Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Наталия Осояну. Балканские мифы. От Волчьего пастыря и Златорога до Змея-Деспота и рыбы-миродержца. М.: МИФ, 2025. Содержание
В современной массовой культуре образ вампира — один из самых популярных, и даже читатель, которого не интересует хоррор, сможет привести несколько примеров литературных, кинематографических и прочих кровопийц, поскольку их имена на слуху. Первым в этом списке с большой вероятностью будет трансильванский аристократ граф Дракула, приобретший мировую популярность благодаря Брэму Стокеру и его многочисленным последователям. Именно благодаря Дракуле у нас имеются довольно четкие представления о внешности и образе жизни вампиров, и, как правило, именно этот воображаемый образ обыгрывают или деконструируют авторы новых произведений на старую тему.
На самом деле вампиры известны повсюду и очень давно, просто в разных культурах и традициях их называют по-разному, и еще иногда они пьют не кровь своих жертв, а нематериальную жизненную силу — и наоборот, некоторые монстры время от времени кровь пьют, хотя в остальном на вампиров непохожи. Это, конечно, усложняет классификацию. Даже в том, что касается всплеска интереса к вампирской мифологии в западном мире, опубликованный в 1897 году роман Стокера не создал прецедента и не был чем-то абсолютно уникальным (но это нисколько не умаляет его литературной важности), ведь первый значимый «очаг вампиризма» возник примерно на сто восемьдесят лет раньше, и не в вымышленной, литературной Трансильвании, а на страницах газет, где писали о реальных событиях, имевших место на Балканах.
21 июля 1718 года между Австрией и Венецией с одной стороны и Османской империей — с другой был заключен Пожаревацкий (Пассаровицкий) мирный договор, согласно которому последняя уступала первой некоторые территории, включая Северную Сербию. Это был, конечно, всего лишь очередной этап на трудном пути Сербии к независимости от давнего врага и захватчика: Османская империя в 1739 году вернула себе потерянные земли. Но именно тогда Западная Европа впервые обратила внимание на причудливые обычаи, бытовавшие среди сербских крестьян. В частности, из-за мрачной и загадочной истории со скончавшимся в 1725 году Петаром Благоевичем, который вошел в историю как первый человек, чей «вампиризм» документально подтвержден.
Благоевич был крестьянином и жил в сербской деревне Кисилёво. В 1725 году он умер в возрасте шестидесяти с лишним лет и был похоронен, а далее случилось странное: за восемь дней умерли девять его односельчан, причем каждый примерно за сутки до смерти был относительно здоров. Пошли слухи, что в происходящем виноват недавно преставившийся Благоевич, который якобы приходил — будучи уже мертвым — к девяти бедолагам, среди которых оказался и его собственный сын.
Мы знаем о событиях в Кисилёво благодаря отчету австрийского чиновника Эрнста Фромбальда, которому пришлось одобрить и вместе со священником засвидетельствовать то, каким образом местные жители решили бороться с вампиром. Выкопанный из могилы труп Благоевича оказался не тронут разложением, во рту у него была свежая кровь, и она обильно хлынула наружу, когда его проткнули колом. Выдержки из официального отчета Фромбальда позже были опубликованы в газете Wiennerisches Diarium (ныне Wiener Zeitung), переведены на другие языки — и Европа, узнав о существовании балканских упырей, сделалась ими одержима.
Неплохо также документирован австрийскими властями случай вампиризма, связанный с сербским гайдуком Арнаутом Павлом, который вернулся в родное село Медведжя с территории, находящейся под властью Османской империи, и там в 1726 году умер — упал с телеги и сломал шею. По свидетельству односельчан, он рассказывал, что однажды подвергся нападению вампира и, чтобы самому не превратиться в нечисть, прибегнул к верному средству: поел земли с вампирской могилы и вымазался в вампирской крови. Так или иначе, на протяжении считаных недель после смерти Арнаута Павла четыре человека пожаловались, что он к ним является, и все они вскоре отправились на тот свет. Через сорок дней после похорон гайдука сельчане вскрыли его могилу и обнаружили труп, как и в случае с Петаром Благоевичем, неразложившимся, с вытекающей изо рта, глаз и ушей свежей кровью. Когда его проткнули колом, раздался жуткий вопль. Трупу отрезали голову, а потом сожгли; то же самое сделали с четырьмя жертвами Арнаута Павла.
