Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Антон Сюткин (р. 1988) — философ, магистр Европейского университета в Санкт-Петербурге, старший преподаватель Национального исследовательского университета ИТМО. Занимается исследованием современной диалектической мысли.
Франсуа Досс. Жиль Делез. Феликс Гваттари. Перекрестная биография. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2021. Перевод с французского И. Кушнаревой, научный редактор М. Маяцкий. Содержание
На русский язык переведена книга Франсуа Досса «Жиль Делез. Феликс Гваттари. Перекрестная биография». Это замечательная работа, последовательно описывающая юные годы, в которые происходит генезис философских систем двух мыслителей, время их коллективной работы, принесшей им международный успех, и, наконец, поздний период, когда это сотрудничество фактически подходит к концу и интеллектуальные пути героев снова расходятся. Таким образом, выход перевода является большим и важным событием не только для русскоязычных исследователей Делеза (скорее всего, они прочитали эту книгу гораздо раньше), но и для «широкого круга читателей». Дело в том, что Досс описывает не только биографические подробности из жизни Делеза и Гваттари, не только показывает, как развивались созданные ими понятия, — он еще и создает довольно яркую картину интеллектуальной жизни Франции второй половины ХХ века.
В книге Досса много историй анекдотического свойства, которые очень хочется пересказывать. Однако я попытаюсь аскетически ограничить себя в этом удовольствии. В прекрасной рецензии на сайте «Горький» Иван Напреенко уделил им достаточно внимания, поэтому я смело отсылаю читателей к ней. Мне хотелось бы рассмотреть книгу Досса в качестве теоретической интервенции: создавая коллективную биографию Делеза и Гваттари, Досс вступает в полемику по поводу теоретического наследия своих героев. Поэтому в мои задачи входит в первую очередь описание контекста полемики, которую начинает Досс с помощью своей книги. И возможно, превышая полномочия рецензента, я позволю себе также участвовать в этом диспуте.
Делез + Гваттари = новый Сартр
Ключевой эпизод книги Досса — это встреча Делеза и Гваттари, их объединение в философский дуэт, просуществовавший почти двадцать лет. Казалось бы, это два совершенно разных человека и мыслителя, между ними сложно найти хоть что-то общее. Заслуга Досса состоит в том, что он подробно описывает предпосылки для их сотрудничества.
Делез — довольно замкнутый университетский преподаватель, занимающийся созданием собственной философской системы с помощью «прочесывания против шерсти» всей философской традиции. Против господствовавшего во время его философского взросления феноменологически-экзистенциалистского триумвирата Гуссерля, Хайдеггера, Гегеля он создает собственный виталистский триумвират из Спинозы, Ницше и Бергсона. В конце 1960-х Делез уже работает над философией «от первого лица», не пользуясь для этого вспомогательными фигурами из истории мысли. Серия из двух книг — «Различия и повторения» и «Логики смысла» — представляет собой одну из самых амбициозных попыток синтеза структурализма и экзистенциализма среди всех, предпринимавшихся в то время.
Однако сам Делез испытывает неудовлетворенность своей системой: под влиянием болезни и событий мая 1968 года он ищет пути обновления собственной мысли. Это особенно заметно на некоторых страницах «Логики смысла», где он сожалеет, что только мыслит и пишет о «партизанской политике», не являясь на самом деле хотя бы немного «партизаном-террористом». Таким образом, раннюю систему Делеза разрушает проснувшаяся у него в конце 1960-х «страсть к реальному» [понятие Ницше, которое использует Ален Бадью для описания «онтологической политики». — Прим. авт.].
Проблема заключается в том, что, будучи заинтересованным в политике, Делез не обладает политическим характером. Даже в своем понимании философии он утверждает, что философия не имеет никакого отношения к дискуссии и полемике. Философия для него — это аристократический творческий процесс. В этом смысле его ранняя система с утонченной логикой серийной организации отвечает этому пониманию: философия гораздо ближе к искусству, чем к политике, в ней находится место для Борхеса и Кэрролла, но не для Маркса и Мао.
