«Рэйп ми», Ирина Васьковская (Екатеринбург)
О чем: Переосмысление протеста «новых вялых», которые борются с хамством в магазине и с глютеном в пище.
Артем достает из пакета бутылку вина и осторожно ставит в центр стола.
Артем (Оле). Дай штопор — ему надо подышать.
Оля достает из кармана штопор. Артём открывает вино.
Артем. Всё… пусть немножко постоит. Я его из Ломбардии пер. Субзона Инферно (гладит бутылку).
Света. А у нас что, одна бутылка только? А время-то девять уже. Ребята, наверное, надо что-то делать, а? Нельзя же просто сидеть и беспомощно моргать.
Оля. Света, мы же не набухаться собрались, правда?
Артем. А зачем? Библию читать? (подмигивает Оле) Прости меня, господи (неправильно крестится).
Света. Не раскаляй обстановку, придурок. Оля, прости придурка.
Оля. Да всё окей, я ведь не фанатичка. К тому же бога нет.
Артем (Свете). Я же тебе говорил, что у нее кризис веры.
Света (Оле). А кому ты молишься тогда?
Оля. Ну там же досочки висят — для душевной гармонизации. Вот я досочкам и молюсь. В смысле, кому? Странный вопрос. Да никому — досочкам.
Света. Досочкам.
Оля. Досочкам. А чё?
* * *
Садятся на диван. Артем обнимает Олю, она его отпихивает. Артем пожимает плечами, достает телефон, проверяет ленту, показывает Оле фотографию.
Артем. Видно?
Оля смотрит.
Оля. А это что с ним?
Артем. Менты запытали.
Оля. Он умер?
Артем. Не знаю. Но я бы лучше умер.
Оля берет телефон, смотрит.
Оля. Нет, я сделаю перепост, конечно. Ты напомни только (смотрит на фото).
Артем. Меня не впутывай. Я чисто на ленте.
Оля (смотрит). Но так же нельзя, Тема. Наверное, так нельзя, да?
Артем. Ну да. Но чё делать, если твое тело принадлежит ментам...
Артем гладит Олю по плечу. Она сбрасывает его руку.
Артем. Я чё хочу сказать? В принципе, они почти свободны в этой сфере. Ты думаешь, я чё такой жирный? Типа пищевое расстройство? Не-не, тут другое. Вот когда менты меня выцепят, я от первого же удара в грудину отъеду. Прикинь? Мигом. Хаа… вот это поворот, да? Дохлая туша на полу. Я хочу сдохнуть сразу, как они херанут мне в грудь. Не хочу стать объектом наслаждения, знаешь. Не для того я типа тут рос.
Оля. Но, наверно, надо же что-нибудь делать, ты как считаешь?
Артем. Ну а чё тут сделаешь? Но я одно скажу: надо стараться сохранять инфантилизм. Иначе не выжить. Пока, *****, мы бьемся на шпажках для канапе на винной вечеринке, — шанс есть. Пока он есть. Но скоро его могут отжать. Так что надо успевать, Оля.
Артем снова лезет к Оле.
Артем. Твое тело принадлежит ментам, деткаа… Новая песня, да?
Артем тянет Олю за рубашку, хватает за руки. Она его толкает.
Оля. Эй. Мне как потом ему синяки объяснять?
Артем. Ну, скажи, например, что тупо скромная сексуальная аберрация, но всё в рамках. Чё, его конвенции это допускают?
Оля. Давай. Фак май блэк блэк харт, бэйбс...
Артем. Оо… вот это другое дело.
«Комитет Грустящего Божества», Павел Пряжко (Минск)
О чем: Экзистенциальная драма о попытках выглянуть за пределы привычного серого быта
(вышел с двумя большими связками картона, поставил)
Рыжий грязный снег на стоянке. Несколько грузовых машин с логотипом магазина и несколько легковых. Руки в карманах. Возле ног на мокром асфальте две большие связки с картоном.
С заднего двора на крыше мебельного магазина мужчины собираются выполнить кровельные работы. Тянут на веревке с земли тяжелое белое ведро. На рампу вышел сотрудник магазина, кинул картон. Пальцем, мол, забирай.
