Фасад старого дома для рабочих семей на улице Борггата скрывал новые квартиры со светлыми комнатами, кухнями, объединенными с гостиными, современными ванными и балконами, выходящими во двор. Харри считал это предупреждением: скоро и Тёйен отремонтируют, цена за квадратный метр вырастет, в квартиры въедут новые жильцы, социальный статус района изменится. Продовольственные магазины и маленькие кафешки иммигрантов уступят место спортклубам и хипстерским ресторанам.
Казалось, что психолог, сидящий на одном из двух венских стульев, которые Харри выставил на середину комнаты, чувствует себя неуютно. Харри полагал, что это вызвано несоразмерностью хрупкого стула и весьма упитанного тела Столе Эуне, а также тем, что его маленькие круглые очки запотели, после того как он против своей воли не поехал на лифте, а вместе с Харри поднялся на третий этаж по лестнице. Или же лужей засохшей крови, которая черной восковой печатью лежала между ними. Однажды во время летних каникул, когда Харри был маленьким, дедушка сказал ему, что деньги есть нельзя. Харри поднялся в свою комнату, достал пять крон, которые ему дал дед, и попробовал их съесть. Он помнил холодок на зубах, запах металла и сладковатый привкус. Это походило на кровь, которую он высасывал из своих царапин. Или на запах, царивший на местах преступлений, куда он попадет позже, даже если кровь там уже высохла. Как в этой комнате, где они находились сейчас. Монета. Кровавые деньги.
— Нож, — сказал Столе Эуне, засунув ладони под мышки, как будто боялся, что кто-нибудь их украдет. — Знаешь, а в мысли о ноже что-то есть. Холодная сталь, проходящая через кожу внутрь твоего тела. Это меня будоражит, говоря молодежным языком.
Харри не ответил. Сотрудники их отдела пользовались консультациями Эуне в делах об убийствах уже столько лет, что Харри не мог с точностью сказать, в какой именно момент он начал считать этого человека, бывшего на десять лет старше его, своим другом. Но он знал штатного психолога достаточно хорошо, чтобы понимать: тот кокетничает, делая вид, будто бы не знает, что слово «будоражить» старше их обоих. Эуне любил строить из себя пожилого консервативного человека, оторванного от духа времени, которому так старались соответствовать его коллеги в надежде, что к ним будут относиться как к «адекватным» людям. Чего только стоят высказывания Эуне в прессе и профессиональных кругах! «Психология и религия, — заявлял он, — похожи тем, что в общем и целом дают людям ответы, которые они ищут. Там, во мгле, куда еще не проник свет науки, у психологов и священников развязаны руки. И если бы все они придерживались только достоверных фактов, то мигом остались бы без работы».
— Значит, это здесь отец семейства ударил жену ножом... сколько раз?
— Тринадцать, — сказал Харри, оглядываясь.
На стене прямо перед ними висела в рамке черно-белая фотография с видом Манхэттена: он узнал небоскреб Крайслер-билдинг в центре. Вполне возможно, ее приобрели в «ИКЕЕ». Ну и что из этого? Хороший снимок. Если тебя не смущает, что у многих людей есть точно такой же и что кто-нибудь из гостей наверняка презрительно поморщится — не потому, что фотография плоха, а потому, что она из «ИКЕИ», — то ее стоит купить. Главное, чтобы тебе самому нравилось. Помнится, Харри привел эти аргументы в разговоре с Ракелью, когда она положила глаз на стоившую аж 80 000 крон авторскую фотографию Турбьёрна Редланда: крутой поворот на Голливудских холмах и стоящий поперек узкой дороги белый длинный лимузин. Ракель безоговорочно согласилась с Харри. И это вызвало у него такое глубокое удовлетворение, что он купил ей эту красоту. Вовсе не потому, что разгадал маневр жены, но потому, что в глубине души не мог не признать: это фото и впрямь намного круче.
— Убийца явно действовал в состоянии аффекта, — заключил Эуне, застегивая пуговицу на рубашке в том месте, где обычно носил галстук-бабочку с забавным узором, напоминающим желтые звезды на флаге Евросоюза.
В одной из соседних квартир заплакал ребенок.
Харри стряхнул пепел с сигареты.
— Он говорит, что не помнит в подробностях, как ее убивал.
— Вытесненные воспоминания. Надо было мне провести с ним сеанс гипноза.
— Не знал, что ты этим занимаешься.