Разумеется, Делез ссылается в книгах этого периода на Маркса и даже на Ленина. Однако, во-первых, он делает это, полностью оставаясь в рамках альтюссеровской «структуралистской» ортодоксии, а во-вторых, все эти ссылки носят характер примеров, иллюстрирующих общую логику философии различия. До встречи с Гваттари Делез остается аполитичным метафизиком, одним из двух сильнейших в своем поколении, но испытывающим под воздействием обстоятельств потребность в политизации собственной философии.
Гваттари находится в этот момент в полностью противоположной ситуации. Он человек с ярким общественным темпераментом, левый активист с большим опытом и психоаналитик, ученик Лакана, занимающийся в клинике Ла Борд экспериментальными антипсихиатрическими практиками. Из-за разнообразия общественной деятельности Гваттари, однако, попадает в интеллектуальный кризис: он не может написать ни одной теоретической работы, осмысляющей его практический опыт. Усугубляется это тем, что в борьбе за влияние в рамках лакановской школы он проигрывает Жаку-Алену Миллеру, зятю Лакана и лидеру лакано-альтюссерианского «эпистемологического кружка». Иными словами, потребность в теоретической философской работе у Гваттари возникает из-за его противоречивого положения в лакановской школе. С помощью философии он должен либо бороться за влияние с Миллером, либо окончательно «сепарироваться» от Лакана.
Несколько упрощая, можно сказать, что Делез — это теоретик, неспособный сформулировать практический смысл собственной философии, а Гваттари, напротив, практик, у которого не получается выявить теоретическое содержание своей активистской и психоаналитической деятельности. Таким образом, Досс показывает, что Делез и Гваттари буквально нуждаются друг в друге. Более того, доссовские главы о ранних годах его героев проливают свет на еще одно важное условие их встречи: Делез и Гваттари со школьного возраста являются фанатами Сартра.
Сразу после выхода «Бытия и ничто» Делез часами обсуждает эту книгу по телефону со своим школьным другом (и будущим писателем) Мишелем Турнье. Более того, еще со школьных занятий по философии за способность Делеза давать собственную интерпретацию сложным проблемам и понятиям многие предрекают ему судьбу «нового Сартра». Однако после знаменитого выступления Сартра о тождестве экзистенциализма и гуманизма, на котором Делез присутствует вместе с Турнье, он отчасти разочаровывается в проекте своего учителя. Влияние Бергсона, книгу которого «Материя и память» Делез в это время постоянно носит в своем рюкзаке, постепенно берет вверх.
Гваттари не только в ранней юности рассматривает Сартра в качестве образца для подражания. Уже в зрелые годы в своей антипсихиатрической практике в клинике Ла Борд он использует диалектику групповой динамики из сартровской «Критики диалектического разума». А в поздний период, после фактического завершения философского сотрудничества с Делезом, Гваттари возвращается к сартровскому экзистенциализму, пусть и в натурализованной «экофилософской» форме.
Можно предположить, основываясь на биографической реконструкции Досса, что за сближением Делеза и Гваттари стоит их стремление стать коллективным «новым Сартром». Делезу до этого статуса не хватает публичного темперамента, а Гваттари — философской систематичности. Вместе же они вполне могут претендовать на роль главных публичных интеллектуалов от философии для поколения 1968-го.
Именем чего является Гваттари?
Вокруг фигуры Гваттари в области делезовских исследований существует ожесточенная полемика — книгу Досса можно рассматривать как реплику в ней. В 1997 году Ален Бадью выпускает книгу «Делез. Шум бытия», в которой противопоставляет Делеза-метафизика Делезу-политику. Гваттари в этой книге почти не упоминается, тем не менее понятно, что он играет важную роль в этом противопоставлении, потому что Делез-политик — это на самом деле «Делез и Гваттари».
