Тевтонский бэкграунд «Утиной охоты»

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Василий Авченко, Алексей Коровашко. Александр Вампилов. Иркутская история. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2026. Содержание

Подобно многим другим нестоличным авторам, Вампилов прочно связан со своей восточносибирской конкретикой (как, допустим, и Шукшин, который и в Москве писал о своих односельчанах-сростинцах). Широкий читатель, конечно, далеко не всегда считывает эти нюансы, что совершенно естественно. Все ли знают, куда именно идет с партизанским отрядом Левинсон из фадеевского «Разгрома» или что за Поселок изображен в «Территории» Куваева, — да и так ли это важно? Но, что интересно, маршрут Левинсона четко прослеживается по карте Приморья (только топонимы сменились — например, река Тудо-Вака после боев КНР и СССР в 1969 году за пограничный уссурийский остров Даманский стала Малиновкой), а куваевский Поселок — «зеркало» заполярного чаун-чукотского Певека 1950-х. Точно так же в рассказах алтайского уроженца Шукшина вовсе не случайно повторяются фамилии Байкаловы, Любавины и Расторгуевы: он писал не об абстрактных, а о вполне определенных местах и людях.

Вопрос можно поставить и так: насколько вообще адекватно наше прочтение того или иного автора, если мы не владеем локальным контекстом? Земляк, товарищ и ровесник Вампилова Валентин Распутин однажды сказал о «восторженном непонимании» творчества иркутского драматурга. Эту распутинскую формулировку вполне можно применить и к случаю Зилова.

Аксеново-Зиловское — поселок городского типа в Чернышевском районе Забайкальского края. До 1930 года он назывался Зилово, здесь же находится одноименная железнодорожная станция. Своим появлением в 1908 году поселок и обязан железной дороге. В 1918 году на станции Зилово стоял штаб Забайкальского фронта Красной армии под командованием Сергея Лазо, двумя годами позже его сподвижник по партизанской борьбе Александр Булыга организовал в Зилове первую комсомольскую ячейку. Литературных аллюзий вокруг станции, как видим, хватало и до Вампилова: район не случайно зовется Чернышевским (автор «Что делать?» в 1864–1871 годах отбывал наказание на забайкальской каторге), а упомянутый комиссар Булыга — это будущий писатель Александр Фадеев.

В честь кого именно названа станция Зилово — сказать сложно. Зиловы — старый дворянский род, ведущий начало с Тевтонского ордена. Это немецкая фамилия — Зеелоф/Seelhof (сражение за Зееловские высоты в апреле 1945 года, напомним, подготовило штурм Берлина), оттого она и кажется русскому уху странной, как и, например, фамилия Фонвизин. Около полутысячи лет назад Зиловы перебрались в Россию, им было пожаловано дворянство, герб Зиловых попал в Общий гербовник дворянских родов Российской империи. Среди заметных представителей рода — офицер лейб-гвардии Преображенского полка Алексей Зилов (1798–1865), выпустивший несколько книг  басен и стихов и активно участвовавший в масонском движении; физик, профессор Императорского Варшавского университета Петр Зилов (1850–1921); поэт и прозаик Лев Зилов (1883–1937)… В тех или иных вариантах сохранилась фамилия, как легко предположить, и в Германии. Так, в 1960–1970-е был известен немецкий футболист Клаус-Дитер Зилофф (Sieloff).

Можно вспомнить и литературных персонажей, носивших ту же фамилию, что и вампиловский герой. Например, в «Автобиографической трилогии» украинского писателя Юрия Смолича (1900–1976) среди гимназических друзей повествователя фигурирует Ваня Зилов. В рассказе Александра Исбаха (1904–1977) «Песок», действие которого относится к периоду Гражданской войны, артиллерийский техник Зилов демонстрирует исключительную отвагу, вызываясь обезвредить неразорвавшийся снаряд.

