Элизабет Бэнкс
Элизабет Бэнкс родилась в 1872 году в США, в городе Трентон в штате Нью-Джерси. Она рано осталась сиротой и воспитывалась у дяди и тети в Висконсине. Бэнкс окончила колледж в Милуоки, и, надеясь найти работу в газете, прошла также курсы стенографии и машинописи. Сначала она работала машинисткой у владельца продуктового магазина, но в 1889 году ей удалось стать репортером светской хроники в одной из газет штата Миннесота. Позже она отправилась в Перу, где работала личным секретарем американского посла. Через некоторое время Бэнкс вернулась в Америку, но уже в Нью-Йорк, где возобновила работу репортером.
Элизабет Бэнкс не хотела всю жизнь писать о светских сплетнях и моде (а именно этими темами были ограничены журналистки в 1880–1890-х годах), и, разочарованная отсутствием более интересных для нее тем в Америке, в 1893 году по заданию редактора уехала в Лондон. Как позже писала сама Бэнкс, перед отъездом она получила от него следующее наставление: «Не забывай, что ты американка. Ты едешь в Англию только затем, чтобы сравнить недостатки этой страны с преимуществами твоей собственной». Бэнкс полагала, что «быстро обежит Вестминстерское аббатство, Тауэр и Собор Святого Павла» и вернется домой, чтобы «написать о своих впечатлениях о Лондоне и лондонцах», но задержалась в Англии на гораздо более долгий срок.
Первое время публикации Бэнкс не пользовались особым успехом, но со временем ей удалось сделать себе имя благодаря статьям, в которых она описывала свой опыт работы служанкой и горничной в английских домах. Под псевдонимом Элизабет Бэрроуз она нанималась к разным хозяйкам и наравне с остальной прислугой выполняла работу по дому.
Бэнкс работала служанкой в двух разных домах. В первом доме, хозяйкой которого была миссис Эллисон, ее ужаснуло обилие тяжелой работы и скудное питание для слуг. Пробыв в доме миссис Эллисон неделю, Бэнкс нанялась горничной к миссис Браунлоу – условия работы там были гораздо лучше, а сама миссис Браунлоу оказалась очень добросердечной хозяйкой, но, увы, слуги злоупотребляли этим, постоянно обманывая ее.
Результатом этого журналистского расследования стала серия статей под названием «В чепце и фартуке» (In Cap and Apron). Они выходили в газете «Уикли сан» с октября по декабрь 1893 года (затем были переизданы в книге «Любопытные кампании: журналистские приключения американской девушки в Лондоне», F.T. Neely, 1894). Эти материалы вызвали в обществе большой резонанс. После публикации фрагмента о миссис Эллисон (сокращенный перевод которого мы и приводим ниже) Бэнкс, по ее словам, начала получать восторженные отклики от слуг, которые восприняли ее расследование как разоблачение хозяек-тиранов, и гневные – от английских леди, решивших, что она «настраивает слуг против хозяек». Однако, когда был напечатан фрагмент о доме миссис Браунлоу, ситуация изменилась с точностью до наоборот: теперь хозяйки сочли, что Бэнкс «не так уж и плоха», а слуги стали упрекать ее за то, что она встала на сторону обманутых хозяев.
Элизабет Л. Бэнкс
Серия «В чепце и фартуке» быстро снискала популярность – живой и ироничный стиль Бэнкс пришелся по вкусу как читателям, так и редакторам. Не в последнюю очередь этой популярности способствовал образ «американской девушки» – энергичной, отважной и сильной духом.
Карьера Элизабет Бэнкс была долгой, плодотворной и достаточно успешной. В ходе своих журналистских расследований она успела побывать не только горничной, но еще и цветочницей, подметальщицей (подметальщики зарабатывали тем, что подметали грязные мостовые перед пешеходами, решившими пересечь улицу), сборщицей фруктов и прачкой. Резонансным стало ее расследование «Всемогущий доллар» (Almighty Dollar), в котором Бэнкс выясняла, как состоятельные американцы покупают себе положение в высших слоях британского общества.
В Лондоне Бэнкс жила в доме 17 на Даунинг-стрит, рядом с резиденцией премьер-министра. Среди ее соседей и друзей были Джордж Бернард Шоу, Джон Голсуорси, Томас Харди, Герберт Уэллс и суфражистка Генриетта Марстон – все они часто фигурируют в ее автобиографии, которая увидела свет в 1902 году. В ней она также описывает встречу с 26-м президентом США Теодором Рузвельтом и жизнь в Лондоне во время Первой мировой войны.