Согласно Бадью, ранний Делез времен «Различия и повторения» и «Логики смысла» — это великий аполитичный метафизик, одновременно близкий ему и далекий от него. Близкий, поскольку он так же, как сам Бадью, реабилитирует метафизику как мышление абсолюта после Канта и Хайдеггера. Далекий же, потому что для этой реабилитации он пользуется интеллектуальной интуицией в духе Бергсона, а не математизированной диалектикой, как это делает Бадью.
Политическая философия Делеза и Гваттари подвергается атаке Бадью еще в 1970-е, прежде всего в статье «Картофельный фашизм», опубликованной под псевдонимом. Во второй половине 1990-х, уже после смерти Делеза, оценки Бадью не сильно меняются. За риторикой Делеза и других «анархистов желания» о множественности и освобождении Бадью видит скрытое господство Единого и «машинное» ему подчинение. Досс красочно описывает сцены вторжения Бадью и его соратников-маоистов на лекции Делеза в университете Венсан с требованиями отречения от мелкобуржуазного анархизма и признания правоты председателя Мао.
Большинство французских делезианцев крайне негативно реагирует на книгу Бадью. Она либо обходится молчанием, либо объявляется абсурдом. Лишь немногие делезианцы — такие, как Эрик Алье, — всерьез отвечают Бадью. Алье читает философский курс, сравнивающий философские проекты Делеза и Бадью, и публикует по его мотивам серию статей. Однако в среде англоязычных делезианцев книга Бадью производит серьезный эффект. Происходит стремительный рост исследований делезовской метафизики, одним из побочных последствий которого оказывается возникновение в следующем десятилетии так называемого спекулятивного реализма.
В 2004 году Славой Жижек публикует книгу «Органы без тел», радикализующую позицию Бадью. Вершиной эволюции Делеза-метафизика, согласно Жижеку, является его философия квазипричинности и бестелесных событий из «Логики смысла». Вопреки собственному желанию Делез в этом тексте оказывается парадоксально близким к Лакану и Гегелю.
Жижек в интерпретации делезовской «Логики смысла» делает акцент на различии между материальным и идеальным генезисом. В материальном генезисе бестелесное событие возникает из взаимодействия тел между собой. Далее, от события, привязанного к той или иной смеси тел, Делез переходит к событию как таковому — событию, тождественному самому бытию. В идеальном генезисе происходит обратный процесс: делезовский герой, отождествляя себя с событием как квазипричиной, производит контросуществление смеси тел. Таким образом, единое событие-бытие резонирует через локальные события, превращая все смеси тел в собственное выражение. Именно в процессе контросуществления бытие становится однозначным, или, если использовать словарь позднего Делеза, имманентным самому себе.
Жижеку не представляет никакого труда «лаканизировать» или «гегелизировать» основную онтологическую схему «Логики смысла». В делезовском контросуществлении он обнаруживает схожесть с лакановским отождествлением с симптомом и гегелевским ретроактивным полаганием предпосылок. Совместная работа с Гваттари, таким образом, оказывается для него философским грехопадением Делеза.
Если в «Логике смысла» имманентность представляет собой однозначность бытия, возникающую в дизъюнктивном синтезе событий, то в «Капитализме и шизофрении» Делез и Гваттари мыслят имманентность в строгой оппозиции к трансцендентности. Более того, сама система Делеза и Гваттари теперь строится вокруг серии оппозиций, между которыми невозможен никакой «средний термин»: молекулярное противопоставляется молярному, номадология — седементарным наукам, а машина войны — государству. Иными словами, политизация делезовской философии, связанная с влиянием Гваттари, приводит, как полагает Жижек, к ее упрощению. На языке «Логики смысла» можно сказать, что Делез и Гваттари привносят функции идеального генезиса в материальный, ограничивая тем самым идеальный генезис только областью репрезентации.
Дело, однако, в том, что политическая философия, создаваемая Делезом и Гваттари, также не выдерживает критики. В этом Жижек солидаризируется со своим другом-врагом Аленом Бадью. Минимальное различие между ними состоит в том, что Жижек видит возможность спасения делезовской политики в ее «дегваттаризации». Правда, в интерпретации Жижека политика бестелесных событий мало чем отличается от его собственного лакано-гегельянского коммунизма.
