В свет вышла книга «Начало, или Фильм о Жанне д’Арк» (авторы-составители — историки кино С. Дединский и Н. Рябчикова) — сборник материалов о фильме Глеба Панфилова «Начало» (1970), который продолжает серию изданий «Киноартели 1895» об экранных шедеврах оттепели (ранее в рамках нее вышли книги о фильмах «Июльский дождь», «Берегись автомобиля», «Долгая счастливая жизнь», «Иван Грозный», «Я шагаю по Москве», «История Аси Клячиной»). С разрешения издательства сайт «Горький» публикует расширенный фрагмент книги — письма филолога Владимира Стеллецкого, адресованные режиссеру Глебу Панфилову.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Станислав Дединский, Наталья Рябчикова. Начало, или Фильм о Жанне д’Арк. М.: Киноведческая артель 1895.io, 2024. Содержание

В «Литературной газете» 15 сентября 1971 года была опубликована статья Глеба Панфилова «На высоких кострах горели». В сущности это была переработанная заявка режиссера на фильм о Жанне д’Арк, эпизоды которого он уже «протестировал» в фильме «Начало» (1967), но которому так и не дано было осуществиться. Именно через редакцию «Литературной газеты» Панфилов получил два письма от историка литературы Владимира Стеллецкого, копии которых сохранились в личном архиве артиста эстрады, мастера художественного слова Николая Голубенцева (РГАЛИ. Ф. 2984. Оп. 1. Ед. хр. 98).

Написанные осенью 1971 года письма их автор собрал сам и сопроводил заголовком и дарственной надписью весной 1978 года, незадолго до смерти нового адресата: «Дорогому Николаю Александровичу Голубенцеву „Письма о Жанне д’Арк“ с мыслью о том, чтобы перевести и опубликовать прекрасную книгу о Прекрасной девушке Земли, воистину прекрасной и святой. <...> От автора В. Стеллецкого, который чтит ее память воистину Святой Девы и горюет о ней уже 60 лет с 1918 года».

Панфилов подробно изучал историю Орлеанской девы и еще на «Начале» работал с консультантами-историками, среди которых выделялись медиевист и автор книги «Процесс Жанны д’Арк» (1964) Владимир Райцес и специалист по истории средневекового оружия из Эрмитажа Леонид Тарасюк, также консультировавший Григория Козинцева в работе над «Гамлетом» и «Королем Лиром». Благожелательный отзыв на сценарий «Жизнь Жанны д’Арк» написал на рубеже 1972 года академик Сергей Сказкин, один из авторов и редакторов учебника «История средних веков», занимавшийся в том числе историей французского крестьянства XVI-XVIII веков. Однако у нас нет другого свидетельства столь же эмоционального вовлечения историка в художественный замысел Панфилова, как в этих письмах литературоведа Владимира Стеллецкого, профессионально с исследованиями французского Средневековья не связанного.

Будущему маститому исследователю и переводчику «Слова о полку Игореве» в 1918 году, когда он, по его словам, начал «горевать о Святой Деве», было 13 лет, но по его письмам видно, что статья Панфилова его не просто вдохновила, но задела глубоко лично. При этом письма остаются письмами ученого, а не читателя или зрителя — и обращается он к Панфилову практически как к коллеге. После подписи в первом письме указан не только адрес для переписки, но и номер телефона с указанием, в какое время удобнее звонить («вт. — ср. — четв. — пятница в 10–11, 22–23 часа»). Во втором письме, написанном месяц спустя, Стеллецкий на двух страницах подробно и с убеждением очевидца описывает «все детали отъезда в Шинон Жанны в ее самую счастливую весну по порядку» — и письмо сопровождают еще пять листов с 17 комментариями к основному тексту. В преподнесенной Николаю Голубенцеву подшивке есть и стихотворение Стеллецкого «Из-за леса Шеню», датированное декабрем 1971 года.

К сожалению, мы не знаем, ответил ли Панфилов на письма и воспользовался ли советами Стеллецкого в дальнейшей работе над сценарием, смог ли побывать в конце февраля в верховьях реки Маас «и проделать по следу Жанны все ее путешествия». Но мы знаем, что энергия этого проекта вела Панфилова с конца 1960-х вплоть до начала XXI века.