Элизабет Бэнкс регулярно писала для таких британских изданий, как «Дейли Ньюс», «Панч», «Сент-Джеймс газетт», «Лондон иллюстрейтед» и «Рефери», в том числе под псевдонимами Мэри Мортимер Максвелл и Энид. В своих материалах она активно выступала за право женщин голосовать и обличала плохие условия содержания суфражисток в тюрьмах. В Нью-Йорке ее статьи появлялись в «Нью-Йорк таймс», «Нью-Йорк геральд» и «Вашингтон пост».
В работе Бэнкс четко определила для себя этические принципы и отстаивала их, за что редакторы наградили ее прозвищем «вечный оппонент». Она отказывалась от заданий, которые считала безнравственными. К примеру, Бэнкс отказала редактору, предложившему ей ради материала ходить по улицам поздно вечером, чтобы полицейские приняли ее за проститутку и арестовали. Она не бралась также за расследования, если считала, что риск для ее безопасности и здоровья был слишком высок (таковым Бэнкс посчитала предложение проплыть по Нью-Йоркской бухте в прототипе подводной лодки). Кроме того, Элизабет Бэнкс с большим уважением относилась к своим источникам и никогда не раскрывала полученную от них конфиденциальную информацию, ставя профессиональную репутацию и честь выше погони за сенсацией. Желая сохранить личность своих источников в тайне, она распорядилась, чтобы часть ее личных бумаг была уничтожена после ее смерти.
Несмотря на то, что Элизабет Бэнкс не отказалась от американского гражданства, она прожила в Лондоне больше сорока лет, вплоть до своей смерти в 1938 году. Она умерла от артериосклероза в возрасте 66 лет и была похоронена в Лондоне.
Скрытые цитаты в тексте приведены в следующих переводах: «Песня о рубашке» Томаса Гуда – пер. Дмитрия Минаева, «Трагедия о Гамлете, принце Датском» Уильяма Шекспира – пер. Константина Романова, «Генрих IV (Часть первая)» – пер. Евгении Бирюковой. Библия цитируется по синодальному переводу.
Элизабет Бэнкс
«В чепце и фартуке» (1893).
Глава I. «Свобода» и «Независимость».
«Чик-чик! Чик-чик! Чик-чик!». Я стояла в проеме подсобного помещения на пятом этаже ночлежки Кэмбервелл и слушала современную версию «Песни о рубашке», которая исполнялась под аккомпанемент швейной машинки. Обстановка очень напоминала картину, описанную поэтом Томасом Гудом полвека назад.
Женщина в нищенских лохмотьях, черствый хлеб, стол, солома, разбитый стул – все было на своих местах.
— Сколько вы получаете в день за такую работу? — спросила я.
— Восемнадцать пенсов, мисс, – ответила швея.
— И за проживание, еду и одежду – за все это Вы платите из восемнадцати пенсов?
— Да, мисс.
— Но разве нет никакой другой работы, которую Вы могли бы выполнять, – работы менее изнурительной для тела и ума?
— Нет, мисс.
«Чик-чик! Чик-чик! Чик-чик!». Стрекот возобновился.
— Прекратите! – вскричала я. – С меня довольно. Я помогу вам. Я устрою вас служанкой в моем доме. У вас будет хорошая чистая комната, вдоволь еды, вы будете носить ситцевое платье по утрам, днем – черное форменное, а к нему белый чепец и фартук, воротнички и манжеты. Для начала мы будем платить вам 16 фунтов в год.
Девушка поднялась со стула и, к моему изумлению, обратила ко мне негодующее лицо. Ее щеки пылали огнем, а глаза сверкали.
— Вы сюда пришли надо мной издеваться? – спросила она, топнув ногой. — Чтобы я стала прислугой! Чтобы я носила чепцы и фартуки, эти символы рабства! Нет уж, спасибо. Я предпочитаю свободу и независимость.
На следующий день меня охватило женское любопытство, и я захотела побольше узнать об этой чудесной «свободе», которую так высоко ценила швея. Для этого мне пришлось провести немало времени среди работающих женщин Лондона, пытаясь понять суть их девиза: «Независимость!». Это слово я слышала повсюду.