Небольшую станцию в Забайкалье на главном ходу Транссиба, по-видимому, нарекли в честь одного из тех самых обрусевших тевтонских рыцарей Зиловых. Сложно сказать, чем руководствовался Вампилов, давая своему герою эту необычную фамилию. Но не случайно же он выбрал именно ее?

Если принять во внимание немецкие корни Зиловых, возникает дополнительный смысл: Виктор Зилов — чужой среди своих, как бы иностранец. Но знал ли Вампилов об этом тевтонском бэкграунде?

В иркутской прессе ходит и такая версия (в каждом регионе ветвятся свои мифы, доверять которым безоговорочно нельзя, но отмахиваться от них тоже не стоит). Оказывается, до сих пор в Иркутске известно несколько Зиловых, в том числе доктор физико-математических наук Сергей Зилов и доктор же, только биологических наук, Евгений Зилов. Их отец Анатолий Рудольфович Зилов (1933–1998) будто бы и стал прообразом героя «Утиной охоты». В свою очередь, его отец Рудольф Карлович Зилов — потомок тех самых рыцарей — в Гражданскую воевал у «черных баронов»: сначала в войсках Врангеля, потом — в отрядах Унгерна (вот и еще одна привязка к Забайкалью). Анатолий Зилов был человеком разносторонним: геолог, спортсмен, таежник, картежник, поэт… Знал Вампилова лично. Правда, в отличие от вампиловского персонажа, этот Зилов был, как рассказывают в Иркутске, оптимистом, балагуром и душой компании. Так что, может быть, он лишь «одолжил» герою пьесы свою фамилию, но прототипом его считаться все-таки не может (хотя и Зилов обладает способностью быть в центре внимания и играть первую скрипку в любой беседе). Ясно одно: Зиловых в Восточной Сибири немало, и Вампилов совершенно точно не придумал эту запоминающуюся, останавливающую взгляд фамилию.

Эта фамилия — шифр. Такой же непростой, как непрост сам Зилов — человек, не сводимый к схеме «положительный — отрицательный», волнующий, мучающий других и себя… Живой.

Если Зилов и Саяпин — фамилии, взятые из окружающей сибирской действительности, то Калошин, Наконечников, Сарафанов, Баохин в отличие от них выглядят придуманными и невольно отсылают то ли к Гоголю, то ли к Достоевскому…

Конечно, главным для Вампилова была не сибирская экзотика, а душа человека («Кажется, главный вопрос, который постоянно задает Вампилов: „Останешься ли ты, человек, человеком?“» — писал Распутин). Он не краевед, а драматург, причем «всесоюзный» и даже мировой. И все-таки одна из его заслуг лежит именно в этой просветительской, так сказать, плоскости.

Мы слабо знаем нашу действительно необъятную страну. Вампилов «прописал» в большом искусстве и Зилово, и Черемхово, и соседний ангарский городок Свирск, который упоминает Зилов, — дав голос всем этим условным и безусловным чулимскам и кутуликам. И историю, и географию мы узнаём и знаем по большому счету через литературу. Именно она дает возможность почувствовать далекие места своими, близкими — будь то катаевская Одесса, пусть и ставшая в 1991 году заграницей, бажовский Урал, распутинская Ангара, астафьевский Енисей, Певек Куваева и Уэлен Рытхэу. Если местности нет в хорошей книге, прочитанной и усвоенной страной, — считай, этой местности нет вообще. Допустим, Колыма в нашей литературе присутствует, — а кто знает Яну, Алазею или Оленек, которые в Европе вполне тянули бы на статус «великих рек»? Волга впадает в Каспийское море, а куда впадает не менее грандиозная Обь или, скажем, Индигирка? Чёрное море описано вдоль и поперек — а что у нас с Беринговым, Охотским, Японским? Культурное освоение территории не менее важно, чем военное, административное, демографическое, экономическое. В этом смысле остров Сахалин по-настоящему открыл и присоединил к России не моряк Невельской, при всем уважении к его геополитическим свершениям, а писатель Чехов. Приморье дооткрыл военный географ Владимир Арсеньев — не потому, что вычерчивал карты, а потому, что написал книги «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала», предназначенные для широкого читателя.