Н. Рябчикова, С. Дединский

В. Н. Стеллецкий

Письма о Жанне д’Арк

Письмо первое

Уважаемый тов. Панфилов:

Я прочел Вашу прекрасную статью о Жанне д’Арк («На высоких кострах горели», «Литерат. газ». 15.IX.71, № 38). Меня взволновала и статья и то, что Вы пишете сценарий о Жанне д’Арк. Жанна д’Арк с детства, как у многих, была моей любимой исторической героиней. Может быть, именно ей я обязан был возникновением у меня живого интереса к истории Франции, а впоследствии к изучению эпохи развитого феодализма (прежде всего все же в России). Поэтому я не мог остаться равнодушным к Вашей работе и решаюсь Вам написать. Я рад был увидеть, что в основном мне кажутся правильными почти все положения Вашей статьи, и я могу надеяться, что фильм будет удачным. Мне всегда бывает очень грустно, если я вижу явные провалы авторов в том, в чем сам несколько разбираюсь, и что потом, может быть, и одобряется и даже превозносится в рецензиях невзыскательных и не вполне компетентных рецензентов, а на самом деле из рук вон плохо, как например, пьеса о «Слове о полку Игореве», поставленная Московским областным детским театром, в которой грубо вульгаризируется и опошляется это произведение, в котором нет не то что его духа, но вообще его нет... etc.

Кое-какие незначительные нюансы в Вашей статье заставляют меня все же тревожиться о Вашем сценарии и фильме. Это следующие шесть моментов.

Во-первых, в своей статье Вы как бы извиняетесь, что обращаетесь к образу Жанны д’Арк. Между тем, чтобы писать о такой одержимой героине надо, думается мне, самому стать одержимым ее образом. Жанна д’Арк была абсолютно бесстрашна и не извинялась (перед поповским Руанским судилищем) за свое уважение к феям, т. е. к еще дохристианской идеологии и к прошлым верованиям своего народа. Она была совершенно уверена в себе, в правоте своих идей и своего поведения. Ее любовь к феям не была уходом от современности. Родина есть неразрывное целое настоящего и минувшего. В истинной любви к родине любовь к настоящему и любовь к ее прошлому неразрывно связаны. Извините меня за эти сентенции. Но, мне думается, чем бесстрашнее Вы будете углубляться в изучение эпохи Жанны д’Арк, тем вернее доведете до нашего зрителя ее образ.

Второе замечание мое касается того, что Вы отмечаете как некоторый недостаток и минус Жанны д’Арк то, что она не знала грамоты. Для нас, людей XX века, кажется это огромным недостатком. Но нельзя забывать, что в начале XV в. во Франции, может быть, вследствие Столетней войны, еще не было той бездны, которая отделяла неграмотного от грамотного человека. Она возникла несколько позднее. Грамотность не очень много могла дать Жанне д’Арк для достижения ее целей. Газету и учебники истории заменяли ей встречи с живыми свидетелями событий, происходящих в стране, и предания о старине, рассказываемые в народе повсеместно, вспомним, напр., легенду о «пророчестве Мерлина». А, как Вы знаете, этот материал поступал к Жанне д’Арк в обилии, вследствие местоположения Домреми и социального положения отца Жанны. Можно только удивляться, как в те времена люди быстро узнавали все, что совершалось в их стране. И мы немало знаем в истории неграмотных и малограмотных талантливых людей, которые становились замечательными военачальниками.

Третье мое замечание относится к тому, что Вы пишете о Жанне как о женщине. Надо сказать, что она была девушкой настолько чистой (что Вы пишете в своей статье), настолько одержимой своей идеей и занятой своим великим делом, что ей абсолютно некогда было думать о чем-либо, кроме этого... И ведь никаких романтических историй не было связано с нею. Ее одержимость, ее великие идеи внушали современникам только уважение и поклонение даже религиозного характера — и последнее нельзя забывать и опускать, иначе снизится ее образ и исказится социальная психология народа Франции начала XV в. К дофину, Карлу VII, Жанна относилась с сестринской или даже с материнской жалостью. Кроме того, его образ для Жанны явился частью ее идеи — символом свободы Франции.