Был только один способ докопаться до истины – пойти в услужение самой.
Я особенно не задумывалась ни о том, как найти место, ни о трудностях, которые меня, вероятно, поджидали. Я, женщина девятнадцатого века, была уверена, что добьюсь успеха во всем, за что бы ни взялась, так что воспоминание о моей первой и последней попытке подмести пол (закончившейся волдырями) нисколько не поколебало мою решимость. Я гордилась своей способностью понимать, «как все устроено». Хотя я никогда не мыла посуду, я знала, КАК это нужно делать. И я была совершенно убеждена, что умение мыть посуду, подметать пол, вытирать пыль, застилать постель, убирать комнаты – все это могло бы быть сведено к науке – или, скорее, возвышено до нее.
Чтобы узнать, нуждается ли кто-то в моих ценных услугах, я взяла утреннюю газету и просмотрела колонку вакансий.
«ТРЕБУЕТСЯ. Служанка в дом, где уже есть горничная; должна быть опрятной, миловидной и высокой, хорошо знать свое дело, с письменной рекомендацией по итогам не менее, чем одного года службы».
Очевидно, что автору объявления я бы не подошла, потому что не могла похвастаться ни ростом, ни рекомендациями.
Я продолжила изучать колонку вакансий, и, к моему крайнему разочарованию, обнаружила, что внушительный рост, равно как и внушительный список рекомендаций, считались необходимыми для любой служанки или горничной.
Несмотря на это, я не пала духом, и, повторяя про себя девиз американцев: «Уповай на Бога и рекламу», написала рекламное объявление и отнесла его в редакцию газеты на Флит Стрит.
Глава II. В поисках места
Я отправилась на Гросвенор-сквер, где встретилась с чрезвычайно грозной хозяйкой дома. Сесть она мне не предложила и принялась было зачитывать список обязанностей горничной, как вдруг устремила на меня пристальный взгляд, ринулась вперед и, воздевая руку, вскричала: «Никаких челок!»
Я отскочила и инстинктивно прикрыла лоб рукой, опасаясь, что она выхватит ножницы и обстрижет меня, не сходя с места. Как! Руки прочь от моей челки!
Я совершенно упустила из виду, что прислуге часто не дозволяется носить челку.
«Я никак не могу с ней расстаться, мэм», – ответила я со всем возможным трепетом и смирением. Затем я отступила с поля боя и направилась в сторону Риджентс-парка. Никакой челки, да неужели! Как могла представительница женского пола оказаться столь жестокой, чтобы пожелать лишить меня такого украшения? К тому же чепцы плохо смотрелись бы на мне без челки. Свобода! Независимость! Я начала лучше понимать значение этих слов и задумалась, не стоит ли мне все же вступить в «Лигу независимых молодых леди».
«Никакой челки!»
Я провела неделю в поисках места.
Люди, которые мне встречались, могли бы вдохновить какого-нибудь Теккерея или Диккенса на создание множества персонажей. Я посещала холостяков, вдовцов и вдов, титулованных дам, писательниц, представителей высших и средних слоев общества, актрис и держательниц пансионов. Все они соглашались, что образованным девушкам вполне прилично идти в услужение и что обществу пора решительным образом изменить свое представление о домашней прислуге. И тем не менее, большинство из них находило причины не взять меня на испытательный срок.
Наконец, мне удалось найти место. Миссис Эллисон назначила мне прийти вечером 14 сентября. В ожидании этой даты я внимательно изучила книжицу под названием «Обязанности слуг» и приложила все усилия, чтобы разобраться в тонкостях выбранной мною профессии. Особых высот я достигла в использовании слов «мэм» и «сэр».
Глава III. «Элизабет Бэрроуз», служанка
На мой звонок в дверь миссис Эллисон вышла горничная, которая безо всяких объяснений с моей стороны сразу же признала во мне товарку и повела в комнату для слуг на пятом этаже. Меня сразу поразило, каким унылым и неудобным выглядело место, где я могла уснуть и видеть сны, быть может, неделю и дольше того. Три железные кровати, стоящие в ряд, перед каждой из них – полоска истрепанного коврика. Еще там были два зеленых умывальных столика с двумя тазами и кувшинами, два стула, зеленый комод, а на нем – потрескавшееся зеркало.
