И... мир тесен. Командировка в Северную Корею. Пхеньян. Туда, где отметился его отец в военное время. Вадим Матвеич поколесил по миру. Путешествие к бесам — не в счет, а может быть, вернее, по какому-то особому счету. Об этом позже.

СЕВЕРНАЯ КОРЕЯ

Из воспоминаний В. М. Власова:

«Северная Корея очень богата полезными ископаемыми. Но добывали там угля и руды гораздо больше, чем обрабатывали. Вот советские специалисты и отправлялись на помощь братскому народу. Вначале папа там повоевал, потом я помогал строить социализм. Семейная династия. Шахты и рудники у корейцев удобны для добычи. Велась работа по наведению порядка и максимальному увеличению их мощностей, разрабатывались новые шахты и рудники. Крупные месторождения антрацита были на севере, второй по размеру южный угольный бассейн находится недалеко от Пхеньяна. На восточном побережье тоже богато. В недрах Кореи много бурого угля. Несметные просто запасы хорошего угля и благоприятные условия для разработки. Многочисленные месторождения торфа и низкокалорийного угля. Есть и железо... Не только богатые залежи железной руды, но и горнодобывающая промышленность кое-какая, благодаря чему она собственными силами может полностью удовлетворить потребность металлургии в сырье. Встать на ноги с четверенек. Железная руда залегает повсеместно в стране, ее запасы огромны. И богаты запасы цветных металлов. Во многих районах месторождения меди, минералы, идущие на выпуск быстрорежущей стали. Так что приложить руки было к чему... Железорудные месторождения залегают обычно неглубоко и разрабатываются открытым способом. Еще есть руды с высоким содержанием свинца и цинка, меднорудные марганцевые. Хромовые, вольфрамовые, молибденовые. Есть золото. И крупнейшее в мире месторождение графита. Торий. В корейской земле есть все...

Теперь это уже не тайна. Всего тогда в Пхеньян было направлено около трехсот человек. Они заняли различные руководящие посты. Этнические корейцы собирались по всей стране. В основном они жили в Узбекистане и Казахстане. Министром иностранных дел стал бывший сельский учитель математики под Ташкентом, министром культуры — лейтенант Советской армии, министром просвещения — советский гражданин. Бывший советский разведчик занимал различные должности в военном командовании КНДР: был начальником оперативного управления Генерального штаба Корейской народной армии. Советский гражданин возглавлял созданное политическое училище в Кандоне, а советский кореец занимал высокий пост в финансовом управлении. Во главе Генерального штаба стоял бывший партизан Кан Гон, служивший вместе с Ким Ир Сеном в 88-й отдельной стрелковой бригаде. Полный контроль над службой безопасности, которая стала создаваться в 1946 году при непосредственном участии НКВД СССР, осуществлял приехавший из Советского Союза Пан Хак Се. То есть Северная Корея оказалась под полным советским контролем. Естественно, Южная обросла американскими специалистами.

***

И вот я оказался там в шестьдесят седьмом году. Надо было помочь товарищам в обработке угля. Строились обогатительные фабрики.

До Кореи добирались самолетом. Хотели вначале поездом, но была проблема с визами через Китай. Отношения с Китаем уже были нехорошими.

Жили и работали мы в двух местах. Глубины залегания точно не помню, но пласты узкие, по рельсам на камушки спускались. Механизация тогда была минимальной. Нормальные обыкновенные ребята на забоях сидели. Речь шла о том, строить или не строить обогатительную фабрику. Мы оценивали качество угля.

Жили мы в Пхеньяне вначале в шикарной гостинице. Во время Корейской войны город сильно пострадал. Очень сильно, и того Пхеньяна, что был когда-то, мы практически не застали. Только две реки, что текли через город, остались прежними. А остальное практически полностью перестроено. В генпланах мы большие мастера. Советские градостроители и архитекторы приложили и руки, и головы. Появились широкие улицы, большое количество памятников и монументальных сооружений, зонирование территорий. Река делит город на две части. Ее берега раньше были в фабричках и складах, а теперь вся прибрежная территория освободилась от застройки, и берега стали доступными для жителей. Вся промышленность ниже города по течению реки. Центр со зданиями Большого театра, горисполкома, выставками всякими и зданиями института рыбной промышленности и медицинского института на большой площадке, около магистралей. Монумент огромный. Нам переводчик объяснил, что это — воля народа к эпохальным достижениям в области строительства социализма и к процветанию своей Родины. Высота монумента метров пятьдесят, высота самой скульптуры — метров пятнадцать. Коня оседлали рабочий, держащий в руках «Красное письмо» от Центрального Комитета Трудовой партии Кореи, и крестьянка. Передние копыта коня устремлены в небо, а задними как бы отталкивается от облаков. Как сейчас это помню...