Через пять лет в той же Медведже за шесть недель умерло тринадцать человек. Этот случай описан двумя австрийскими врачами, Глазером и Иоганном Флюкингером. Глазер, отправленный в поселок, чтобы проверить, не началась ли там какая-нибудь эпидемия, не обнаружил заразных болезней, которые могли бы вызвать подобную смертность, но отметил в своем отчете, что сельчане жаловались на боли в боку и груди, а также на лихорадку, объясняя симптомы присутствием в Медведже вампиров. Они утверждали, что предпочтут покинуть село, нежели покорно ждать, пока кровопийцы истребят все живое; дежурили по ночам, собираясь семьями в одном доме, и требовали помощи от властей. Изначально в вампиризме заподозрили двух женщин, которые раньше жили в турецкой части Сербии. Одну звали Милица, ей было около пятидесяти лет; другая, двадцатилетняя Стана, умерла при родах. Позже, когда прибыла комиссия во главе с Флюкингером, возникла версия, что Арнаут Павел убил не только четырех человек, но и некоторое количество скота, а те, кто поел зараженного мяса, сами стали вампирами. Было вскрыто несколько десятков могил, и среди умерших за соответствующий промежуток времени обнаружилось семнадцать трупов с упоминавшимися ранее признаками вампиризма. Все были обезглавлены и сожжены, их пепел бросили в реку. Как и в случае Благоевича, о случившемся написали в газетах, чем спровоцировали живой интерес публики и множество теорий. С современной точки зрения представляется вероятным, что в начале XVIII века люди — даже образованные врачи, не говоря о простолюдинах — недостаточно хорошо разбирались в особенностях процесса разложения живой материи, из-за чего некоторые мифы и продемонстрировали поразительную для своей эпохи живучесть.
Еще одним известным — но уже легендарным — сербским вампиром был Сава Саванович. По преданию, он обитал на водяной мельнице в поселке Зарожье, которое входит в общину Баина-Башта. Его увековечил сербский писатель Милован Глишич, который часто в своих произведениях описывал сельскую жизнь и быт простых крестьян, включая их суеверия. В 1880 году он опубликовал повесть Posle devedeset godina («Спустя девяносто лет»), в которой появился Сава Саванович. Сюжет повести вертится вокруг истории любви Радойки, дочери сельского старосты Живана Душмана, и Страхини. Из-за того что Живан не хочет отдавать Радойку замуж за Страхиню, последний уходит куда глаза глядят, но недалеко: уже в соседнем селе он предлагает свои услуги местным жителям, измученным чередой странных событий на старой мельнице. Вот уже много лет любого, кто вызвался поработать мельником и остался там на ночь, утром обнаруживают мертвым. Страхине удается застать врасплох и даже ранить подлинного хозяина мельницы, вампира Саву Савановича, который в сердцах заявляет, дескать, за девяносто лет вампирской жизни он впервые остался голодным. После сельчане разыскивают дряхлую и почти глухую старушку, которая с трудом вспоминает Савановича и тот факт, что его могила находится под развесистым вязом в овраге. Найдя в конце концов и могилу — при помощи черного необъезженного жеребца, который чует нечисть, хотя от упомянутого вяза за минувшие годы не осталось даже видимого пня, — борцы с вампиризмом ее раскапывают и видят нетронутое тлением, пухлое и румяное бездыханное тело Савы Савановича. Они поливают его святой водой и втыкают кол в живот, едва заметив, что изо рта вампира вылетел мотылек (душа вампира, как и ведьмы-вештицы, могла принимать такой облик). По современным законам жанра это означало бы возвращение монстра на авансцену в самый неподходящий, с точки зрения героев, момент, но повесть Глишича заканчивается примирением со старостой, свадьбой отважного Страхини и красавицы Радойки, и лишь мельком упоминается о том, что мотылек успел погубить немало маленьких детей, пока не исчез.
ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА ВАМПИРОБОРЧЕСТВА
Южнославянский вампир объединяет в себе черты упыря, то есть восставшего покойника, и оборотня, который может превращаться в волка. Иногда эти две ипостаси разделены, но, как правило, существуют одновременно. Называют этого демона в разных балканских регионах на свой лад: вукодлак, выкодлак, вълкодлак, вурколак, тенац, лампир и так далее, включая собственно вариант вампир (согласно одной из интерпретаций, это слово проникло в западноевропейские языки именно из сербского, пусть и не прямым путем).