Я повязала свой самый миленький фартук и подошла к зеркалу, чтобы поправить наколку. Затем, бросив в зеркало последний удовлетворенный взгляд, я спустилась в гостиную миссис Эллисон на втором этаже. Она милостиво мне улыбнулась и сказала:
— Добрый вечер, Элизабет. Иди сразу вниз на кухню. Энни расскажет, что нужно делать.
— Да, мэм, – ответила я, – только, пожалуйста, зовите меня Лиззи, мне так больше нравится.
— Хорошо, Лиззи.
На этом наш разговор закончился. Миссис Эллисон не тратила на слуг лишних слов.
Позже вечером мы обошли комнаты. Энни давала мне четкие указания, как их прибирать, стелить постели и готовить к использованию умывальные столики. Покончив с этим, я почувствовала себя как никогда уставшей.
Ведь чтобы опорожнить все умывальные тазы и наполнить кувшины, я восемь раз спустилась и поднялась с тяжелыми бидонами и ведрами по двум лестничным пролетам.
После Энни сказала, что миссис Эллисон ждет меня в кабинете, чтобы ознакомить с перечнем заданий на следующий день. Выслушав его, я поняла, что обречена. Груз свалившихся на мои плечи обязанностей казался неподъемным.
Мне предстояло подняться в шесть утра и в первую очередь отряхнуть и почистить щеткой брюки мистера Эллисона, которые будут висеть на наружной ручке его двери. Я хотела было уведомить миссис Эллисон, что не нанималась в камердинеры и искусством чистки брюк не владею, как вдруг вспомнила, что теперь я не «молодая леди», а «молодая особа», от которой ожидают полного усердия абсолютно во всем. Я промолчала и принялась слушать дальше. Вторым моим заданием стало пройтись щеткой по платью миссис Эллисон и отнести всю обувь на кухню, чтобы Энни ее начистила. Последнее меня обрадовало, ведь если бы мне велели заниматься обувью, я бы, пожалуй, впала в отчаяние.
Затем я должна была подмести четыре лестничных пролета и пять коридоров и вытереть везде пыль, прибраться в кабинете и гостиных и отнести горячую воду каждому обитателю дома, разбудив его или ее стуком в дверь. Я решила, что если справлюсь со всем этим за день, можно будет считать, что я славно потрудилась. Но не обманывают ли меня мои уши? Что такое говорит миссис Эллисон?!
— И тогда ты можешь позавтракать!
Итак, я должна была совершить все эти геракловы подвиги на голодный желудок! Что ж, если так, то после завтрака я уж точно смогу творить чудеса.
Миссис Эллисон продолжила список, не обращая внимания на мое смятение.
— Когда позавтракаешь, Лиззи, ты должна будешь помочь Энни с посудой, затем застелешь постели, протрешь умывальные столики, наполнишь кувшины, подметешь и вытрешь пыль в спальнях, займешься подсвечниками и приведешь гостиные в идеальный порядок. С этим ты покончишь к одиннадцати часам.
(Относительно последнего у меня был соблазн решительно ей возразить, однако я знала, что главное достоинство храбрости – благоразумие, и сохранила молчание).
— От одиннадцати до трех, – продолжила моя хозяйка, – ты наведешь порядок в одной-двух комнатах, тогда же и пообедаешь. Я хочу, чтобы в четыре часа на тебе были чистые фартук и наколка. Тогда ты накроешь чай для слуг, потом уберешь со стола и до ужина сможешь заниматься шитьем.
После ужина я должна была снова обойти комнаты и шить до четверти одиннадцатого.
Затем я смогу отправиться в постель, о исход многожеланный! Выслушав «перечень заданий», я вежливо поклонилась миссис Эллисон, сказала «Хорошо, мэм» и присоединилась к Энни на кухне. Та приветствовала меня зловещей ухмылкой:
— Щетками пол скрести она тебе сказала?
— Скрести пол? Я должна скрести пол? – почти закричала я.
— А как же, ты должна каждый день отскребать по спальне, а то и по две! Ну и ноют же потом руки, я тебе скажу.
— Идем, – сказала я, – пошли спать, я так устала!
Энни рассмеялась.
— Ну ты и зелена, вот уж точно! Когда ты в услужении, ты не можешь идти спать, когда захочешь. Мастер Том еще не вернулся, и ключа у него нет. Мы должны его впустить. Можешь что-нибудь пошить, пока мы ждем.