Когда тонут вампиловы, вместе с ними уходят под воду целые провинциальные атлантиды. Тем радостнее видеть, что и в наше время появляются большие нестоличные авторы, тщательно прописывающие свои любимые периферии в литературе: Алексей Иванов с Уралом, Михаил Тарковский с Енисеем, Роман Сенчин с Кызылом, Александр Кузнецов-Тулянин с Курильскими островами…

* * *

В начале «Утиной охоты» главному герою друзья в порядке жестокой (хотя, конечно, небеспочвенной) шутки присылают «большой, дешевый, с крупными бумажными цветами и длинной черной лентой сосновый венок». На венке — надпись: «Незабвенному безвременно сгоревшему на работе Зилову Виктору Александровичу от безутешных друзей». Сам ли Вампилов придумал этот венок или взял его из жизни? А может, позаимствовал у прозаика-мариниста, энтузиаста джаза Сергея Колбасьева — и даже имя Виктор сохранил? В повести Колбасьева «Арсен Люпен», написанной в 1920-х годах, хулиганствующие гардемарины, скрываясь под именем Арсена Люпена (герой детективных книг Мориса Леблана), «троллили» нелюбимых преподавателей Морского кадетского корпуса. Вот один из эпизодов: «Арсеном Люпеном… овладел приступ бешенства. За два дня он натворил столько дел, сколько за все время своей плодотворной деятельности. Его превосходительству директору прислал дешевый венок из железных цветов с надписью на траурной ленте: „Дорогому и незабвенному Виктору Алексеевичу от А. Люпена“». Тут, конечно, возникает вопрос: а читал ли Вампилов Колбасьева, учитывая, что тот был в 1937 году арестован и вскоре расстрелян, из-за чего книги его до 1958 года не переиздавались? Впрочем, скорее всего, Колбасьев тут ни при чем. Согласно воспоминаниям Геннадия Машкина, Вампилов узнал о жестоком розыгрыше от «геологов Стенки» — товарищей-литераторов, что работали в полях. Оказывается, розыгрыш с венком имел место в одной из геологических партий Бодайбинской экспедиции. «…Вампилова необычайно задела история с венком… испрашивал подробности… искал встреч с участниками проделки…» — писал Машкин.

Размышляя о пьесах Вампилова, мы должны помнить о постоянно меняющемся контексте. Предположим, у Вампилова официант Дима, фигура по-настоящему зловещая, — большой человек, удачник, хозяин жизни.

САЯПИН (об официанте). Смотри, какой стал. А в школе робкий был парнишка. Кто бы мог подумать, что из него получится официант.

Сегодня фигура официанта и социальный статус этой профессии воспринимаются совсем иначе. Кем бы теперь, интересно, Вампилов сделал Диму? Предпринимателем?

При публикации «Утиной охоты» в альманахе «Ангара» из цензурных соображений был вырезан фрагмент беседы о крабах.

ВАЛЕРИЯ. Крабы?.. Красота! Роскошь!

КУШАК. Действительно, крабы теперь большая редкость.

ВЕРА. А мне они не нравятся.

ЗИЛОВ. Это потому, что ты их никогда не пробовала.

КУШАК. А вот любопытная вещь. Лет пятнадцать назад в магазинах крабами были забиты все полки. Представьте, никто не брал.

ВАЛЕРИЯ. Не понимали.

САЯПИН. Тогда многого не понимали. Жили как папуасы.

ЗИЛОВ. Ну а теперь?

САЯПИН. Что теперь? Теперь другое дело. Узнали, что почем, разобрались.

