Треугольник на канале Грибоедова

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Елена Ковальская, Иван Угаров. Постановка взгляда. Михаил Угаров о театре, в котором не играют. Лекции, семинары, интервью. М.: Individuum, Эксмо, 2025. Содержание

Угаров: «Треугольник» — это одна из самых банальных тем в искусстве. Но с одной стороны, это абсолютно вытоптанное место. А с другой стороны, когда это мой сюжет, он почему-то делается сакральным. И я боюсь даже поделиться им. Но вот я сколько этим занимаюсь, и сколько мы на собеседованиях слушали историй… Вы понимаете, дело все в том, что… Я старше вас намного, и все, о чем вы написали в «Треугольнике», так или иначе со мной было. И с каждым человеком так или иначе было. И никакой тайны вы не открываете. То есть вы открываетесь, но это компенсируется… сочувствием слушателей. И сочувствием зрителей потом будет компенсироваться, понимаете? Эмпатия. Я чувствую этого человека, со мной такое было, я идентифицируюсь с ним.

Многие пугаются, что обо мне плохо подумают, не хочу, чтобы обсуждали мою мораль и нравственность… Не будут обсуждать. Поверьте мне. Во всяком случае, в этой аудитории. Да? Я надеюсь. Будут как раз подключаться и компенсировать сочувствием, пониманием, интересом. Не просто интересом сплетника, а человеческим интересом.

Давайте перейдем к делу, хватит говорить. Кто у нас читает тексты? (называет имена студентов) Предупреждаю, будьте к этому готовы. Что… что за испуг?

Студент: Просто это личное…

Угаров: Начинается… (смех в аудитории) Вы поймите, мы личным занимаемся. Искусство — это дело лич-но-е. А если оно не личное, вы неинтересны и никому не нужны.

Упражнение: «Принудительное интервью»

Теперь. Механизм какой? Естественно, к каждой истории возникают вопросы. Может быть, они глупые, лишние, ненужные, может быть, это я виноват, не понял, а там все понятно. Но они естественные. Поэтому давайте их озвучивать. У нас для каждого человека будет два человека, они называются «вопрошающие». У них такая должность будет. Не тратьте попусту время. Задавайте не больше трех вопросов. И будет еще один человек участвовать, каждый раз разный. Я позже скажу, что от него требуется.

Смотрите. Свои истории мы записываем. Но по-хорошему, их нужно рассказывать, потому что когда я пишу, я все-таки скован. Синтаксис, грамматика, так пишут, не так пишут. Живая речь человека отличается от письма. Я попрошу вас рассказывать.

Дальше. В каждой истории есть некий персонаж помимо героя. Точку зрения этого персонажа на историю хотелось бы узнать. Эта точка зрения от нас скрыта, он назван просто там… Сережа. Но Сережа что-то думает об этой истории, из-за чего и как она произошла. У меня много друзей разводилось, например, это типичный случай. А я дружу и с мужем, и с женой. И вот они расстались. Он мне рассказывает, и она мне рассказывает. И я понимаю, что это разные истории. Они вообще не стыкуются. Такое ощущение, что он про один развод рассказывает, а она про другой.

В прошлый раз мы рассказывали моноложные истории, сейчас давайте двигаться в сторону населения истории действующими лицами. Потому что они существуют, они живые, у них есть альтернативная история.

Сейчас мы выясним в первой истории, кто у нас там альтернативный герой, и я с ходу расскажу, что вам нужно делать.

Я вам рассказывал про такой метод работы — принудительное интервью. Создание с актером текста живой ткани. Да?

Студентка: Когда даже если этого не было, ты обязан ответить.

Угаров: Да. Я подхожу к Даниилу и говорю: «Слушайте, а как же так вышло, что вы женились на этой китаянке?» Всё. Понимаете? Он попал. Он мне должен немедленно начать отвечать, как это произошло.

Этот метод хорош, потому что человек, говоря спонтанно, не производит отбор, анализ. Поэтому здесь, пожалуйста, тоже не думайте о логичности вашей речи, о структуре, о стилистике, когда вы будете говорить за какого-то персонажа. Чистая импровизация.

Это гениально делает Петрушевская Людмила Стефановна на мастер-классах с драматургами. Она сажает на стул человека и говорит: «Скажи фразу». Он говорит: «Доброе утро». Она говорит второму: «Скажи фразу», а второй говорит: «Завод сгорел». Не совпадает, да? И вот так по фразе рождается живая ткань. Сперва идет разнобой, разнобой, разнобой. Дальше они начинают слышать друг друга и искать пути сближения сюжета и истории. И когда они вдвоем, не сговариваясь, выходят на сюжет… то это потрясение вызывает. Такой катарсис, когда люди соединились и вдруг вышли на связную историю. Тут самое главное — отключить контроль. Не знаю, так ли это интересно, как я говорю. Сейчас попробуем, да? Давайте мы начнем… с Дениса Шабаева.

Шабаев: «Как меня сломали».