Поднял руку. Держит так над собой, в знак благодарности и уважения.
Должна уже придти. Не видно ее.
Продрог.
Идет вдалеке с тележкой.
Увидел, отвернулся, пошел к рампе.
На рампе много почерневшего сырого картона.
Спешит. Сортирует картон, для того чтобы лучше связать.
Стоит возле связок с картоном, рядом с грузовой машиной, ждет, наблюдает за ним. Греет руки, сунув в рукава куртки перед собой.
Достал из кармана кусок веревки. Часть картона самого большого перегнул, сверху положил более мелкий, стал обвязывать.
Обвязал, понес.
Наблюдает за ним. Держит руки в рукавах куртки.
Укладывает связки картона на тележку.
Не вынимая руки из рукавов.
Оля. Но если грохнется, то грохнется пирамида эта.
Не проявил интереса к разговору, занят картоном. Перекинул веревки с карабинами через картон, крепит карабины к тележке.
Возле подъезда не своего дома поправляет веревки, которыми обвязан картон.
В парадном этого дома огляделась. Стоит, ждет. Повернула голову.
Вошел, прошел, стал рядом. (Тележку с картоном оставил перед подъездом.)
Надо немного подождать.
Сергей. Там еще столько в холодильнике молока, оказывается-то. Мне даже лучше стало.
Оля. Ты завтра едешь на Воронянского?
Сергей. А что, ты хочешь морально к этому подготовиться?
Оля. Но я хочу еще перед ночью, потому что мне попозже лучше, знаешь. Еду — чтоб какая то была. Когда ты приедешь в субботу?
Сергей. Я еще не знаю. Поеду–не поеду. Я больно так до головы не беру, но все равно.
Оля. ****. Сколько времени? Утром опять будет жесть.
Сергей. Так, а что мне сделать?
Оля. Нет, все в порядке. Я хотела тебе в прошлый раз сказать: думала, хрен его знает.
Сергей. Ну я, короче, уже раз минут тридцать стоял так.
Оля. …Но она меня ломает, это прикольно. (Мол, всё равно удастся.) Я и так 500 убираю — что еще мне убирать то? Правильно, нет? Ну так что тут убирать. Коза.
Сергей. Она хочет забирать деньги за мертвые души и чтоб херачили. А теперь дурость твоя закончилась, хватит. Просто вот в ноль, чтоб оно было вчистую.
Оля. Если до конца месяца хоть протянуть.
Сергей. Сегодня уже 11-е — не заметишь, как пролетит неделя. Ну ты ей даже и сейчас и не всунешь ничего.
Оля. Бесполезняк короче. (Смотрит на ладонь — дерматит.) На свежем воздухе она бледнеет.
Сергей. Попросил через Димку через Сашу, все равно телефон не работает. Валере я заказал. Мы как раз к тому времени будем подбираться.
Сунул палец в нос. Одолевает герпес.
Посмотрела на него.
Покрутил в пальцах то, что достал из носа, откинул щелчком.
Оля. Она уже сказала? Ей две банки надо. Наверное, борщенула я.
Сергей. Два рубля есть? Дай.
Полезла в карман, достала железные деньги, перебирает.
Протянула два рубля. Взял деньги, положил в карман в штаны.
Сергей. *****. Как вареный кисель сегодня.
Замолчали.
(Вышли из дома. Пошел к вагону приемного пункта, осталась стоять возле тележки.)
Антенна на крыше вагона приемного пункта вторсырья завалена и дергается на ветру. Плохо закреплена
Стоит рядом с вагоном приемного пункта. Большой навесной замок на двери.
Повернулся к ней. (Стоит возле подъезда с тележкой.) Развел руки. (Мол, всё закрыто.)
(Сели в троллейбус.)
За обзорным окном задней площадки троллейбуса грязная городская дорога с потоком машин.
Сидит, придерживает тележку рукой. На обветренной руке, на костяшке пальца, треснула кожа и немного кровит. Смотрит на палец, приставил к губам. Хочет остановить кровь.
Сидит напротив, смотрит на него.
Посмотрел, опять приставил палец к губам.
