Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Джозеф Брэдли. Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века. Бостон/Санкт-Петербург: Academic Studies Press, Библиороссика, 2022. Перевод с английского Андрея Гришина. Содержание
Вскоре после того, как табельным оружием пехоты стала однозарядная винтовка Бердана, по всей Европе началось внедрение револьверов и магазинных винтовок под высокоскоростные патроны меньшего калибра, снаряженные бездымным порохом. За этим оружием вскоре последовал «смертоносный скорпион поля боя» — пулемет.
Первые магазинные винтовки в России были переделаны из однозарядной винтовки «Бердан» 1870 года. Советские историки уделяют большое внимание С. И. Мосину (1849—1902), конструктору магазинной винтовки калибра .30. После окончания Михайловской артиллерийской академии в 1875 году Мосин был направлен на Тульский оружейный завод, где изучил оружейную практику и методы производства и стал начальником инструментального цеха. Его первая конструкторская разработка — механизм для преобразования «Бердана» в магазинную винтовку уменьшенного калибра под патрон с бездымным порохом — датируется 1882 годом. В 1889 году его проект магазинной винтовки на пять патронов калибра .30 наряду со многими другими предложениями рассматривался Артиллерийским управлением уже на предмет постановки на вооружение, и через два года винтовку Мосина признали лучшей. Ближайшей ее соперницей была бельгийская винтовка системы Нагана. Артиллерийское управление решило, что винтовка Мосина проще в использовании, прочнее, надежнее в бою, дешевле и лучше подходит для крупносерийного выпуска на отечественных предприятиях.
Когда 20 годами ранее Россия приняла на вооружение винтовку Бердана, Военное министерство заказало первую партию оружия за границей; пока заказ выполняли, шло переоборудование медлительных русских заводов для внутреннего производства. В 1891 году ситуация повторилась. В ожидании переоснастки отечественных арсеналов Военное министерство накануне заключения Франко-русского союза в 1891 году сделало во Франции заказ на 500 000 винтовок Мосина. (Это в восемь раз больше объема заказа на винтовки Бердана, сделанного 20 годами ранее в Хартфорде и Бирмингеме.) На момент принятия на вооружение винтовки Мосина производственные мощности трех государственных оружейных заводов России составляли чуть более четверти миллиона пехотных винтовок в год, тогда как три французских государственных оружейных завода могли выпускать в четыре раза больше: миллион винтовок. Несмотря на то что французские оружейные заводы только начали переоборудование для массового производства магазинных винтовок, Ашурков признал, что «при высоком уровне капиталистического развития и быстрых темпах технического прогресса они могли осуществить его скорее и легче».
Когда Россия приняла на вооружение винтовку Бердана, ее оружейные заводы столкнулись с трудностями не только в быстрой реорганизации производства (что потребовало поспешного «уточнения» зарубежных заказов на оружие), но и в обеспечении отечественного производства соответствующим высокоточным оборудованием. Практически то же самое повторилось через поколение. Пусть винтовка Мосина была проще в изготовлении, чем конкурирующая модель — винтовка Нагана, — все равно магазинная винтовка калибра .30 была значительно сложнее, чем ее предшественница, «берданка». Ствол и магазин малого калибра требовали большей точности, большего количества штампов и шаблонов и более мелких деталей. Для изготовления деталей с допусками в 0,001 дюйма (0,025 мм) требовались почти 1400 отдельных операций, а также специально сконструированные инструменты и измерительные средства. Как признают и В. А. Цыбульский, и Л. Г. Бескровный, такая точность была недоступна тогдашнему станкостроению России. Кроме того, нехватка квалифицированных рабочих и частных производителей стрелкового оружия даже в Санкт-Петербурге замедлила производство новых штампов. Нехватка отечественной техники задерживала переоснащение российских оружейных заводов, и в результате станки и вооружение пришлось заказывать за границей. Россия заказала 1853 станка из Англии, Франции и Швейцарии — приобретение французских нарезных станков было предусмотрено французским контрактом 1891 года (за границей было заказано вдвое больше станков, чем 20 годами ранее у Гринвуда и Бэтли для изготовления винтовок Бердана). Кроме того, для изучения опыта производства на французские оружейные заводы были направлены двое русских специалистов по стрелковому оружию.