Четвертый момент, который особенно не может не тревожить, это то, что Вы пишете: «военачальником она никогда не была, хотя и присутствовала нередко на военных советах. И даже, как свидетельствуют очевидцы, ей это очень нравилось» (подчеркнуто мною. — В. С.).

Вот тут есть что-то глубоко неправильное. Вдумайтесь, пожалуйста, в написанную Вами фразу, ведь в ней есть улыбка и некоторое обвинение Жанны в тщеславии, известное неуважение к ней, к ее личности, к ее деятельности, к ее миссии и к ее подвигу и недооценка ее роли. Особенно в сочетании с Вашим положением о том, что «Жанна д’Арк была девушкой чистой и целеустремленной, но это не мешало ей любить красиво одеваться, пользуясь услугами лучших портных королевства, и даже более того, ей нравилось производить хорошее впечатление на мужчин. Она была француженкой — ни больше ни меньше, но великой француженкой». В этих фразах у Вас опять улыбка. Да, у Жанны было развито эстетическое чувство. Но это незначительная частность на фоне того, что будет сказано дальше в этом письме. Это только еще одно свидетельство в пользу ее гениальности. У Вас же здесь обрисована скорее выдающаяся женщина Франции XIX-XX вв., нежели Жанна д’Арк. Жанна д’Арк была девушкой необыкновенной, повторяю, гениальной. Надо сказать, что у нас за последние 15–17 лет почти выпало слово «гений». У нас это слово никто даже не пытается раскрыть ни в словарях, ни в каких-либо других книгах. Между тем для гения характерно то, что, как Вы и указываете, имелось у Жанны д’Арк — «ясный ум», «здравый смысл», при этом преданность одной определенной идее, одержимость ею.

Благодаря всему этому гений по легким чертам, намекам, угадывает истину, т. е. реальную обстановку, расстановку сил, правоту и неправоту сторон, возможность (или невозможность в данный момент) изменения действительности (т. е. в нем развита интуиция) и находит пути к этому.

При этом гению присуща правильность поведения и предвидение победы в будущем, он как бы видит неизбежное и предвидит его.

Жанна д’Арк, как я уже сказал, имела весьма обильную информацию — и ею руководила не только великая любовь, но и великая жалость к бедствующим, разоряемым и порабощенным беднякам, соотечественникам и к Франции. Своим возвышением Жанна обязана была тому, что она была выразительницей назревших чаяний народных, тому, что ее поддерживал народ Франции, видевший в ней свою защитницу и избавительницу.

Гениальность и величие Жанны д’Арк сказались в том, что она прониклась идеей освобождения Франции от английских завоевателей и поняла, что эта идея может вдохновить, вооружить и поднять на битву народ. Она понимала, что только в борьбе, освободительной войной можно изменить обстановку. Но она ведь решила не просто примкнуть к одному из крестьянских партизанских отрядов, что было вполне возможно. Она чувствовала в себе силы, а затем и поняла, что может стать во главе народного движения, стать вдохновительницей армии, которая будет победоносной. Жанна поняла, что она может стать военным вождем народных масс, которым она сможет принести желанный, долгожданный мир после освобождения основных земель Франции от англичан. Именно эмблема мира по ее заказу была вышита на ее знамени.