Франсуа Досс, прослеживая параллельные биографии Делеза и Гваттари, стремится доказать, что жижековская «дегваттаризация» невозможна. Делез становится Делезом, только благодаря его сотрудничеству с Гваттари: из академического метафизика, пусть очень утонченного, благодаря Гваттари он превращается в публичного интеллектуала — «нового Сартра», собирающего на свои лекции не только студентов, но и просто множество интересующихся людей из разных сфер жизни. Но Досс слишком любит своих героев, чтобы их критиковать. Он, конечно, оговаривается, что политика множественности не должна совпадать с апологией status quo, но не останавливается на этом подробно. Идея же «регваттаризации» Делеза, которую он отстаивает вопреки Бадью, Жижеку и некоторым английским делезианцам, несомненно, этого требует.
Double bind делезовской политики: между великим и малым
Политизация онтологии означает для Делеза и Гваттари прежде всего онтологизацию политики. Их не интересует политика как автономная область теории и практики: борьба политических партий, выражающих те или иные программы, не имеет для Делеза и Гваттари серьезного онтологического значения. Она слишком завязана на фигуры субъекта и порядок репрезентации, которые сами заслуживают противостояния себе. Повторяя жест романтиков в отношении Французской революции, Делез и Гваттари настаивают на необходимости не политической революции, имеющей дело с общественными институтами, а космической революции, преобразующей все фундаментальные основания бытия. Они говорят не о борьбе левых и правых, а о борьбе динамического Становления против статичного Бытия, продуктивных сил природы против инертности и энтропии, тела-без-органов против организма. Вопрос заключается в том: есть ли какой-то конкретный коррелят у этой онтологической «великой политики»?
Единственным таким коррелятом является капитализм в его движении к саморазрушению. Рассматривая марксистскую политэкономию через призму ницшеанского витализма, Делез и Гваттари приписывают капитализму освободительный детерриторизирующий потенциал. Капитализм разрушает все статичные субстанциональные ценности, свойственные предыдущей эпохе. Однако капитализм оказывается не готов принять свою собственную истину: за разрушающей ценности детерриторизацией следует отчасти восстанавливающая их ретерриторизация. Задача политической философии Делеза и Гваттари состоит в том, чтобы помочь капитализму принять себя и стать шизофреническим потоком, не имеющим уже никакого отношения к внешним трансцендентным ценностям. Иными словами, капитализм должен перейти от относительной детерриторизации к абсолютной.
В 1970-е, кроме Делеза и Гваттари, оправданием капитализма с марксистско-ницшеанских позиций занимаются также Жан-Франсуа Лиотар в «Либидальной экономике» и Жак Бодрийяр в «Смерти и символическом обмене». С легкой руки Бена Нойса всех подобных Делезу и Гваттари сторонников ускорения капиталистической детерриторизации до абсолюта в современной теории называют «акселерационистами». Однако даже среди вдохновленных Делезом и Гваттари акселерационистов можно выделить два уклона — левый и правый.
Наиболее последовательную версию делезовской политической философии создают Антонио Негри и Майкл Хардт — представители левого акселерационизма. Досс рассказывает историю, как Гваттари вытаскивает Негри, обвиняемого в причастности к убийству итальянского экс-премьера Альдо Моро «Красными бригадами», из тюрьмы и как потом Негри, посещая делезовские лекции в Венсене, становится спинозистом. В паре с Хардтом он пишет манифест антиглобалистского анархизма под названием «Империя», в котором утверждает, что современный капитализм с его ставкой на нематериальный труд является своеобразным «коммунизмом капитала». Таким образом, сама историческая телеология капитализма ведет нас в светлое анархо-коммунистическое будущее, нужно только немного его подтолкнуть своей политической активностью.