Имеющиеся документы говорят о том, что к тому времени русские стали проявлять больше интереса к новым технологиям. В 1870 году все штампы для изготовления винтовок Бердана были заказаны либо у Кольта, либо у Гринвуда и Бэтли. Спустя 20 лет Мосин сам сконструировал не только винтовку, но и калибры, штампы и шаблоны для ее изготовления. Ему было поручено организовать инструментальный цех и курировать производство калибров и штампов на Сестрорецком оружейном заводе и на Петербургском патронном заводе. Благодаря этому в 1890-х годах только одну из семи серий штампов пришлось заказывать за границей. Хотя переналадка российских оружейных заводов с производства «берданок» на винтовки Мосина потребовала значительного переоборудования, реконструкции и расширения, проблемы были решены быстрее, чем при подготовке к производству винтовок Бердана. К 1902 году в России было произведено почти 3 000 000 мосинских винтовок, и правительство сочло перевооружение своей пехоты на магазинные винтовки калибра .30 завершенным.
Подобные изменения приоритета в зарубежных заказах произошли и при принятии на вооружение малокалиберных револьверов и пулеметов. Револьвер «Смит-Вессон» оставался основным табельным оружием до 1895 года, когда был принят на вооружение малокалиберный «Наган» бельгийской разработки. Компания «Наган», как и Smith and Wesson в 1870-х годах, выполняла первые русские заказы, а затем, начиная с 1898 года, производство этого револьвера начал Тульский оружейный завод. Чтобы облегчить производство в России, с компанией «Наган» был заключен контракт на передачу по завершении заказа всех штампов, шаблонов и чертежей в Тулу. В 1896 году российское правительство заказало 174 пулемета «Максим» у британской компании «Викерс». В 1902 году у «Викерс» была куплена лицензия на производство пулемета «Максим» в России, и через два года началось его производство в той же Туле.
Некоторые выводы о российской оружейной практике и освоении иностранных технологий можно сделать из опыта принятия на вооружение и производства в России магазинной винтовки Мосина, револьвера Нагана и пулемета «Максим». Во-первых (об этом не уставали напоминать советские историки), российские солдаты впервые получили винтовку, изобретенную и сконструированную исключительно русскими. О такой исключительности, конечно, нельзя было говорить применительно к предшествовавшей винтовке Бердана или к более ранним моделям переделочных ружей, таким как «Карле» и «Крнка». Во-вторых, если перевооружение — точнее даже сказать, время, необходимое для внедрения новой системы, — в случае Бердана растянулось на 16 лет, то в случае с винтовкой Мосина оно сократилось до десяти лет. Более того, недочеты, выявленные в течение первых нескольких лет производства, были устранены без полномасштабной перестройки предприятия наподобие той, что перенес Тульский оружейный завод в 1871 году.
И наконец, то, что опыт работы с винтовками Бердана косвенным образом способствовал появлению в России его выдающегося преемника и что бо́льшая часть калибров и штампов была произведена внутри страны, предполагает определенную степень доместикации производственных технологий. Ашурков пришел к выводу, что опыт, накопленный при изготовлении магазинной винтовки Мосина, впоследствии пригодился при создании пулемета, отечественное производство которого было налажено за короткий промежуток времени, с 1904 по 1906 год.
Имеются свидетельства того, что технологии 1870-х годов были в определенной степени доместицированы, но проблемы все еще оставались. Повторились ситуации 1860-х и 1870-х годов: правительство для испытаний заказало конструкции и небольшие партии оружия у иностранных производителей; после одобрения той или иной системы первые заказы на серийные партии размещались за границей, и в это время шла переоснастка русских оружейных заводов. Там же, за границей, заказывали прецизионные станки, инструменты, калибры и штампы, и в конечном результате производство было переведено на отечественные оружейные заводы. За рубежом было сделано гораздо больше винтовок Мосина и пулеметов «Максим», нежели ранее «берданок». Точно так же за границей было заказано больше станков для изготовления винтовок Мосина, чем для «Бердана». Комментируя изменение производственной технологии в 1890-е годы, Цыбульский отмечал потребность в замене ручных операций на машинные. С 1882 по 1891 год Сестрорецк не приобрел и не сделал ни одного станка. Это говорит о том, что в 1870–1880-х годах дела с механизацией обстояли неважно. Даже Ашурков, который в целом хвалил достижения Мосина, пришел к выводу, что уроки перевооружения, в частности в случае с винтовкой Мосина, «не давали оснований для особого оптимизма в отношении возможностей русских оружейных заводов, при сопоставлении их с иностранными». Судя по значительному объему заказов на оружие и станки, сделанных за рубежом, трудности с запуском отечественного производства и нехваткой квалифицированных рабочих, с производственными навыками и технологиями, приобретенными в 1870-х годах, разрешились в лучшем случае не полностью и достигнутая доместикация была лишь частичной. Эти проблемы напрямую связаны с трудностями, свойственными процессу модернизации российской промышленности: медленным освоением, распространением и внедрением новых технологий и производственных процессов, а также слаборазвитостью станкостроительной отрасли.