Это стало той самой соломинкой, которая сломала спину верблюда. Я уронила голову на кухонный стол и тихо заплакала.
Этот первый день «в услужении» надолго сохранился в моей памяти как настоящий кошмар. Весь дом словно специально был устроен так, чтобы работа шла как можно тяжелее. Ванная комната находилась на верхнем этаже, и, поскольку всю воду вниз в спальни нужно было носить оттуда, наполнять кувшины оказалось нелегкой задачей. Умываясь, каждый член семьи будто бы специально старался расплескать как можно больше воды, и чтобы привести в порядок умывальные столики, нужно было сначала все с них снять. Этих излишних усилий можно было бы избежать, если бы хозяева не наполняли тазы водой до краев и хоть немного проявляли аккуратность. Они бросали все, где попало, хотя совсем нетрудно было бы класть вещи на место. Шкаф для белья в комнате миссис Эллисон был загорожен большой кушеткой, на которой громоздились дюжины коробок с платьями. Чтобы достать чистые полотенца, все это мне пришлось убрать. Затем кушетку нужно было подвинуть обратно, а на нее водрузить коробки.
Часы пробили одиннадцать, а я еще не закончила работу в спальнях. Нужно было очистить все подсвечники. Только на один из них – большую бронзовую статуэтку Минервы, – у меня ушел час. Броня, драпировки и нижние юбки богини были обильно покрыты потеками стеарина, который мыло с водой были не в силах устранить, поэтому ничего не оставалось, кроме как соскабливать его шпилькой, что отняло немало ценного времени. «Как, целый час на чистку одного подсвечника!» – воскликнет какая-нибудь рассудительная домохозяйка. Могу только предложить ей раздобыть бронзовую Минерву и посмотреть, сможет ли она управиться с этим быстрее.
Глава IV. «Сглаженные» острые углы
В субботу Энни и я обедали вместе с поденщицей, которая с громким чавканьем уминала хлеб и мясо. Ее закатанные рукава открывали очень полные, красные руки. Днем меня определили помочь ей перенести железный остов кровати из одной комнаты в другую. Она производила впечатление человека, которому не стоило перечить, так что я беспрекословно следовала ее указаниям. Дух мой был бодр, плоть же немощна, и, как я ни старалась, оторвать громадину от пола мне не удалось.
В конце концов кровать пришлось разобрать на части, и поденщица видела корень всех проблем во мне. За чаем она несколько смягчилась и предложила мне разделить с ней кувшин горького пива. (Смею заметить, миссис Эллисон благоразумно не снабжала слуг пивом, и, если они и пили его, то оплачивали из собственного кармана). «Соглашайся, девка», – сказала она, когда я отказалась от пододвинутого ко мне стакана. «Те нужно силов набраться, коли ты тут работать будешь. Я сюда уже пять лет прихожу, так я знаю, что горнишная, которая до Энни была, уработалась до больницы меньше, чем за год. У нее приключилось колено горнишных от всего этого отскребанья полов. С ней пока все, теперь на очереди Энни».
Служанки общаются
Я решила исследовать причины и лечение этого недуга.
Когда посуду убрали со стола, было уже полпятого. Я начала беспокоиться: в воскресенье мне полагался свободный вечер, и я получила письмо с приглашением явиться в Кенсингтон к миссис Браунлоу в шесть часов. Она собиралась предложить мне место горничной.
В пять я попросилась отлучиться и с разрешения миссис Эллисон вышла из дома. Кенсингтонская леди показалась мне самой что ни на есть очаровательной женщиной, и мы договорились, что я поступлю к ней в услужение с вечера следующего четверга. Как я буду уходить с нынешнего места, было пока непонятно.
В понедельник вечером пришла новая кухарка, и нам с Энни перестали выдавать деньги на еду. Я не стала ничего покупать, понадеявшись, что отныне мы сможем рассчитывать на достойное питание. Во вторник на завтрак были поданы хлеб с маслом и кофе.
— А мяса или картошки нет? – спросила я у Энни.
— Нет, по утрам хозяйка никогда не дает ничего, кроме хлеба и кофе.
Я уже успела устать после утренней работы и, поскольку мне предстояло в тот день убрать две комнаты, знала, что без сытного завтрака мне не справиться. Я решила поговорить об этом с миссис Эллисон.
— Не стоит, – сказала Энни, – прошлая кухарка однажды рыбу на завтрак пожарила, так ей на дверь указали.