Тем не менее в политическом делезианстве Негри можно выделить сразу несколько болевых точек. Во-первых, Негри, продолжая в этом смысле «Капитализм и шизофрению», противопоставляет анархическое множество и сдерживающую его Империю в дуалистической манере. Из-за этого он оказывается не в силах представить какую-либо позитивную институционализацию множества. Во-вторых, сама теория Империи предполагает конец национальных государств и полное торжество глобальной экономики во главе с транснациональными компаниями. Сегодня, в эпоху наступающего технофеодализма, сопровождающегося очередным возвращением империалистической политики, рассказы о «коммунизме капитала» кажутся утопическими иллюзиями старых добрых времен.
Правый акселерационизм, созданный британским делезианцем из Уорикского университета Ником Ландом, лишен подобного исторического оптимизма. Более того, Ланд руководствуется в своей политической философии принципом «чем хуже, тем лучше». Капитализм, согласно Ланду, разрушает не только стабильные социальные связи — в пределе капиталистическое развитие должно привести к уничтожению всего человеческого рода. Однако именно за это нигилистически и антигуманистически настроенный Ланд прославляет внутреннюю разрушительную динамику капитализма. Иными словами, абсолютная детерриторизация в понимании Ланда ведет не к победе анархистских множеств (версия Негри), а к гибели человечества — идея, конечно, предельно чуждая духу делезовской философии.
Альтернативой романтической онтологизации капитализма, происходящей в акселерационистском развитии делезовской мысли, является интерес к микрополитике. Если революция не ограничена автономной областью политики, а свойственна всему бытию, то это значит, что революционным можно становиться везде и всегда. У Делеза и Гваттари такая революционная микрополитика имеет прежде всего эстетический характер: сама жизнь должна превратиться в произведение искусства. Однако генеалогически к делезовской микрополитике восходит перформативное понимание политики Джудит Батлер и других гендерных теоретиков. Сегодня, когда мы имеем дело с превращенной формой перформативной политики — с политизацией различных стилей жизни, ведущей к бесконечным нарциссическим культурным войнам, — микрополитика так же перестает вызывать энтузиазм.
Трудно быть делезианцем
Подведем итог. Отказываясь от понимания политики как автономной области, поскольку она связана с проблематикой субъективной репрезентации, Делез и Гваттари производят ее романтическую онтологизацию, которая колеблется между «великой» формой, в которой капитализм движется к собственному шизофреническому уничтожению, и «малой» формой, требующей бесконечной индивидуации и становления революционным. Однако к текущему моменту обе эти формы кажутся если не исчерпанными, то находящимися в глубоком кризисе. Ландовское восхваление суицидального развития капитализма и нарциссическая забота о себе в определенном смысле дополняют друг друга, но входят при этом в неизбежное противоречие с изначальным замыслом Делеза.
Может быть, поэтому во второй половине 1980-х, после фактического завершения сотрудничества с Гваттари (книга «Что такое философия», как доказывает Досс, написана Делезом в одиночку), Делез возвращается, по сути, к истории философии в книге о Лейбнице и эстетике в двухтомнике о кино. Более того, как подчеркивает Жижек, на этом этапе Делез не только тематически начинает напоминать себя раннего — в его онтологии также повторяются мотивы «Различия и повторения» и «Логики смысла». Пройдя через искушение стать «новым Сартром» в сотрудничестве с Гваттари, он вновь обнаруживает себя в позиции аполитичного метафизика. Такой интерпретации интеллектуального пути Делеза препятствует только легенда, согласно которой в конце жизни он намеревался написать книгу о Марксе, но не успел этого сделать.
Значит ли это, что урок Делеза и Гваттари состоит в том, что мы сегодня не должны больше думать о связи онтологии и политики? Пожалуй, все-таки нет. Урок этот состоит в том, чтобы быть осторожнее. Прямая онтологизация политики или политизация онтологии может слишком дорого стоить как политике, так и онтологии. Связь между ними требует более сложной системы опосредований, создать которую нам только предстоит.