Жанна ясно поняла, что прежде всего надо снять осаду с Орлеана и короновать Карла VII в Реймсе. Разве в этом уже не сказывается ее реалистический стратегический план? Для военачальника начала XV века не очень важна была грамотность, которая ему весьма мало что могла дать, но важна была природная сметка и быстро приобретаемый практический опыт, опыт штурма крепостей, боев, активной защиты. У Жанны не было никаких личных и привходящих целей — и это в сочетании с вышесказанным было ее силой. И Жанна не была пассивной среди военачальников. Она обладала изумительными ораторскими качествами, благодаря своему ясному уму, преданности четкой идее, быстро ставшей в значительной степени благодаря ей популярной в народе, и своему великому чуткому сердцу. Ее речи были доходчивы и убедительны. Жанна обладала исключительным обаянием и была обаятельной собеседницей. Вспомним, как располагала она к себе всех, кто ее узнавал ближе (например, Жана из Меца, Бертрана де Пуланжи, Ла Гира, Жанну Бетюнскую и мн. др.). Как просиял дофин после беседы с ней, как в сущности сравнительно легко смогла она уговорить Карла VII, еще ничем и никак себя не зарекомендовав, поставить ее во главе Орлеанской армии — и весь поход был организован по ее инициативе. Ей ведь было дано звание 22 апреля 1429 г. «руководительницы армии и военных действий». И она не стала просто адъютантом или консультантом главнокомандующего армией, герцога Алансонского, а, напротив, герцог Алансонский почти всецело подчинился ее воле. Все это кажется нам чудом. Его можно объяснить только исключительными обстоятельствами того времени и необычайным обаянием Жанны, необычайной ее убежденностью, самостоятельностью. Она ведь не стала ничьим орудием, марионеткой. Кроме того, Жанна легко ориентировалась, быстро соображала, была находчивой в самой тяжелой ситуации и стремительно развивалась духовно, легко накапливая опыт и знания. Как легко она выиграла, еще будучи совершенно неопытной, в самых трудных обстоятельствах процесс в городе Туле, в 1428 г., когда ей было только 16 лет!

Жанна призывала к активным и стремительным военным действиям, к скорейшему коронованию Карла VII, к походу на Париж и к штурму Парижа. И мы не видим сколько-нибудь значительных ошибок в ее действиях и политических и военных идеях. Она придерживалась благодаря вышесказанному более правильной стратегии и тактики, нежели капитаны (т. е. современные ей военачальники-дворяне). И нередко либо исправляла, либо пыталась исправлять их действия, если ей не закрывались из-за временных политических маневров Карла VII пути к этому наглухо, как в деле штурма Парижа. И в ее руках была известная и весьма значительная признаваемая солдатами власть. Разве Жанна не заботилась об идейном сплочении и о моральном состоянии Орлеанской армии и не добилась в этом определенных успехов? Это факт, что Жанна единолично отдала спасающий всю операцию приказ городскому ополчению (находившемуся в резерве) прикрыть наступление на Сен-Лу от полков Толбота 4 мая 1429 года. Разве не она, вопреки решению совета капитанов орлеанской армии, организовала наступление на Турель 7 мая? И разве не она в тот же день, вырвав обломок стрелы из раны, прекратила сигнал отхода и организовала победоносный приступ на вал Турели, вследствие чего осада Орлеана окончательно была снята уже утром 8 мая? Это факт, что благодаря ее настоянию приступили к подготовке штурма города Труа 8 июля 1429 года. А 23 августа того же года она предприняла самостоятельно по своей инициативе, даже не сообщив королю, совместно с герцогом Алансонским, главнокомандующим армии (нельзя не удивляться, что герцог Алансонский пошел на это на поводу у Жанны), во главе довольно значительного войска поход на Париж, успешное завершение которого ускорило бы, быть может, на многие годы освобождение Франции. Как известно, политические маневры короля помешали штурму Парижа. Между тем его власть и влияние усилились бы, если б он допустил взятие Парижа (как бы не успев воспрепятствовать этому).

Отойти от ратного дела, дела освобождения Франции, и хотя бы на время передохнуть, отдаться личной жизни, повидать близких своих, мать, почить на лаврах Жанна не могла. И это говорит о гениальности Жанны, ее исключительности, ее страсти к активным действиям. Только в боевой обстановке чувствует она, что исполняет свою миссию, свой долг, вне этого у нее не было душевного покоя. Но Жанне пришлось действовать в чрезвычайно трудной обстановке. Жанна стала одним из вождей классово разнородной, расколотой армии; народные массы перестали доверять военачальникам-дворянам, постоянно преследующим свои личные цели в ущерб интересам французского народа. Капитаны старались действовать за спиной Жанны, как бы королевского и народного комиссара, старались отстранить ее от участия в советах и от руководства армией и военными действиями. Вот отчего у Вас, товарищ Панфилов, и создалось впечатление, что Жанна военачальником не была (боюсь, что эта точка зрения возникает вследствие того, что до сих пор образ Жанны не свободен от клеветы). Нельзя забывать также, что недоброжелательство приближенных короля Шамбеллана де ла Тремуйля и канцлера архиепископа Реймского Ренье де Шартра непрестанно ощущалось Жанной д’Арк, и предательство привело ее к гибели.