— Энни, – сказала я, – боюсь, мне здесь будет слишком тяжело. Доработаю эту неделю – и уйду.
— Но ты не можешь уйти без предупреждения. Иначе она стрясет с тебя месячное жалование; а если уж она тебя выставит без предупреждения, будет обязана сама заплатить тебе за месяц, – объяснила моя товарка.
— А если я что-то сделаю не так... и она меня уволит?
— Ну, тогда тебе придется уйти, но рекомендации от нее тебе не видать.
Я подошла к комнате миссис Эллисон и постучалась в дверь.
— Миссис Эллисон, вы даете слугам на завтрак только хлеб и кофе? Я подумала, что здесь, должно быть, какая-то ошибка, – сказала я, когда она открыла дверь.
— Нет, никакой ошибки, – ответила она.
— Но сытный завтрак мне необходим, иначе я просто не справлюсь с работой, так что пойду и куплю мяса на свои деньги.
— Чудно, так и поступи, – ответила она, захлопывая дверь.
Час спустя, когда я заправляла постель миссис Эллисон, она вошла в комнату.
— Лиззи, я все обдумала и решила, что мы не поладим, – объявила она.
— Думаю, что нет, мэм, – сказала я в ответ.
— Тогда дождись, пока я не найму новую служанку, — продолжила она. – И затем можешь нас покинуть.
Я объяснила миссис Эллисон, что, к сожалению, не могу пойти ей навстречу, так как хочу уйти в четверг, чем она глубоко возмутилась, заявив, что порядочная служанка осталась бы, пока хозяйка не найдет ей замену.
Итак, получилось, что меня уволили без рекомендаций, потому что я, как Оливер Твист, смела «попросить добавки». Но мне нужно было проработать в доме миссис Эллисон еще три дня, и я ожидала четверга со страхом и волнением.
Глава V. Без рекомендаций
Когда я сообщила Энни, что меня уволили, она крайне встревожилась, поскольку с ее точки зрения я оказалась в незавидном положении. Как я смогу получить другое место без рекомендаций, которые миссис Эллисон наверняка откажется выдать? Энни убеждала меня, что лучше всегда расставаться мирно – даже с плохими хозяйками, потому что без рекомендаций ни одна девушка места не найдет.
* * *
Кухарка Мэри была высокой, толстой, румяной и жизнерадостной, и явно собиралась оказывать мне покровительство. За ужином она никак не могла успокоиться, узнав, что ни пива, ни денег на него не дают, и ругала себя, что по глупости забыла спросить о такой важной вещи, прежде чем согласиться на работу. Пиво, объявила она, необходимо для ее здоровья и счастья.
Затем она лучезарно мне улыбнулась и, вручая кувшин, спросила, не сбегаю ли я за угол купить горького пива, раз она не может отойти от жарящегося на огне мяса.
Мне не хотелось ее обижать, но и идея похода в паб не слишком меня привлекала. Я застыла в сомнениях, но в конце концов журналистский азарт взял верх над чувством собственного достоинства. Накинув пальто и шляпу, я вышла через боковые ворота с презренным кувшином в руке и с твердым намерением проникнуть в тайны пивной. При входе табачный дым едва не сбил меня с ног, однако я двинулась к стойке, чтобы наполнить свой кувшин.
На длинных скамьях и вокруг них расположились больше двух десятков мужчин и женщин, они пили, курили и обменивались сплетнями: «а она грит», «а он грит» и «а я, слышь, грю». Некоторые мужчины были в ливреях, а среди представительниц женского пола я оказалась единственной без фартука и наколки. Я узнала несколько соседских слуг. Они явно не торопились возвращаться со своим пивом и, судя по их оживленному веселью, многие провели тут уже изрядно времени и немало семейных тайн успело перейти от одних слуг к другим.
Миссис Эллисон дала объявление о поиске новой служанки, и Энни потчевала нас увлекательными описаниями всех девушек, претендовавших на место. Наконец, служанку наняли. Она должна была приступить к работе в следующую субботу.
— Почему бы ей не прийти в четверг, чтобы у миссис Эллисон сразу кто-нибудь был на мое место? – спросила я.
— Да ну, девушки не хочут начинать работу сразу, как их наймут. Хорошая прислуга такого никогда не делает, – ответила кухарка.