ЗИЛОВ. Не говори. Теперь все дураки стали умными.

КУШАК. М-м… Друзья, к чему этот разговор?

САЯПИН. Да, не будем вдаваться в политику. Кому это надо?

В «ангарском» варианте разговор о крабах заканчивался после реплики Валерии: «Не понимали». Когда Александр Вампилов дарил знакомым номер альманаха со своей пьесой, он старательно вписывал вымаранные реплики от руки. Сегодняшний читатель может удивиться: что здесь крамольного, в этой беседе о крабах, и при чем тут политика? Но, случалось, дули и на воду.

По поводу популярности крабов Вампилов совершенно прав: в сухопутной стране, каковой долго считалась Россия (да, пожалуй, считается и доныне), морепродукты долго не могли по-настоящему распробовать. Процесс приучения русского человека к морской рыбе и прочим морским гадам, начатый в 1930-х наркомом пищевой промышленности Анастасом Микояном, продолжается до сих пор. Не случайно в романе братьев Вайнеров «Эра милосердия», по которому Станислав Говорухин снял телефильм «Место встречи изменить нельзя», милиционер Шарапов свободно покупает крабовые консервы (действие, заметим, происходит в далеко не сытом 1945 году): «Я купил крабы позавчера в соседнем магазинчике — их продавали вместе с белковыми дрожжами без карточек, и весь магазин был заставлен пирамидами, сложенными из блестящих баночек с надписью „СНАТКА“ и „АКО“». Его коллега Жеглов рассуждает: «Конечно, краб — это не пища… Так, ерунда, морской таракан. Ни сытости от него, ни вкуса. Против рака речного ему никак не потянуть… Едой мы его признать никак не можем». Крабов, впрочем (в отличие от морской капусты или минтая), распробовали быстро, и уже в «Утиной охоте», как и несколько позже в «Иронии судьбы, или С легким паром!» Эльдара Рязанова и Эмиля Брагинского, они фигурируют как редкий деликатес и желанный дефицит…

Считается, что оттепель закончилась в 1968 году — вводом войск Советского Союза (и еще четырех стран Варшавского договора) в Прагу. Вампилов — драматург, угодивший ровно на слом эпохи. По формулировке Арсения Замостьянова, «поэт упадочного великолепия советской цивилизации». «Семидесятые — это время полутонов, неокончательных решений, колебаний. Наша „цветущая сложность“. Время скепсиса, пессимизма, часто свойственного неглупым людям. Ранимость, которая проявилась, когда жить стало полегче, — после войны, после разрухи», — пишет Замостьянов. Кажется, «Утиная охота» и завершила оттепель, открыв застой. Пьеса, даром что написана еще в 1967 году, оказалась созвучна именно советским семидесятым с их потерей ориентиров и идеалов. Жить стало лучше, но не веселее; умы захватили скепсис и пессимизм. Люди получали новые квартиры, но уже не верили в обещанный Хрущевым к 1980 году коммунизм, а в партию вступали не из идейности, а из конъюнктурности. Вслед за улучшением бытовых условий возникали новые желания, раньше казавшиеся ненужной роскошью: машины, загранкомандировки… Нарождался «средний класс», расцветала новая буржуазия и даже де-факто новое советское дворянство. Общество все прочнее садилось на потребительскую иглу, а так как благ никогда не хватает на всех, давний принцип «человек человеку брат» сменился другим — «человек человеку волк». Уже в «Утиной охоте» можно уловить предчувствие краха советской страны, произошедшего на рубеже 1980-х и 1990-х. Разочарование, ощущение бессмысленности, тупика… Именно из-за этих настроений позднесоветские годы были прозваны застоем, а не, к примеру, эпохой стабильности. В этом — психологические, социологические или даже метафизические основания последовавших за застоем перестройки и распада Союза (наряду, разумеется, с другими причинами — политическими, социальными, внешнеполитическими, личностными и так далее).