Жанна ясно видела все неблагоприятные обстоятельства своего положения, назревавшее предательство в отношении себя и свой скорый конец, о чем не раз говорила.

Если не принимать во внимание природную гениальность Жанны, сказавшуюся также в ее замечательных ответах в совершенно ей чуждой, незнакомой ранее, полувраждебной обстановке в Пуатье в апреле 1429 года и в тенденциозной ультравраждебной обстановке на суде и Руане весной 1431 года (причем она была физически и нравственно измотана и измучена), если не принимать во внимание ее трагическое положение, которое она ясно сознавала, и ее мужество гения в этом положении, то боюсь, что мы не только снизим образ Жанны, но и вообще ничего не поймем в ее психике.

Перехожу к пятому замечанию. Жанна слышала голоса и даже видела в сиянии св. Михаила и св. Катерину и Маргариту, сказания о которых глубоко запали ей в сердце. Игнорировать это никак нельзя. Мы, люди рационалистического и атеистического века, не можем понять религиозного образного мышления и религиозной психологии людей первой трети XV в. Между тем религиозная психология, особенно у исключительных натур, вызывала к жизни и делала почти реальными в образном мышлении людей и голоса, и образы святых, а также и фей, т. е. вызывала галлюцинации, которые не были болезненным явлением, а были обусловлены всевластием церковно-религиозной обстановки и вследствие этого гипнозом религии и самовнушением. Жанна была убеждена в своей божественной миссии. Без проникновения в религиозное мышление, без этой религиозной христианской и дохристианской «романтики» воскрешаемый образ Жанны будет мертвым, схоластическим, педантично сухим и рационалистическим. Надо понять, что народное освободительное движение Франции 1429—1430 гг., вдохновленное и руководимое Жанной, было облечено в религиозную форму. А Жанна была частицей своего народа, в ней воплотилась психология народа в ее действенной форме. В этом смысле Жанна была француженкой начала XV в., а не в смысле якобы ее кокетливости (француженки-горожанки XIX-XX вв., как, усматривая из Вашей статьи, понимаете Вы).

И наконец, шестое и последнее замечание. Не следует думать о том, что Вы дадите русскую версию истории Жанны д’Арк. Об этом следовало бы начисто забыть. Надо стараться дать исторически правдивый образ Жанны д’Арк, великой француженки 20–30-х гг. XV века в той степени, в какой это возможно, т. е. стараться дать «французскую версию». Ясно, что надо бы объездить все города, где Жанна была, пройти или не спеша проехать с остановками все пути, по которым Жанна прошла.

Мне думается, что Достоевский был прав, когда в речи о Пушкине сказал: «Не было поэта с такой всемерной отзывчивостью, как Пушкин, и не в одной только отзывчивости тут дело, а в изумляющей глубине ее, а в перевоплощении своего духа в дух чужих народов, перевоплощении почти совершенном и чудесном... Это только у Пушкина, и в этом смысле, повторяю, он явление невиданное и неслыханное... ибо... тут-то и выразилась наиболее его национальная русская сила, выразилась именно народность его поэзии...» И далее: «Мы... дружественно, с полной любовью приняли в душу нашу гений чужих народов, всех вместе, не делая преимущественных племенных различий...»

Акцентировать же с первых своих шагов, что Ваша работа «русская версия на французскую тему» (т. е., что Вы не сможете в должной мере проникнуть в национальную психологию народных масс Франции первой трети XV в.), не стоит. Это кажется каким-то преждевременным отступлением перед трудностями или оправданием заведомо предвзятого искажения образа исторической героини.

Если верить Достоевскому, это была бы как раз не русская версия, а просто слабая, неудовлетворительная, а так как слабые исторические фильмы дают преимущественно американцы, и это характерно именно для них, то это скорее всего была бы американская версия. Однако не та «американская версия», которую создал один известный великий американец, человек большого сердца, вложивший великую страстность и огромную любовь к образу Жанны в свою книгу о Жанне д’Арк (особенно в ее 3-ю часть), которую он считал своей лучшей книгой (я говорю о М. Твене). Это версия общечеловеческая. Вот к созданию такой версии я бы и призывал Вас, прежде всего версии исторически правдивой.