— Почему нет, если это удобно хозяйке? – настаивала я.
— Ну, – сказала Мэри, – Почем мне знать-то, есть ли тут какая особливая причина, только они этого не любят. Вот хозяйка хотела, чтобы я неделю назад явилась, дескать, ей никуда без кухарки, да только я на такое не согласная. Я того не одобряю, чтоб горячку пороть.
Тусклый свет свечей позволил мне разглядеть самодовольную улыбку на лице Мэри, и я не стала ее дальше расспрашивать, решив, что слуги, как и другие люди, имеют право делать что-то «из принципа», не объясняя – и даже не имея – причин для своих поступков.
— Вряд ли я останусь тут на другой год, – заметила Энни.
— Почему нет? – спросила я. – Тебе тут не нравится?
— Конечно, нет. Никому б не понравилось на таком тяжелом месте. Но я не поэтому. Я тут уже больше года, а больше двух лет лучше нигде не задерживаться, ни в хорошем месте, ни в плохом. Привыкаешь делать все так, чтобы угодить одной хозяйке, и если слишком надолго останешься, трудно будет научиться угождать другим, так что по мне места надо все время менять – такое у меня мнение.
В среду днем был спущен приказ, что я должна убрать все ковры в гостиной и отскрести там пол. Я чувствовала, что этот роковой день больше оттягивать не удастся, хотя как мне справиться с такой задачей, я не представляла.
Я не посмела никому признаться в своем невежестве, поскольку, когда нанималась на место, уверила миссис Эллисон, что, хотя и никогда не была в услужении, я всему научилась дома. Это было почти правдой, по крайней мере, я так считала, потому что вызубрила наизусть главу под названием «Служанки» из книги «Обязанности слуг». Но в этой главе ничего не говорилось об отскребании полов. Из разговора с поденщицей я поняла, что для осуществления этой операции следует опуститься на колени, но еще она сказала, что прежняя служанка заимела «колено горничных», ползая по холодным полам. В мои планы не входило подхватить эту болезнь, и потом, я опасалась запачкать и намочить свое ситцевое платье; его мне хотелось сохранить чистым и опрятным для следующего места.
Отскребая гостиную, я держала в голове две задачи: во-первых, избежать «колена горничных», во-вторых, не промокнуть. Итак, я подколола платье, взяла щетку и, присев на корточки, принялась перескакивать с места на место.
Отскребание пола
В один прием я отскребала квадратный ярд, затем промывала чистой водой и вытирала, поздравляя себя с открытием Америки в области мытья полов. Я почти закончила, когда, бросив взгляд в сторону раздвижных дверей, увидела миссис Эллисон. Она взирала на меня, а ее большие черные глаза пылали гневом.
— Да уж, хороша служанка! Любая девушка хоть с каплей соображения знала бы, как скребут полы.
Мне нечего было сказать в свое оправдание, но нелепость ситуации возобладала над моим благоразумием, так что я спокойно ей улыбнулась. Она презрительно фыркнула и удалилась.
В четверг, готовясь к отбытию, я отстирала все тряпки для пыли и навела всю возможную чистоту в комоде. Миссис Эллисон не разговаривала со мной после истории с полом. Когда в шесть часов я сообщила ей, что готова идти, она молча вручила мне шесть шиллингов, что было очень щедро с ее стороны, поскольку она была должна мне только пять шиллингов и четыре с половиной пенса. Я поблагодарила и попрощалась, но она ничего не ответила. Не сомневаюсь, она давно уже поняла, что ее вспышка раздражения была проявлением дурного тона.
* * *
Теперь, посвятив размышлениям о домашней прислуге немало времени, я спрашиваю себя: чему я научилась за свои две недели в услужении?
Я никогда не считала, что все хозяйки – тираны, а все служанки – угнетаемые рабыни, и я не выступаю в роли защитницы «бедных служанок». Я не в меньшей степени склонна принять сторону многострадальной хозяйки. На самом деле, судя по тому, что мне довелось видеть, в Лондоне дурному обращению подвергается не меньше хозяек, чем прислуги.
И тем не менее, эта досадная проблема слуг с каждым годом становится все серьезнее, и, похоже, настала пора перемен. Многие молодые женщины, работающие служанками, позорят это ремесло. Они полностью лишены способностей к работе по дому и представлений о том, как выполнять свои обязанности наилучшим образом.
