Некоторое понимание пришло позже, во время Пятой Уральской индустриальной биеннале, проходившей в 2019 году под зонтичной темой «Бессмертие». Шаоюй Вэн, куратор главной выставки, неожиданно предложила рассмотреть технологическое бессмертие, о котором грезят сторонники научно-технического прогресса, как зло. По ее мнению, эта — преимущественно европейская — техноутопия, основанная на вере в то, что в какой-то момент человек шагнет за пределы своих возможностей и вернется оттуда счастливым и бесконечно длящимся, выглядит совсем непродуктивно. В эссе, объясняющем замысел выставки «К множественным будущим», Шаоюй осторожно заметила: «Мы должны понимать, что поставить под сомнение специфическую концепцию человечества, во многом сформулированную западной модернизацией, не значит отказаться от всех научных достижений, или отрицать улучшение человеческой жизни и ценность прав человека, или обратиться к наивному ревизионистскому примитивизму». В первую очередь, она предложила взглянуть на другие проекты общественного устройства: как не-европейские и не-технологические общества совместно думали о том, как им быть, и думали иначе.
После этого я готов был читать шире, в разные стороны, и отказаться от оценок. Текст Бориса Дубина «Улитка на склоне... лет» указал, что фантастику можно считать «прикладной разновидностью утопического метода». Стоило мне прочесть эту формулировку, как в голове что-то бабахнуло, Поль Фейерабенд победоносно вскричал «Дозволено все!», и я взялся писать структуру семинара.
Идея была и остается простой: фантастический текст, как и любой другой, представляет собой предположение о том, как устроена реальность. От реплик, брошенных в кухонном разговоре, сообщений в директе Инстаграма и комплексных художественных инсталляций его отличает размещение на плоскости и количество влитого в него времени. То есть всякое наше действие есть предположение о реальности, стыдиться тут нечего, — и почему бы его не выдвинуть?
Об этом говорила Урсула ле Гуин в «Теории художественной литературы как сумки»: «Верно понятая научная фантастика, как и вся серьезная художественная литература, как бы смешно ни было, — это способ попытаться описать, что на самом деле происходит, что люди реально делают и чувствуют, как люди относятся ко всему остальному в этом огромном мешке, этом животе вселенной, утробе будущих вещей и склепе вещей бывших, этой незаканчивающейся истории».
Значит, можно представить себе исследовательский семинар, на котором собираются люди, готовые подумать о реальности не так, как они привыкли, то есть — иначе. И попробовать вместе с ними вытачать вместительную сумку.
Я взялся выстраивать семинар как временную общность, сколько-то действующий кружок, в котором можно пробовать разное; в анонсе указал: «Вместе мы будем преодолевать боязнь чистого листа, читать рассказы друг друга, изнывать перед дедлайнами и в то же время — думать сквозь текст».
Выделю последнее, поскольку «текст» для нас был не самоцелью, а лишь итогом додуманной мысли. Это позволило вынести за скобки такие слова, как «вдохновение», «дар», «призвание» и «литературный процесс», которыми, как мне кажется, легче давить людей, чем давать им воздух для работы.
Так я отделил наш кружок от давней традиции семинаров, шедших при екатеринбургском фестивале «Аэлита», — или от великого семинара Стругацких, о миссии которого Андрей Столяров писал так:
«Чего мы хотим? Мы хотим вывести фантастику из гетто, в котором она пребывает. Есть великая русская литература, известная всему миру. И есть фантастика, второсортное чтиво, которое, как считается, пишут левой ногой. Если соединить литературу с фантастикой, получится нечто. Ведь сумели же это сделать Гоголь, Гофман, Булгаков, Маркес. Или скромнее — Герберт Уэллс, Аркадий и Борис Стругацкие. Чем мы хуже?»
Мы не были готовы воевать за место фантастики под литературным солнцем. Нашей целью стала работа с собственной способностью формулировать мысль. И раз даже Уральская индустриальная биеннале позволила себе отступить от преклонения перед прогрессом, у нас появился шанс говорить о социальной фантастике. Тут я ориентировался на Уильяма Гибсона, в недавнем интервью в очередной раз повторившего: «Когда я начал писать научную фантастику, я принял как данность, что на самом деле я пишу о настоящем».
Та же нейтральность стала движущим принципом редактуры. Бóльшую часть времени я просто задавал вопросы: «Почему в твоем тексте происходят эти события? Как они соотносятся с непроговоренными законами, различимыми в этой точке текста»? В мои задачи не входило указывать на заимствования, и до последнего раунда правок я сторонился суждений о вкусе и стиле. Я верил (и продолжаю верить), что в работе с чужим текстом, который не решает внешние прагматические задачи, ключевой принцип — внимание к внутренней непротиворечивости мысли и вылепливанию собственного мира.
Это давалось тяжело, периодически хотелось удариться в язвительные комментарии и, ничего не объясняя, говорить «перепиши». Не уверен, что ни разу не уступил этому желанию. Но мы верили в принцип «дозволено все»: наши участники описывали поездку в такси по лекалам четырех из понравившихся «Упражнений в стиле» Раймона Кено; восстанавливали вопросы следователя, опущенные в рассказе «Оранжевый» Нила Геймана; совместно с Дмитрием Весниным устраивали «перемотку» и размещали вымышленную — на первый взгляд передовую — технологию во Флоренции эпохи Медичи. Как пишет сам Дмитрий, «самой сложной задачей было сфокусироваться не на вымышленной технологии, а на всем, что ее окружает. Для этого мы вместе с участниками семинара проводили мысленное упражнение, которое я называю „Перемотка“. На один день мы отправились в прошлое: в 1980-е, средние века и Древнюю Грецию, чтобы прочувствовать, какими были фантастические технологии тех времен. Потому что если с нашим будущим понятно еще не все, то их будущее мы уже видели и отлично понимаем, что в нем происходит».
Каждое следующее упражнение указывало участникам на иной способ письма и упорядочивания мысли. Семинар посещали 32 человека, среди них детские педагоги, архитекторы, программисты, разработчики игр, медиаторы Уральской биеннале, журналисты и сотрудники техподдержки. У всех участников были заявки с рассказами — процитирую комментарий к одной из любимых: «написать от лица слизи не успела, но думаю, что в дальнейшем буду прорабатывать именно этот нарратив». Финальные тексты подготовили девять участников, из них семь решились на публикацию, три будут представлены на «Горьком». Первый из них, «Getting Kids Done» Даши Веселкиной, — сегодня.
Эти тексты не представляют «новую волну уральской фантастики», не рисуют образы утопического будущего и еще много чего «не». Они размещены в настоящем, обращены к нему и представляют собой, если воспользоваться метафорой Ле Гуин, сколько-то вместительные сумки.
Сборник рассказов «Жутко близко» можно прочитать по этой ссылке.
© Горький Медиа, 2025 Все права защищены. Частичная перепечатка материалов сайта разрешена при наличии активной ссылки на оригинальную публикацию, полная — только с письменного разрешения редакции.