По-прежнему шел дождь. Столько дождя вылилось за тот день. Капли напоминали мне слезы. Было похоже, что небо плакало вместе с лежащей в больнице мамой и другими людьми, которых я видел сегодня.
— Твоего брата убили во время стрельбы, Зак, — сказал папа скрипучим голосом. Мы стояли вместе под роняющим слезы небом, и у меня в голове без остановки крутились папины слова: «Энди умер. Убит во время стрельбы. Энди умер. Убит во время стрельбы».
Теперь я понял, почему мама вела себя как сумасшедшая, когда пришел папа. Она знала, что Энди умер, а я не знал. И вот я тоже это узнал, но я не стал сходить с ума, плакать и кричать, как мама. Я просто стоял и ждал. В моей голове крутились одни и те же слова, и все тело было странным, каким-то очень тяжелым.
Потом папа сказал, что надо идти обратно и проверить, как там мама. Мы медленно зашли внутрь, и мне было трудно идти на тяжелых ногах. Люди в холле смотрели на нас, и по их лицам было видно, что они нас жалеют. Значит, они тоже уже знали, что Энди умер.
Мы подошли к стойке регистратуры.
— Я бы хотел узнать о состоянии Мелиссы Тейлор, — сказал папа одной из женщин за стойкой.
— Сейчас я уточню, — ответила женщина и скрылась за дверью для персонала. Рядом вдруг оказалась мама Рики.
— Джим, — обратилась она к папе и положила руку ему на локоть. А папа быстро отпрянул, как будто ее рука могла обжечь или что-то в этом роде. Мама Рики уронила руку и уставилась на папу.
— Джим, прошу тебя. О Рики что-нибудь известно? Ты не спросил о нем?
Я помнил, что у Рики папы не было или он был, но уехал, когда Рики был еще младенцем. Так что его папа не мог сидеть и ждать в церкви на всякий случай. А его мама не знала, жив Рики или нет.
— Прости. Я… я не знаю, — сказал папа и сделал еще пару шагов назад, продолжая смотреть на дверь для персонала. Потом эта дверь открылась, и женщина из-за стойки придержала ее и подозвала нас, махнув рукой. Папа сказал маме Рики:
— Я постараюсь выяснить, пока буду там. Хорошо? — и мы зашли внутрь.
Мы шагали за женщиной по длинному коридору и оказались в большом помещении, которое я помнил еще с тех пор, когда мы приезжали сюда с Энди. Сбоку здесь были маленькие комнатки, разделенные шторами вместо стен. В одной из комнаток штора была поднята, и там я увидел знакомую девочку. Она учится в четвертом классе в школе «Маккинли», но ее имени я не знаю. Девочка сидела на кровати с колесиками, а рука у нее была сильно замотана белым бинтом.
Женщина привела нас в мамину комнатку. Мама лежала на кровати, накрытая белой простыней. Мешочек с водой висел на металлической стойке, а пластиковая трубочка шла к ее руке, к которой был прилеплен большой кусок пластыря «Бэнд-эйд». Мама лежала с закрытыми глазами, отвернувшись от нас. Она была похожа на куклу, а не на живого человека, и от этого вида мне стало страшно. Папа подошел к кровати и дотронулся до маминого лица. Она не пошевелилась, не повернула голову и не открыла глаза.
Рядом с кроватью стояли два стула, и мы сели. Женщина сказала, что доктор скоро подойдет к нам, и, уходя, задернула штору. Мы ждали, и я смотрел, как капельки жидкости капают в трубочку и затекают в мамину руку. Эти капли были похожи на капающие вниз слезы, как будто бы этот пакетик возвращал маме все слезы, которые она выплакала раньше.