В заключение хочется сказать, что не следует забывать также великое горе простого народа Руана и всей Франции после 30 мая 1431 г., да и процесса реабилитации 1456 г., когда еще была жива мать Жанны, получавшая пенсию от Орлеана. Какие бы ни были политические причины и подоплека процесса реабилитации, ясно, что для матери Жанны и для всех знавших Жанну и многих других это имело немаловажное значение.

Прошу простить меня за непрошенные советы, эти замечания, но я руководствовался самыми добрыми намерениями, великой любовью и уважением к образу Жанны д’Арк и уважением к Вашей увлекательной работе. Следует не забывать, что сказал великий американец о Жанне: «Жанна д’Арк — величайшее чудо своего времени, которому суждено быть чудом всех времен», на одной из наиболее страстно написанных страниц своей книги, писанной кровью сердца.

Желаю успеха в решении Вашей трудной и сложной благородной задачи.

С уважением и приветом

В. Стеллецкий

(чл. СП СССР, кандидат филологических наук)

3—14/X.71

Письмо второе

Уважаемый тов. Панфилов!

Перечитав Вашу статью в «Литературной газете» вторично, я обратил внимание на ускользнувшие от меня при первом чтении некоторые фактические ошибки в Вашей статье. Если положения, которые я выдвинул в своем первом письме, могут быть Вами как-то оспорены, то в данном письме мне хотелось бы обратить Ваше внимание на допущенные Вами несомненные фактические ошибки, не столь уж незначительные, чтобы о них не говорить. Но в связи с ними я должен коснуться ряда весьма мелких деталей, поэтому, может быть, хорошо, что я пишу об этом отдельно.

В Вашей статье Вы пишете: «Зимой 1429 года она (Жанна — В. С.) пешком отправилась из деревни, где жила, в город Шинон к дофину Карлу VII, чтобы убедить его дать ей войско для снятия осады с Орлеана. Это тоже факт».

Как важно, думается мне, для написания сценария и создания фильма сохранение правильности всех мелких и мельчайших фактов. Между тем в этом абзаце Вы допустили две фактические ошибки и сверх того некоторую неточность.

Во-первых, очень неточно сказать «зимой», а правильнее «в самом начале весны 1429 года», так как Жанна выехала в Шинон 23 февраля, а в верховьях реки Маас в это время в ясный день солнце уже довольно сильно начинает пригревать, но и в пасмурный день дыхание весны очень и очень ощущается. Как я писал уже в первом письме, Вам надо было бы обязательно в конце февраля побывать в этих местах и проделать по следу Жанны все ее путешествия.

Но удивительны, необъяснимы и странны Ваши ошибки в этом абзаце. Как известно, Жанна выехала в Шинон не «из деревни, где жила», а из города Вокулера, и уже прошло более месяца, как Жанна навсегда простилась с Домреми, родными и подругами, так как из Домреми и Вокулер она ушла около 6–10 января 1429 года.

Наконец, в-третьих, Жанна не пешком отправилась «из деревни, где жила в город Шинон», что было бы совершенно невозможно. «Подвезти» Жанну, как подвезли Парашу-сибирячку, на которую у Вас здесь Жанна становится похожей, в пути, по земле, занятой вражескими отрядами, было абсолютно некому. Мыслимо ли было в этих условиях пешком проделать в конце февраля — в марте расстояние равное около 450 км по прямой (есть указания на 135 лье, т. е. около 600 км. — т. е. что езда не по прямой составляет около 600 км.). Это было бы крайне опасно, нецелесообразно, долго и отнюдь не в духе тех времен — XV века — Столетней войны. А надо было переходить вброд или чаще вплавь несколько рек, а именно Обу, Сену, Ионну, Шер и др. Переплыть эти реки можно было только верхов на плывущих лошадях.

<...>

Еще раз желаю Вам, тов. Панфилов, успеха в Вашей увлекательной работе.

С приветом и уважением В. Стеллецкий

4-5 ноября 1971 г.

(РГАЛИ. Ф. 2984. Оп. 1. Ед. хр. 98. Л. 3–17).