— Гипнозом? А как, по-твоему, я женился?
— Ну, здесь этого не требовалось, улик и без того достаточно. Эксперты установили, что, когда супруги находились в гостиной, муж подошел к жене сзади и нанес ей первый удар, вонзив нож прямо в почку. Возможно, поэтому соседи не слышали криков.
— Вот как?
— Ну да, в таких случаях жертву буквально парализует от боли: она не может кричать, почти мгновенно теряет сознание и умирает. Кстати, любопытное совпадение: это любимый метод профессиональных киллеров и спецагентов — так называемое тихое убийство.
— Да? А как насчет старого доброго способа — подойти сзади, одной рукой закрыть жертве рот, а второй — перерезать горло?
— Он безнадежно устарел, да к тому же никогда и не был особенно хорош, поскольку требует великолепной координации и точности удара. Солдаты на удивление часто режут собственную руку, которой зажимают рот жертве.
Эуне скривился:
— Только не говори мне, что наш преступник — бывший спецагент.
— Очевидно, что он попал в почку чисто случайно. Ничто не указывает на то, что у него имелось намерение скрыть убийство.
— Намерение? Ты считаешь, что убийство было спланированным, а не импульсивным?
Харри пожал плечами:
— Их дочери не было дома, она была на пробежке. Отец позвонил в полицию, не дожидаясь ее возвращения, так что мы подъехали к дому и остановили девушку до того, как она вошла в квартиру и увидела труп матери.
— Какая забота!
— Да, его все считают заботливым. — Харри еще раз стряхнул пепел, и он полетел прямо на пятно высохшей крови.
— Может, стоит взять пепельницу, Харри?
— Не беспокойся, криминалисты здесь уже все закончили.
— Ладно. А каков мотив убийства?
— Мотив самый классический. В телефоне мужа села батарейка, и он воспользовался мобильным жены, не поставив ее в известность. При этом случайно обнаружил эсэмэску, которая показалась ему подозрительной, и решил проверить всю переписку. Выяснилось, что у супруги есть любовник, причем их отношения продолжаются уже полгода.
— Он поговорил с любовником?
— Нет. Мы проверили телефон, установили личность любовника и связались с ним. Молодой человек чуть старше двадцати, на пятнадцать лет моложе убитой. Он подтвердил их связь.
— Что насчет убийцы?
— Он получил хорошее образование, работал в солидной фирме, финансовых проблем не имел, в поле зрения полиции никогда не попадал. Родственники, коллеги, друзья и соседи описывают его как человека открытого, доброжелательного и надежного. И, как ты заметил, заботливого. Цитирую: «Готов пожертвовать всем ради семьи». — Харри глубоко затянулся сигаретой.
— Ты обратился ко мне, потому что тебя что-то смущает? Какие-то нестыковки?
Харри выпустил дым через нос.
— Да нет, все улики налицо, плюс имеется чистосердечное признание. Дело элементарное, именно поэтому Катрина и передала его мне. Вернее, нам с Трульсом Бернтсеном. — Уголки рта Харри дернулись, будто он хотел улыбнуться.
У семьи есть деньги, но они решают жить в Тёйене, в дешевом иммигрантском районе, и покупают предметы искусства в «ИКЕЕ». Почему? Возможно, им просто нравилось здесь. Харри вот нравилось в Тёйене. И вполне возможно, фотография на стене оригинальная и теперь стоит целое состояние.
— Значит, ты интересуешься, потому что…
— Потому что я хочу понять, — сказал Харри.
— Ты хочешь понять, почему муж убивает жену, которая за его спиной завела шашни?
— Обычно на убийство обманутого супруга толкает перспектива оказаться униженным в глазах других. А в данном случае, судя по допросам любовника, эти двое держали свой роман в строгом секрете, да и к тому же он явно шел к концу.
— И что, жена не успела сообщить об этом мужу до того, как он ее ударил?
— Успела, но он заявил, что не поверил ей и что она в любом случае предала семью.
— Вот видишь. Мужчине, который постоянно жертвовал всем ради семьи, такое предательство кажется очень серьезным преступлением. Он унижен, а когда подобное унижение пробирается вглубь нас, оно может заставить нас убивать.
— Всех?
Эуне, прищурившись, разглядывал книжные полки рядом с фотографией Манхэттена.
— У них тут художественная литература.