У них отсутствует умение здраво рассуждать, равно как и понятие о чести, и они, похоже, не могут даже осознать собственную непригодность к такой работе. Может, когда-то у них и были какие-то таланты, но они давно уже завернуты в салфетку и глубоко закопаны.
А есть хозяйственные девушки, чей спокойный нрав сделал бы их идеальной прислугой, если бы не глупая идея, что таким образом они себя унизят. И вот, в Ист-Энде, в Сити и во всех концах огромного Лондона они изматывают тело и душу шитьем, переписыванием бумаг в конторах, работой на фабриках и разными другими занятиями, получая мизерную плату за долгий рабочий день. И все они твердят о своей «свободе» и «независимости». Насколько я могу судить, это свобода умирать с голоду.
Есть молодые женщины из приличных, но бедных семей, которые живут в родительском доме, оставаясь бременем для своих родных и не делая ничего, чтобы облегчить жизнь своим и без того перегруженным работой отцам. Они праздно сидят у окошка, вышивая и, возможно, ожидая, высматривая – кого? – мужа. В Англии, похоже, мужей на всех не хватает, так что ко многим из этих девушек желанный спаситель так и не является; обременяя всех, они живут совершенно бесполезной жизнью. Некоторые из них могли бы стать превосходными кухарками и домашней прислугой, если бы прошли соответствующую подготовку. Возможно, они уже умеют выполнять какие-то обязанности по дому, но зарабатывать этим считают для себя позорным.
Элизабет за печатной машинкой
Теперь я подхожу к самому важному – к необходимости всерьез учиться работе по дому. По общепринятому мнению, все женщины домовиты от природы – они появляются на свет специально для того, чтобы быть женами, матерями и домохозяйками – и когда какой-то женщине не удается выполнить свое предназначение, то кажется, будто нарушены все законы мироздания.
Судя по тому, что я знаю о женщинах, многие из них совершенно не годятся для работы по дому, и это занятие только сделало бы их несчастными, хотя неспособность вести хозяйство не мешает им быть прекрасными женами и матерями. Готова признать, что многие девушки обладают особым талантом к готовке, подметанию полов и вытиранию пыли; но даже они нуждаются в обучении так же, как одаренный художник, музыкант или писатель нуждается в обучении и практике.
А что же делать с чепцом и фартуком и с этими «Да, мэм» и «Нет, сэр»? Если бы я была в услужении, то не печалилась бы о чепце и фартуке, лишь бы они были мне к лицу. Взять, к примеру, такой миленький головной убор, как чепец с оборками. В нем девушка выглядит более аккуратно, а это кажется особенно уместным для домашней работы. За две недели в роли служанки мое самоуважение нисколько не пострадало. По моему мнению, хотя современные горничные настаивают на отмене чепцов, для многих женщин этот вопрос не представляет особой важности. Что касается фартука, любая разумная девушка непременно поймет, что это совершенно необходимый предмет гардероба; он унижает свою обладательницу не больше, чем маленький шелковый или полотняный передник, который часто носят леди, занимаясь рукоделием. Без «мэм» и «сэр» можно было бы легко обойтись при условии, что и служанки, и хозяева будут уважать друг друга.
Сегодня домашняя прислуга в удобно устроенном доме с разумной хозяйкой находится в лучшем положении, чем швеи, фабричные работницы или едва сводящие концы с концами стенографистки и конторщицы в Сити. В Лондоне есть добрые, внимательные, отзывчивые женщины, которые высоко оценят хороших слуг и предложат достойную оплату за добросовестный труд. Уверена, что в городе также живут сотни девушек, которые могут предложить такие услуги. Я бы хотела, чтобы они научились смотреть на этот вопрос философски, и постараюсь использовать свое влияние, чтобы убедить их, что любой усердный труд возвышает, а не унижает; что женщина, которая хорошо печет хлеб, до блеска натирает столовое серебро или добела отскребает кухонный стол, вкладывая душу в работу, достойна такого же уважения и признания, как художник, запечатлевающий на холсте солнечный пейзаж, поэт, сплетающий мысли в стихи, или правитель, восседающий на троне.
Перевод: Соня Лахути, Земфира Саламова.
Вступительный текст и редакция: Наташа Александрова
Заглавная иллюстрация: Анна Кирьянова
Иллюстрации в тексте из книги «Campaigns of curiosity: journalistic adventures of an American girl in London»