Как правило, считается, что народные представления о вампирах тесно связаны с представлениями о душе, которая должна отправиться в потусторонний мир после смерти физического тела. Вариант, при котором душа уходит легко и свободно, годится лишь для людей, которые жили праведно или мало грешили. Тот, кто ни к первым, ни ко вторым не относится, обречен на мучительную смерть, после которой его нечистая душа застрянет между мирами, телом же завладеет злая сила и начнет причинять всевозможный вред. Схожая участь ждала самоубийцу — и даже совершенно безгрешного человека, которого угораздило быть зачатым или родиться в нехороший день.
Есть и другие мнения: Веселин Чайканович называет вампира преанимистическим демоном, «живым трупом», относя его, таким образом, к неопределенному древнему периоду, когда вера в существование души и духов (анимизм) еще не возникла, и потому живой считалась природа — материя — целиком. Верования, связанные с вампирской душой в виде мотылька или бабочки, он учитывает, но логичным образом считает их более поздними.
Еще одно обстоятельство, связанное с вампирами, относится к ритуалам, совершающимся после смерти человека. Дело в том, что овампирение (в сербском языке превращение в вампира обозначается возвратным глаголом «повампирити се» — в буквальном смысле «овампириться»), согласно балканским поверьям, имело место в том числе в случаях осквернения трупа каким-то животным, которое могло перепрыгнуть через него или пройти под ним (такие «преступления», как нетрудно догадаться, в сельской местности совершали, например, кошки и курицы). Гроб ставили у самой стены и в целом стерегли от всех живых существ, чтобы предотвратить подобное происшествие. Считалось, что проще не допустить появление вампира, чем бороться с ним, поэтому были и другие меры предосторожности:
— гроб обмазывали чесноком;
— покойнику клали в руку соль, хлеб и воск;
— в рот вливали подогретое красное вино, которое символизировало кровь и должно было заранее насытить — и в некотором смысле обмануть — потенциального вампира;
— кожу в ряде мест протыкали металлическим предметом (это было связано с одним необычным свойством балканских вампиров, о котором пойдет речь чуть дальше) и т. д.
Итак, вукодлак — это человек, в чье тело на протяжении сорока дней после смерти вселяется нечистый дух, вынуждающий его восставать из могилы, завернувшись в саван, чтобы убивать людей и пить их кровь. Считается, что днем вукодлак лежит в гробу и лицо у него красное и раздутое. По сравнению с привычным образом вампира из массовой культуры удивляет совсем другой факт: согласно балканским верованиям, у вампира... нет костей! Он фактически представляет собой кожаный бурдюк в форме человеческого тела, наполненный студнем или мясной кашей. Эта особенность помогает упырю проскользнуть в дом даже через самую маленькую дырочку, словно мышь, о чем упоминают, например, Вук Караджич и Павел Ровинский, а Чайканович отмечает интересную метафору, которую мы встречаем, например, в «Сатириконе» Петрония Арбитра: utres inflati — «меха надутые», так этот древнеримский автор говорит о людях в целом. Именно с этой «надутостью» связана упомянутая выше мера предосторожности: когда мертвецу протыкали кожу еще до похорон, считалось, что через рану вытечет содержимое, и он не сможет встать из гроба. Этим свойством также объясняется выбор оружия: кол (только не осиновый, а «глоговый», боярышниковый; иной раз даже просто боярышниковая ветка) нарушает целостность «футляра», и вампир теряет силы или погибает. Впрочем, то же самое можно было сделать любым острым предметом, включая швейную иглу. Годились и собачьи клыки — собаки были среди тех, кто мог узреть вампира-невидимку или распознать его в облике зверя (волка или того, кто осквернил труп). Этой же способностью обладали люди, рожденные в субботу или вторник, — они назывались вампирджии.
Вампир в первую очередь стремился вернуться в свой дом, и случалось так, что он вступал в интимные отношения с собственной вдовой. От этого рождались дети — вампировичи. Душу, согласно некоторым верованиям, они получали от матери; вместе с тем не имели костей и не отбрасывали тени. Иногда вампирович одновременно был вампирджией, то есть дитя вампира могло быть наделено способностью опознавать других вампиров и, как следствие, помогало от них избавляться.
Впрочем, вампиры могли наведываться и к чужим женам — по крайней мере, некоторые дамы, не без оснований обвиненные в супружеской измене, объясняли случившееся испугом и страхом отказать сверхъестественному, смертельно опасному любовнику. «Черногорские вампиры этим занимаются гораздо меньше, чем далматинские, — отмечает Павел Ровинский, — потому что черногорец тотчас рассчитался бы с женой и с вампиром, если бы застал с нею; они больше только пугают».
