Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Эдлеф Кёппен. Будни добровольца: в окопах Первой мировой. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2024. Перевод с немецкого Антона Чёрного
1
Сентябрь 1915 года. Однажды утром на позицию явился полковой врач. Солдаты догадались, что будут делать прививку. Черт подери, опять будет лихорадить после того, как этот пилюлькин осел продырявит кожу ржавой иглой. Вдобавок ужасные боли в мышцах.
Но как отказаться? Лейтенант Штойвер с вахмистром идут по рядам, сверяя по списку, все ли на месте. Даже часовые должны явиться.
Рядом с врачом унтер из санитаров. У него с собой два вещмешка, откуда он достает длинненькие, блестящие серым лаком жестяные коробочки. Каждому по одной. Когда раздача окончена, лейтенант приказывает «Смирно!», а обермедик толкает речь:
— Ребята, вам сегодня раздают защиту от газа. Скоро потренируемся, как накладывать и применять эту защиту. Но сперва, если вам интересно, хочу объяснить, о чем речь. Вы читали в сводках, что противник уже некоторое время напускает на нас ядовитые газы. Он надеется напугать нас этими газовыми облаками. Я прямо заявляю: так называемые газы — это просто вздор, который никому не может навредить. Когда попадаешь в эти облака, заслезятся глаза или начнется кашель. Вот и все. Естественно, этой чушью враг пока ничего не добился. Он добился только, что и нам теперь придется использовать газ. Это не так уж и безобидно. Мы, конечно же, блюдем законы международного права, которые частенько попирают ногами эти свиньи по ту сторону фронта. Но уж мы им зададим жару! Об этом вы уж не беспокойтесь.
Наш газ сдувает прочь, если ветер идет в сторону противника. Но если не повезет и ветер переменится, то на этот случай в будущем будем надевать защиту от газа, чтобы не получить в рожу свои же облака. Наша газозащита состоит из марлевой повязки, пропитанной жидкостью. Эту повязку следует накладывать на рот, по возможности так, чтобы закрыть и ноздри. Тогда с вами ничего не случится. Сейчас покажу.
Доктор открыл одну из серых лакированных коробочек и достал повязку. Она походила на компрессы, которые прикладывают студентам, раненным во время мензур-дуэли, — толстый тампон из марли, с белыми завязками по обе стороны.
Достав из жестянки бутылочку, он откупорил ее и вылил немного жидкости на марлевый тампон:
— Смачивать так, чтоб жидкость не капала. Затем слегка сжать и наложить куда надо. Вот, попробуйте.
Это было что-то новое. Вся батарея открыла коробки, смочила кусочки марли и предписанным образом наложила их на рот, прикрыв заодно и ноздри. У большинства по бороде текла жидкость. Запах был мерзкий.
Глядят друг на друга. Очень смешно. Канониры, у которых были усы, смотрелись благовоспитаннее. Было похоже на особые повязки для усов. Но чисто выбритые производили идиотское впечатление. Как будто фестиваль масок. Глазами все ухмылялись. Наконец сняли повязки, отплевываясь. Черт их дери, эта жидкость совсем не годится для утоления жажды!
Потом еще поупражнялись по команде.
«Защиту надеть!» — кропотливые поиски тщательно завязанной петли. Исполнение не задалось.
«Защиту убрать!» — бинты свернули и положили в жестянки.
— Быстрее нужно! Итак, еще раз: газы! Батарея, надеть защиту! А теперь повязку с веревочками в обе руки и, хоп-хоп-хоп, вяжем на носу, быстрее молнии! Так... раз, два!
Дело пошло получше. Обермедик повторил команду раз десять. Казалось, он очень гордился силой своего голоса. Затем он обратился к Штойверу:
— Лейтенант, личный состав надо хотя бы пару раз в неделю поднимать по газовой тревоге!
Тут он встал, словно петух, готовый закукарекать:
— Все слушайте! Кто потеряет защиту или не всегда ее будет иметь при себе, того буду безжалостно сажать под арест. Не считая того, что за свою беспечность можно очень легко поплатиться смертью. И еще: вместо жидкости можно пропитывать марлю мочой. Так что, если бутылка кончилась, можно отлить прямо на повязку. Понятно? Большое спасибо, лейтенант.