Новые районы — типовые, от трех до пяти этажей, Каждая отдельная квартира не всегда имеет санузел, он общий на весь этаж. Река главная, пес ее знает, не помню, как называлась, впадает в Желтое море... Климат строгий — горы, муссоны... В городе троллейбусы бегали, незадолго до нас пустили их, а трамвайчики пострадали в войне. Потихоньку ходили и не везде. Автомобилей совсем было немного. И строгости... Запрещено фотографировать объекты, поди разберись какие, а также посещать большую часть достопримечательностей в неформальной одежде. Строгое отношение. Контролировалось перемещение туристов по городу, разрабатывались специальные маршруты и программы осмотра достопримечательностей.

Когда приехали на месторождение, жили там уже не в отеле — в летнем бараке. Как мотельчик такой, комнаты как кабинки. Не успели еще уехать специалисты, прибывшие ранее. В тесноте и не в обиде. Меня поселили с нашим переводчиком. Его звали Ли. Он отлично говорил по-русски, но был чем-то болен и употреблял жуткое снадобье, приготовленное с чесноком. Аромат был очень сложный. Перед сном я открывал дверь, чтобы проветрить, а ему было холодно, и он ее закрывал. Так молча и боролись друг с другом. Потом мне дали отдельный боксик, и все стало хорошо.

Гулять одним не разрешали. В наше распоряжение была отдана черная «Волга». Возили на ней даже в офис, где были рабочие помещения. Это было недалеко, водитель — кореец. На работу, в столовую — везде на этой машине, а если куда-то еще хотелось, нужно было спрашивать у старшего распорядителя. Досуг был только в Пхеньяне, кино и театр. Там же посещали дом, где родился Ким Ир Сен, и достопримечательности на северном побережье. На берегу Японского моря можно было купаться. Возили нас в горы. Очень красиво. Склоны покрыты хвойными лесами. В Корее растет множество лекарственных растений, женьшень тот самый.

Так и жили — работа, столовая. Только там общались... Вначале нас кормили национальной пищей, это было очень непривычно. Потом предложили свой вариант. Мы сами покупали продукты, готовили, учили корейцев, и они приноровились, стали нам сносно готовить.

Рядом было местное поселение, но туда ходить не разрешалось. Я было пошел, но вернулся быстро. Узкие улочки, дома вроде мазанок, тяжелый запах. Мы жили в этом месте два месяца.

Дисциплина у них тогда была военная, все от мала до велика военизированы.

На окнах висели шторки высокие, на них натянуты веревочки, на них маленькие контуры парашютистов. Вот, говорят, масштаб как раз тот, который позволит попасть в парашютиста и убить его. Это чтоб и ребенок мог убить парашютиста. Дисциплина железная. Девочка в столовой накрывает и убирает секунда в секунду.

Один наш шахтер-горняк отличился. До этого он работал во Вьетнаме два года. Решал там вопросы. У них в год забойщики проходили по десять метров, очень мало, ничто. Он предложил им прислать специалистов из СССР. Наши забойщики прошли за год столько, сколько они проходили за десять лет. Построили грамотно шахту и начали добывать уголь. Хо Ши Мин дал парню главный Вьетнамский орден.

Потом мы на юг переместились. Там сплошной рис вокруг. Пойти некуда. Посмотришь из окна — только рис. Выйдешь из дома — а там шлагбаум. Или назад, или просто постой. И птицы, очень много птиц. Воробьи, цапли, журавли, аисты, гуси, утки, кулики, чайки, бакланы...

Играли в коридоре в пинг-понг все свободное время. Зелени нет. Везут нас на побережье, а там мелкие крабы вылезают из-под камней и ползут. Но ловить опять же ничего нельзя. Алкоголь в магазине покупали. Следили за нами, ничего нельзя.

Корейцы отработали смену — из робы в военную форму, винтовку на плечо и на занятия. Подъем утром по гудку в шесть часов. У нас так в войну было. Дисциплина железная. Грамотные. Многие в СССР учились. Группа из СССР — горняк, обогатитель, экономист, электрик. Мой друг Юра Груздев меня приглашал потом во Вьетнам, но я уже не поехал. Хватило Кореи... Теперь жалею...»