Как быть, если вампир уже восстал? На этот случай существовали такие варианты:
— дом покойника окуривали благовониями;
— на дверях смолой рисовали крест;
— вокруг дома прокладывали борозду — считалось, что вампир, как и многие другие демоны, неспособен ее пересечь;
— в окна и двери вставляли боярышниковые ветки, которые вынимали по прошествии сорока дней;
— с четырех сторон от могилы ставили горящие свечи, вокруг нее «рисовали» защитный круг черной шерстяной нитью;
— одежду и обувь покойного сжигали, чтобы ему не в чем было вернуться, и т. д.
Труп также могли «прибить» колом из боярышника, который не давал вампиру подняться вновь, или просто сжечь. Насколько часто в прошлом до этого доходило, можно лишь предполагать, но цитата из Законника Стефана Душана, важнейшего источника средневекового права Сербии, позволяет предположить, что подобные случаи не были редкостью.
Статья 20. О могилах
И люди, которые с волхвованием достают (покойников) из могил и их сжигают; село, которое это сделаетъ, пусть платит «вражду»; если же поп на это пришел, то да извергнется из священства.
Слободан Зечевич пишет, что большинство вампиров со временем погибали от повреждений острыми предметами или укусов собак, волков. Но если кому-то удавалось выжить, он уходил в другие края, оседал там и становился мясником — да, да, выбирал работу вблизи от источника столь милой его нутру крови. Он мог на время вернуться к жене в облике человека или пса. В одной из записанных историй вампир навещал свою вдову на лугу, где она собирала сено, однако один раз явился к ней как пес и порвал юбку. Когда женщина рассказала об этом мужу, он рассмеялся — она же, увидев застрявшую у него в зубах нить от юбки, лишь тогда поняла, с кем имеет дело. Вновь занявшись сеном, вдова будто случайно проткнула мужа вилами и тем самым покончила с ним навсегда. Вампир, как отмечает Чайканович, зачастую легковерен и глуп.
В некоторых областях Сербии верили, что вампиром можно стать при жизни, добровольно впустив в себя злого духа или став его сосудом вследствие какого-нибудь страшного греха. Считалось, что такого полудемона земля не примет, извергнет его кости, и потому его душа обречена скитаться и причинять людям зло. С этим поверьем связано сербское проклятие «Земља ти кости измећала!» («[Чтоб] земля твои кости извергла!»). Оно подразумевает, что объекту гарантированы посмертные муки как черному колдуну, грешнику, живому вампиру.
С другой стороны, в живого вампира можно было превратиться без греха и против воли, в результате стечения обстоятельств. Такая судьба ждала правнука или правнучку ребенка, рожденного вне брака, и еще того, кто что-нибудь принял у умирающего живого вампира, который воспользовался единственным шансом упокоиться и передал свой дар ни о чем не подозревающей жертве.
В Восточной Сербии живого вампира называли прикољиш (приколиш).
***
Вера в вампиров — неотъемлемая часть балканского фольклора, широко распространенная как среди христианского населения, так и среди мусульман. Некоторые инциденты с вампирами документированы по меркам эпохи довольно хорошо, и все-таки сведений недостаточно, чтобы с уверенностью предложить рациональное объяснение случившегося. Балканский вампир — неупокоенный мертвец, который может вредить своей семье либо всей общине. Он становится таковым из-за собственных грешных поступков, включая добровольную сделку с нечистью, или в результате неудачного стечения обстоятельств, среди которых чаще всего упоминается осквернение трупа каким-нибудь животным. Использование пресловутого кола (в балканских верованиях — не осинового, а боярышникового) для убийства вампира связано с тем, что это существо не имеет костей и внутренних органов, а представляет собой, по сути, просто ходячий бурдюк, наполненный кровавой кашей. И если пробить стенку «бурдюка», никуда он больше не пойдет.
Современный миф о вампирах, кинематографических, телевизионных и литературных, уходит корнями к образу графа Дракулы. Но загадочный и грозный трансильванский аристократ, в свою очередь, один из отложенных результатов европейской одержимости вампирами, которую мы можем не только датировать началом XVIII века, но и связать с конкретными событиями, произошедшими, как было описано в этой главе, на Балканах.