«Смирно! Разойдись!»
Вернувшись в расположение, артиллеристы восхищенно обсуждали новое чудо техники. Газ? Естественно, все о нем слышали. Вот ублюдство! Этого еще не хватало! Потом еще додумаются выращивать бациллы и сбрасывать их в бутылках с самолетов. Эта война — несусветная хрень!
Но пока что, из веселья и любопытства, солдаты снова напялили газовую защиту, и пока что это было весело и смешно. Пробовали изображать и выставляться как можно глупее с помощью повязки из марли. Один надел на лоб, другой на нос, большинство корчило из себя фехтующих студентов. При каждом орудии находились те, кому изобретение показалось настолько новым и любопытным, что они просили товарищей сфотографировать их, дабы наглядно передать по почте эту восхитительную чушь своим близким.
Да, кстати, газовая атака... По весне об этом уже что-то было в армейской сводке, потом еще это обсуждали с пехотинцами, стоявшими по соседству. Много шума из ничего! Все это ерунда! Если враг не придумает ничего получше, может оставаться дома. Нас такими финтифлюшками не впечатлишь. Настоящая граната куда хуже вонючей тучи. А теперь у нас и газовая защита есть. Что нам будет?
2
1 марта 1915 г.
Ставка Верховного главнокомандования
Западный театр военных действий
На отдельных участках нашего фронта французы вновь применили, как и за несколько месяцев до этого, снаряды, выделяющие при детонации зловонные и удушающие газы; никакого ущерба причинено не было.
16 апреля 1915 г.
Ставка Верховного главнокомандования
Западный театр военных действий
Использование бомб, выделяющих удушающие газы... со стороны французов учащается.
17 апреля 1915 г.
Ставка Верховного главнокомандования
Западный театр военных действий
Вчера англичане также применили гранаты и бомбы с удушающими веществами восточнее Ипра.
Сообщают из Ставки Верховного главнокомандования:
В публикации от 21-го числа сего месяца английское командование жаловалось, что немцы при отбитии высоты шестьдесят к юго-востоку от Ипра использовали снаряды, выделявшие при разрыве удушающие газы, «в нарушение всех законов цивилизованной войны». Как следует из немецких публичных заявлений, наши противники используют это оружие уже в течение многих месяцев. Они, очевидно, держатся мнения, что позволенное им не позволено нам. Мы понимаем эту точку зрения, не блещущую новизной в ходе текущей войны, особенно ввиду того, что развитие немецкой химической науки, безусловно, позволяет нам использовать намного более эффективные средства, чем те, что есть в распоряжении противника, но разделить эту точку зрения мы не можем. К тому же апелляция к законам и обычаям ведения войны в данном случае не работает. Немецкие войска не стреляют «снарядами, единственной целью которых является рассеивание удушливых или ядовитых газов» (Гаагская конвенция от 29.07.1899). Газы, образующиеся при разрыве немецких снарядов, хотя и кажутся более неприятными, чем газы из обычных французских, русских и английских артиллерийских снарядов, тем не менее не столь опасны. Газовые установки, используемые нами в ближнем бою, никак не противоречат «законам ведения войны». Они не несут в себе ничего, что было бы сильнее того эффекта, который достигается вязанкой подожженной соломы или дров. Поскольку образующийся дым ясно виден даже в темную ночь, каждому дана возможность своевременно избежать его воздействия.
(«Фоссише Цайтунг», 23 апреля 1915 г.)
3
«...газы, образующиеся при разрыве немецких снарядов, хотя и считаются более неприятными, чем газы от обычных артиллерийских снарядов, все же не столь опасны, как последние...»
«...Облако газа накрыло участок фронта между Биксхооте и Лангемарком, в основном занятый французской колониальной дивизией, посеяв ужас и замешательство в ее рядах и вызвав отравление газом в общей сложности 15 000 человек, в их числе 5000 погибших...»
(Хауслиан. Химическая война, изд. Миттлер и сын, Берлин, 2-е изд., с. 12)
«...поскольку образующийся дым ясно виден даже в темную ночь, каждому дана возможность своевременно избежать его воздействия...»
«...вызвав отравление газом в общей сложности 15 000 человек, в их числе 5000 погибших...»