— Да, я видел, — кивнул Харри. У Эуне имелась теория о том, что убийцы не читают, а если и читают, то только специальную литературу.
— Ты знаешь, кто такой Пол Маттиуцци?
— Не-а.
— Психолог, специалист по убийствам и насилию. Он оперирует восемью основными типами убийц. К семи первым категориям мы с тобой точно не относимся. А вот что касается восьмой, которую он называет «травматической»... Убийство может стать ответной реакцией в случае посягательства на нашу идентичность. Мы воспринимаем это нападение как обиду, да, просто невыносимую обиду. И полагаем, что если не ответим адекватным образом, то станем беспомощными, бессильными, утратим мужество, а наше существование лишится основы. Так что предательство, безусловно, может послужить веским мотивом. В восьмой категории есть место для каждого из нас.
— Так уж и для каждого?
— У «травматического» убийцы отсутствуют определяющие черты личности, имеющиеся у тех, кто принадлежит к семи первым типам. Именно среди этих преступников, и только среди них, можно встретить людей, читающих Диккенса и Бальзака. — Эуне сделал глубокий вдох и подтянул рукава твидового пиджака. — Так что тебя, собственно, интересует, Харри? Может, спросишь уже прямо?
— В каком смысле?
— Тебе известно об убийцах больше, чем всем другим моим знакомым. Ничто из сказанного мною сейчас для тебя не ново.
Харри пожал плечами:
— Может быть, мне надо, чтобы кто-нибудь произнес все это вслух, чтобы я смог в это поверить.
— И во что же именно ты не веришь?
Харри почесал коротко стриженные, упрямо топорщившиеся белокурые волосы, на которых начал уже появляться налет седины. Ракель сказала, что он становится похожим на ежика.
— Не знаю.
— Может быть, все дело в твоем самолюбии, Харри?
— Каким это образом?
— Разве не очевидно? Тебе дали дело, которое кто-то уже раскрыл. Теперь ты хочешь отыскать что-нибудь этакое, что посеет сомнение, докажет: Харри Холе видит то, чего не заметил никто другой.
— А даже если и так? — сказал Харри, разглядывая огонек сигареты. — Вдруг я и впрямь родился с великим талантом следователя и у меня постепенно развились инстинкты, которые я сам не в силах проанализировать?
— Надеюсь, ты сейчас шутишь.
— Вроде того. Я изучил протоколы допросов. Муж, судя по его ответам, похоже, и впрямь пережил серьезную травму. Но потом я прослушал записи.
Харри смотрел прямо перед собой.
— И что?
— Возникает ощущение, что он скорее испугался, а не смирился. Признание — это смирение. Потом бояться уже больше нечего.
— Но ведь еще грядет наказание.
— Для него наказание уже наступило. Унижение. Боль. Шутка ли — увидеть, как любимый человек погиб от твоей руки. А тюрьма — это изоляция. Тишина. Рутина. Покой.
Она должна восприниматься как облегчение. Возможно, причина в дочери, и он беспокоится о ней.
— Или о том, что после смерти будет гореть в аду.
— Он и так уже горит.
Эуне вздохнул:
— Я повторю свой вопрос: чего ты, собственно, хочешь?
— Я хочу, чтобы ты позвонил Ракели и объяснил, что она должна вернуться ко мне.
Столе Эуне широко распахнул глаза.
— А вот это была шутка, — сказал Харри. — На самом деле я хочу проконсультироваться со специалистом. У меня сегодня случились учащенное сердцебиение и приступ страха. Нет, не так... Мне снилось... что-то. Я не могу разглядеть, что это, но сон без конца возвращается.
— Наконец-то легкий вопрос, — произнес Эуне. — Интоксикация организма. Психология — это наука, которая не опирается на солидную фактическую базу, но что касается корреляции между приемом дурманящих веществ и ментальными расстройствами, то тут многое доказано. Как долго это продолжается?
Харри посмотрел на часы:
— Два с половиной часа.
Столе Эуне глухо рассмеялся:
— Ясно, ты решил поговорить со мной для очистки совести, чтобы убедить себя, что пытался обратиться за медицинской помощью, а затем со спокойной душой вернуться к самолечению?
— Это не обычные видения, — сказал Харри. — Не призраки из прошлого.
— Потому что призраки приходят по ночам?
— Да. И они не прячутся. Я вижу их и узнаю. Жертвы, погибшие коллеги, убийцы. Но это что-то другое.