Опустил руку на колено. Пусть почти никого и нет, кроме двух пенсионеров и школьника, в этой добитой грохочущей машине, все равно «на людях» «зажат».
В молчании.
Все вокруг завалено картоном, ветошью, куски ржавого железа у стен. Здесь холодно.
Приемщик вторсырья — грузный тяжелый мужик — стоит рядом с напольными весами, что-то сверяет в своем засаленном рабочем журнале.
Закрыл журнал.
Покатил тележку. Осталась, стоит.
Стал выкладывать картон на весы.
Приемщик шагнул к весам. Взвешивает картон. Синяя краска почти сползла с мерных весовых колец.
Тоже стоит, смотрит — «на сколько потянуло».
Ждет, наблюдает за ними.
Приемщик протянул деньги.
Взял, повернулся. Пошел.
Вышли.
Остановились недалеко от входа в будку приемного пункта.
Наклонив голову, имея в виду приемщика.
Сергей. Козел, *****.
Отсчитал, протянул часть денег. Положила в карман.
Оставшиеся деньги кладет в карман.
(Ушли.)
-
«Алдар», Олжас Жанайдаров (Москва)
О чем: Юриста, который помогает мигрантам, пытаются обвинить в подготовке теракта.
Дома
Алдар. Там стропила, он вниз сорвался. Страховки никакой, конечно. Переломы, кровь, еле дышит. Скорую хотели вызвать, тут начальник прибежал. Сука, такой, говорит: за территорию его, быстро. Велел снять всю спецодежду. Раздели его, вынесли за пределы стройки и оставили, как бомжа, на морозе подыхать. Только потом начальник разрешил врачей вызвать. Частных. Государственных нельзя, там сразу разбирательство пойдет. Ты слушаешь?
Аня. Да.
Алдар. Когда приехал с другом его в больницу, он уже не дышал. Мы на работу отправились. А там говорят: не знаем такого, первый раз слышим. По документам он у них, конечно, не числился.
Аня. А коллеги?
Алдар. Молчат. За работу держатся. И такое постоянно. Ко мне на прошлой неделе парень приходил. Ему напарник на работе «болгаркой» случайно палец разрезал, так бригадир говорит: иди, вон в вагончик за воротами, там бинты, аптечка есть. Он вышел — а там ничего нет. Пошел обратно, а охранники его не пускают, гонят. Бригадир так распорядился. У парня кровь хлещет, до больницы еле добрался, палец ампутировали. На работу его больше не пустили. И денег он никаких не получил.
Аня. Что будешь делать?
Алдар. Засужу их всех.
Аня. Уверен?
Алдар. Нет. Просто мечты.
Пауза. Мечты…
Алдар. Знаешь, как Великую Отечественную выиграли? Вот огонь водой тушат. Так и ту войну — людьми затушили. Кидали в пламя, пока не прекратится. Людей полно, не жалко. Вот мигранты сейчас такие же. Мясо пушечное. Новая Россия на костях гастарбайтеров строится.
Пауза. Слушаешь меня?
Аня. А в Мурманске что?
Алдар. Убери телефон уже. Что?
Аня. В Мурманске что?
Алдар. Да там парня одного арестовали, надо помочь.
Аня. За что?
Алдар. Подставили его. Украл... Точнее, на него все скинули. Ерунда, в общем.
Аня. И без тебя никак? Один юрист на всю страну?
Алдар. Ты же понимаешь. Никому нет дела до мигрантов.
Аня. Во сколько выходишь?
Алдар. Рано. Часов в шесть. Я такси вызову.
Аня. Шереметьево?
Алдар. Да.
Аня. Сколько билет стоит?
Алдар. Десять. А что у тебя? Водитель объявился?
Аня. Объявился. Сказал, что завтра всё, что должен, пришлет, машина в сервисе, не работает три дня. А потом я датчик глянула, а он в Подмосковье гоняет. Трепло.
«Финист ясный сокол», Светлана Петрийчук*Внесена Росфинмониторингом в реестр экстремистов и террористов. (Москва )
О чем: Признания девушек, которые бегут в Сирию в поисках принцев-террористов.
СУДЬЯ. Вы ехали в Сирию, чтобы стать террористкой?