2008 год, Питер. Ночь. Октябрь. Мы вдвоем стоим на набережной Невы: я и Рома, мой старый друг, однокурсник во ВГИКе, пьяница и просто хороший человек, которого я искренне люблю. Фотоаппарат на покадровой съемке. Мы ждем, когда… разведут мосты и корабли пойдут по реке. Холодно. Пьем коньяк «Гвардейский». Закусываем бутербродами с сыром двухдневной давности: черный хлеб и пожелтевшие, покрытые испариной от долгого пребывания в целлофановом пакете ломтики сыра сверху. Мы их привезли из Москвы. Рома ест некрасиво. Чавкает. Так он делает все годы, сколько мы дружим. Я привык. Мосты разводят. Проплывают два небольших корабля, вереница барж. Мы говорим о политике и о судьбе России, о том, за кого будем голосовать на предстоящих выборах. Рома либерал. Ходит на все Марши несогласных. Он рассказывает мне про Ходорковского и про то, что если он выйдет из тюрьмы, то он должен быть президентом. Я не соглашаюсь. Говорю, что надо за Путина, он нормальный мужик, поднял Россию с колен, прекратил войну в Чечне и прочее. Это не мешает нам дружить и уважать друг друга. Хотя за глаза он называет меня «наш мальчик» и «ебанашка». А я его за глаза называю невменяемым.

В Питере мы снимали рекламу. Развод мостов — это больше для себя, как повод погулять по набережной. Мы жили на канале Грибоедова в старом доме. Под лестничным пролетом первого этажа была небольшая комната: две кровати и душевая кабина с туалетом. Наверное, это когда-то была дворницкая. Отсняли развод мостов, занесли технику в нашу дворницкую и пошли гулять по каналу Грибоедова. Договорились встретиться с еще одним однокурсником, Лехой, тогда он жил в Питере.

Мы стоим втроем на канале, пьем коньяк, и Рома замечает, как красиво взошла луна и отражается в воде канала. Он предлагает снять этот кадр, я соглашаюсь. Рома берет ключи и идет в направлении гостиницы за техникой. Мы с Лехой остаемся на набережной, наблюдаем за тем, как он переходит канал по мосту. «Наш мальчик возвращается», — говорит Леха про Рому, так мы с ним за глаза называем Рому. На мосту показывается Рома в окружении пяти человек. «Опа», — говорит Леха, и мы идем по направлению к мосту. Группа людей остановилась. Рома стоит в центре, что-то говорит. Мы подходим ближе. Я вижу, как Рома достает из кармана полбутерброда с сыром и предлагает окружившим его людям. Вблизи заметно, что это кавказцы в спортивных костюмах, хорошо сложенные, агрессивные. «Э, мужики», — пытается завязать разговор Леха, и я вижу… как со всей силы Роме бьют в лицо, и он падает на мостовую. Ударяется головой о камни. Следующий удар по Лехе. Его бьют двое: один ногой в живот, второй кулаком в голову. Леха тоже лежит. Я один. Получаю удар в лицо, кувыркаюсь через голову назад и встаю на ноги. С удивлением отмечаю для себя, что тело помнит уроки рукопашного боя. Следующий удар ногой в грудь, против меня двое. Остальные трутся около моих друзей. Я отступаю метра на два, отбиваясь. Вспоминаю, что в кармане газовый баллон, руку в карман. «Вынь руку из кармана. Руку из кармана убрал, сука», — кричат мне. Я послушно достаю руку и продолжаю отступать и отбивать удары. «Вот сейчас, сейчас, — одна мысль в голове, — сейчас пропущу». Понимаю, что если пропущу — упаду, забьют. Слышен вой сирены и визг тормозов. Менты. Кавказские ребята бегут врассыпную, я бегу за одним из них. В конце улицы он на секунду останавливается, оборачивается и оказывается славянином. Достает из кармана нож и кричит: «Убью, сука». И бежит дальше. Я бегу обратно к мосту.

Менты крутят двух кавказцев, сажают в машину. Один из них говорит, что мы ударили его по голове, плачет. Леха сидит на асфальте, держится за ребра, мычит. Рома без сознания, куртка и лицо забрызганы кровью, рот открыт. Я почему-то глажу его по голове. Рома открывает глаза. Я говорю, что буду голосовать за Ходорковского. Он улыбается. У него рот в крови, передние зубы ввалились внутрь.

Рому увезли на скорой, Леха поковылял домой, я поехал с ментами в отделение писать заявление. Отделение там же, на канале Грибоедова, недалеко от места драки. Дежурный пьет чай, вяло дает мне бумагу. «Пиши». Я сажусь на засаленный задницами, обтянутый красным кожзамом стул, и пишу. Голова гудит. Мысли путаются. Понимаю, что завтра будет фингал.

Минут через 15 в отделение заходит молодой парень в гражданке, показывает дежурному удостоверение и говорит, что задержанных забирают. Двое, которые били нас, в дежурке. Не смотрят на меня, глаза в пол. Выходят за человеком в гражданке на улицу. Я дописываю заявление, отдаю его дежурному и тоже выхожу на улицу. Светает. Иду в нашу дворницкую. Через три часа нужно быть на съемках.

Рому выписали на следующий день. Он мог есть только детские питания, жевать не мог, но чавкал по-прежнему. Попросил купить ему мясного «Тему».

Когда мы вернулись в Москву, я писал какие-то письма в Питер, звонил, искал участкового — все безрезультатно. Заявление мое где-то потерялось. Я больше никогда не голосовал за «Единую Россию» и Путина. Если выйдет Ходорковский, проголосую за него, как обещал Роме.

Постскриптум. Этот текст я прочитал Роме сегодня ночью. Вот сегодня. Мы сидели на кухне и пили грузинское вино. Он сказал, что он сейчас должен исповедаться. «Дэн, ты знаешь, а я тогда ударил первым». Мы чокнулись и выпили.

(аплодисменты)

Угаров: Остановитесь на секунду. Вот треугольник. Вот с такого странного треугольника мы начали. Я не говорил «мой любовный треугольник», обратите внимание, некоторые переспрашивали. Вопрошающие, нет вопросов, да?

Фото в начале материала: Независимый фестиваль Любимовка