— Не представляешь, что это может быть?
Харри хмыкнул и попытался сформулировать:
— Ну…запертый человек. Он похож на… — Харри наклонился вперед и потушил сигарету в луже крови.
— На Свейна «Жениха» Финне, — закончил за него фразу Эуне.
Харри взглянул на него, приподняв бровь:
— Почему ты так решил?
— Поговаривают, ты считаешь, будто бы он ищет тебя. — Ясно, ты беседовал с Катриной.
— Она переживает за тебя и хотела услышать мнение специалиста.
— И что ты ей ответил?
— Я заявил, что как психолог недостаточно дистанцирован от тебя. Но паранойя абсолютно точно коррелирует со злоупотреблением алкоголем.
— Но, Столе, ведь именно я в конце концов засадил этого типа в тюрьму.
Это было мое первое дело. Его осудили на двадцать лет за сексуальные домогательства и убийство.
— Ты просто сделал свою работу. У Финне нет причин испытывать к тебе личную неприязнь.
— Он сознался в нападениях, но считал себя невиновным в убийстве. Финне уверен, что мы сфабриковали доказательства. Я навещал его в тюрьме два года назад, чтобы выяснить, может ли он помочь нам с делом вампириста. Под конец этот тип назвал мне точную дату своего освобождения. А потом спросил, в безопасности ли живем я и моя семья.
— Ракель знала об этом?
— Да. Под Новый год я обнаружил отпечаток сапога на снегу напротив окна нашей кухни и установил фотоловушку.
— Но это ведь мог быть кто угодно, Харри. Например, заблудившийся человек.
— На частной территории, обнесенной забором с воротами и пятидесятиметровым подъездом к дому, крутым и обледеневшим?
— Погоди-ка, причем тут Новый год? А разве ты съехал от Ракели не в Рождество?
— Вроде того. — Харри отогнал рукой дым.
— И после этого ты заходил в лес на частной территории? А Ракель об этом знала?
— Нет. Не бойся, я не из тех, кто не дает проходу своим бывшим. Просто Ракель была очень напугана, и я захотел удостовериться, что у нее все в порядке. Оказалось, что нет.
— Значит, она и о фотоловушке не знала?
Харри пожал плечами.
— А теперь вопрос на засыпку: ты уверен, что фотоловушка предназначалась для Финне?
— Хочешь сказать, я решил проверить, не ходят ли к моей бывшей любовники?
— А разве это не так?
— Нет, — отрубил Харри. — Если Ракель разлюбила меня, она вольна встречаться с кем угодно.
— Сам-то ты в это веришь?
Харри вздохнул.
— Хорошо, — сказал Эуне. — Стало быть, у тебя случилось видение: внезапная вспышка осветила сидящего взаперти человека, похожего на Финне.
— Нет, этого я не говорил. Там был не Финне.
— А кто?
— Ну... я сам.
Столе Эуне провел рукой по жидким волосам.
— И теперь ты хочешь, чтобы я поставил тебе диагноз? — Давай. Патологический страх?
— Я думаю, твой мозг ищет причину, по которой Ракель должна нуждаться в тебе. Например, для защиты от внешних врагов. Но ты не заперт в клетке, Харри, ты снаружи, на свободе. Смирись уже с потерей жены и двигайся дальше.
— А помимо этого «смирись» ты можешь прописать мне какое-нибудь лекарство?
— Я дам тебе целых три рекомендации. Сон. Физические нагрузки. И пожалуй, тебе стоит попробовать познакомиться с кем-нибудь, кто отвлечет твои мысли от Ракели.
Харри засунул в рот сигарету и поднял вверх сжатый кулак.
— Пункт первый: сон. — Он разогнул большой палец. — Я каждый вечер напиваюсь до беспамятства и потом дрыхну как убитый. Далее: физические нагрузки. — Указательный палец взлетел вверх. — Я дерусь с людьми в барах, которые когда-то принадлежали мне. И, наконец, новые знакомства. — Теперь поднялся серый титановый палец. — Я регулярно трахаюсь с женщинами, как с красивыми, так и со страшненькими, а потом с некоторыми из них даже веду умные беседы. Вот так-то.
Эуне посмотрел на Харри, потом тяжело вздохнул, поднялся и застегнул твидовый пиджак.
— Ну, в таком случае все будет хорошо.
Перевод с норвежского Е. Лавринайтис