Перевооружение русской армии и внедрение новых технологий в области стрелкового оружия совпали с фундаментальными изменениями состояния рабочей силы и производственных процессов в России. Переход от подневольного труда к наемному, последовавший после ряда императорских указов 1860-х годов, в оружейной промышленности, где раньше на казенных заводах работали приписные мастера, входящие в сословие оружейников, а теперь — вольнонаемные рабочие на коммерческих предприятиях, прошел трудно.
Политики и наблюдатели того времени отнеслись к этому переходу со смесью энтузиазма и боязни. Военный министр Милютин утверждал, что подневольный труд препятствует совершенствованию производственных процессов. Командиры оружейных заводов (в основном государственные служащие), погрязшие в бумажной волоките, вероятно, вовсе не участвовали в решении технических или производственных проблем. Не имея возможности или не желая увольнять рабочих, администраторы оружейных заводов обладали не бóльшим стимулом к механизации, чем сами рабочие. Русские сторонники разделения труда также ссылались на нехватку в оружейной отрасли квалифицированной рабочей силы. С точки зрения производителей, такой дефицит, который имел место в Америке, фактически сделал руководителей заводов заложниками рабочих привычек квалифицированных мастеров. Большинство русских и иностранных наблюдателей полагало, что рабочие, имеющие правовой статус наемных гражданских ремесленников, будут работать лучше, чем имевшие статус крепостных или солдат. Приписные оружейники деградировали, не желали брать на себя ответственность за собственную работу и не имели стимулов к инновациям. С мнением Милютина были согласны и иностранцы. По словам одного из приезжих английских инженеров, рабочие «следовали путями своих предков и сейчас делают все точно так же, как было принято двадцать пять лет назад».
Освобождение крепостных решило одну проблему, но породило две новые. Трудовые ресурсы, уже не привязанные к сословию оружейников и не закрепленные за фабрикой, могли прибывать и убывать. Квалифицированные механики переходили не только из цеха в цех в пределах места жительства, но и с одного предприятия на другое, часто путешествуя на большие расстояния. По словам Чебышева, опасавшиеся активной конкуренции со стороны свободных оружейников опытные мастера, много лет подвизавшиеся на предприятии, очень хорошо знали себе цену. При малейшем выражении недовольства со стороны начальства они покидали рабочее место и уходили в другой цех, прекрасно зная, что нужны и их с распростертыми объятиями возьмут где угодно.
В то же время наемных рабочих, не принадлежащих к сословию оружейников, было значительно труднее контролировать, что негативно отражалось на критически важном процессе окончательной доработки деталей и сборки оружия. Это было особенно заметно в Туле, где весьма значительная часть таких работ выполнялась на дому или в рассредоточенных мастерских. Чебышев также утверждал, что увеличение количества цехов для ускорения процесса переделки винтовок только усугубит проблему. Вдобавок идея восполнить нехватку квалифицированной рабочей силы за счет «привлечения на заводы первоклассных мастеров-инструментальщиков из других стран не получила одобрения».
Решение проблемы контроля, казалось, позволило бы покончить с ручными работами, выполняемыми на дому, и ускорило бы внедрение машин и централизацию производственных процессов на фабрике. Но частный подрядчик, которому был тогда сдан в аренду Тульский завод, примерно как и приверженные патернализму и местничеству руководители «Харперс-Ферри», не был склонен к столь далеко идущей реорганизации, и правительство по истечении срока аренды вернуло завод под казенное управление. Лишь после этого Тульский оружейный завод оказался готов к внедрению импортной технологии. Таким образом, на смену правовому и сословному контролю старой системы пришел технический контроль новой фабричной системы. В результате русские казенные оружейные заводы перешли от крепостного положения к механизированному производству, очень быстро миновав этап привлечения независимых мастеров.
Русская гордость и великодержавные амбиции государства продиктовали необходимость импорта и доместикации технологий. Для того чтобы пехотное оружие могло производиться внутри страны, российское правительство приложило большие усилия для оснащения своих арсеналов новейшим оборудованием. Однако одно дело — импортировать серию машин, и совсем другое — внедрить и освоить совершенно новые технологии. Этот процесс был гораздо сложнее и отнюдь не ограничивался одной лишь технической стороной. Государство осуществляло внедрение технологий и рационализацию производства в эпоху неопределенности отношений между трудом и управлением. И именно в тот период инновации и технологические изменения встраивались в практику русской оружейной отрасли процессов.