ПОДСУДИМАЯ. Я ехала, чтобы выйти замуж.
СУДЬЯ. За кого?
ПОДСУДИМАЯ. За Финиста. За Влада. За Карима. За Надира — я не знаю, как его зовут. Но он мой суженый, счастье мое, сокол мой ясный.
СУДЬЯ. При каких обстоятельствах вы познакомились?
ПОДСУДИМАЯ. Он написал мне в группе «Спартака» Вконтакте. Сказал, что ему 21 год и что он националист. Мы обсуждали жизнь и футбол. Я гуляла с собакой пораньше, закрывалась в комнате, включала компьютер, и являлся мне молодец красоты неописанной. Я поняла, что влюбилась.
СУДЬЯ. Из-за футбола?
ПОДСУДИМАЯ. Из-за зефира. Он никогда не рассказывал о своей семье, а потом как-то раз сказал, что, когда он был маленький, ему мама зефир сама делала. И что его жена тоже будет ему зефир делать. И я представила, как я делаю ему зефир, и рецепты в интернете нашла, и стало мне внутри так хорошо-хорошо. И я поняла, что мы родственные души.
СУДЬЯ. Что еще вы о нем знаете?
ПОДСУДИМАЯ. Что там, где он родился, в конце марта женщины снимают сапоги и надевают туфли, и это значит, что пришла весна. Что у всех мужчин в его роду глаза то серые, то зеленые — в зависимости от дня недели. Что он герой, а я ничтожество, но он любит меня и ущербную. Именами он представлялся разными. А фото его я никогда не видела, он не присылал, потому что камера лжет, а сердце нет. Финист запретил мне общаться с другими мужчинами, и я поняла, что у него на меня серьезные планы. Однажды даже заблокировал меня за то, что я добавила Вконтакте одного Ваню. Так прошло три года. Постепенно он стал говорить об исламе. Сначала время от времени, а потом все чаще, а о другом говорить отказывался. Он так красиво рассказывал, и мне все было интересно. Особенно про женщин. Он говорил, что бесправие женщин в исламе — это стереотипы: что женщина всегда под покровительством мужа, хочет — работает, хочет — не работает, а мужчина обязан ее обеспечить. Мне нравились эти идеи. И тогда я решила принять его религию. Он сказал: для этого мне никто не нужен, и в мечеть идти не нужно тоже — надо только произнести специальные слова и омовение сделать в тазике. Я придумала себе новое имя: решила, что меня теперь будут звать [имя изъято]. Он одобрил.
СУДЬЯ. Как вы приняли решение уехать?
ПОДСУДИМАЯ. Финист-сокол пропал вдруг — ни письма, ни весточки. Я ела зефир килограммами и перестала гулять с собакой, я молилась пять раз в день и избавилась от всех греховных помыслов, но он все не появлялся. А через несколько месяцев вдруг письмо пришло с нового аккаунта, что он уехал в Тридесятое государство за веру свою воевать. Стал звать меня к себе. Говорил: будешь мне женой, тебя будут оберегать, будет много подруг и жизнь прекрасная, с войной никак не будешь связана. Говорил, что в Тридесятом государстве живут настоящие мусульмане, не пьют, не курят, люди относятся друг к другу по-доброму, без негатива. Спросил, люблю ли я его. Сказал: кто любит меня — тот найдет, когда трое башмаков железных износит, трое посохов железных изломает, трое колпаков железных порвет, три просвиры каменных изгложет.
СУДЬЯ. И вы решили отправится в Тридесятое государство (*Организация, запрещенная в России?)
ПОДСУДИМАЯ. Заказала я трое башмаков железных, трое посохов железных, трое колпаков железных, взяла 20 долларов, которые у меня в копилке cо дня рождения оставались. В день назначенный со мной связались, билет на самолет прислали, сказали выезжать. Я написала матушке, что в университет еду, положила в сумку вторую юбку и белье новое кружевное — я в «Интимиссими» загодя купила на особый случай — и отправилась в путь-дорогу дальнюю искать желанного Финиста ясна сокола. В аэропорту Стамбула после погранконтроля надела платок. Телефон включила, а там уже все инструкции.