4
Вспомним же, с каким беззастенчивым восторгом вражеская и американская пресса объявили минувшей осенью о замечательных французских изобретениях, позволяющих увеличить разрушительную силу артиллерийских снарядов за счет действия отравляющих газов. Не забудем и печально известную рекламу компании «Кливленд Автоматик Компани», где о новой гранате говорится буквально следующее (в немецком переводе):
«Материал совершенно особого типа, он обладает высокой эластичностью и прочностью, способен разбиваться на мелкие осколки при взрыве гранаты. Схема воспламенения этой гранаты аналогична воспламенению шрапнели, но отличается тем, что для подрыва в полости снаряда используются две взрывчатые кислоты. Соединение их производит страшный взрыв, действующий сильнее, чем любой другой тип, использовавшийся до сих пор. Если немедленно не оказать помощь, вещества, контактирующие с этими кислотами при взрыве, и нанесенные ими раны означают страшную мучительную смерть в течение четырех часов. Исходя из опыта условий, сложившихся в окопах, в данный момент невозможно оказать такому раненому срочную медицинскую помощь и избежать летального исхода. Крайне важно немедленно прижечь рану, будь она на теле или на голове, или прибегнуть к ампутации, если она на ногах, поскольку противоядия не существует. Отсюда следует, что этот снаряд мощнее обычной шрапнели, так как раны, нанесенные шрапнельными пулями и взрывчатыми веществами, не так опасны для тела, так как в них нет ядовитых примесей, требующих скорой медпомощи».
Вот стóящая тема для возмущения всего мира. Насколько иными были бы заявления, если бы французам или англичанам удалось опередить нас, создав эффективные газогенераторы!
(«Фоссише Цайтунг», 23 июня 1915 г.)
5
На участке фронта под Лоосом газа не наблюдалось. Заступая в окопе на пост артнаблюдателя, Райзигер всякий раз прислушивался к тому, что говорит пехота. Но и они ничего не знали. Как бы то ни было, противник точно до сих пор не вкопал ни одного газового баллона — это наверняка приметили бы по изменениям на местности.
Нет-нет, все было в высшей степени нормально. Никакой повышенной активности артиллерии. Никаких перемен в расположении колючей проволоки. По ночам посты нашей разведки могли перемещаться сколько угодно: по ту сторону определенно было спокойствие.
Единственной новинкой было тяжелое орудие, намного большего калибра, чем раньше, стрелявшее уже несколько дней подряд.
Возле расположения офицера лежал неразорвавшийся снаряд. Райзигер всегда проходил мимо него с робким уважением. Ростом он был метр семьдесят восемь, но зверюга, лежавшая на дороге, была на добрых десять сантиметров длиннее. Он не знал, сколько его собственное тело в обхвате. А вот диаметр этой блестящей черной жуткой твари можно было прочитать у нее на дне: тридцать восемь с половиной сантиметров.
Слава богу, только один выстрел каждый вечер. В 1/96 его окрестили «вечерний удар». Каждый день ровно в семь часов. Надежно, с точностью до секунды.
Пять минут перед ним проходили скверно.
Один и тот же спектакль каждый вечер. Весь день не знали, сколько точно времени. Но то, что наступает без пяти семь, странным образом ощущалось всей батареей. Без пяти семь во время ужина часы ставили на стол. Спокойно разговаривали себе дальше, но разговоры становились все более прерывистыми. Без трех минут, без двух минут. Потом в каждом укрытии кто-то замечал: «Скоро вагонетку подгонят». Откладывали нож, вытянутые ноги подтягивались, комфорт внезапно заканчивался. Сидели по-военному. Не разговаривали. Кто-то барабанил по столу, кто-то приглаживал волосы или сучил пальцем за воротником.
И вот ровно семь. Настолько точно семь, что можно было сверять часы.
И вот!
Глухой выстрел. Никто не реагировал. Разве что считали про себя. Один, два, три... шесть, семь, восемь, девять...
Дальше уже можно было не считать.
Колебание проходило по всем домам и укрытиям. Не воображаемое, нет, настоящее колебание. Стены дрожали, колеблясь в едином ритме. Пол поднимался в едином ритме. Незакрепленные тарелки плясали на столе. Незакрепленные ложки вибрировали. Окна дребезжали, двери шатались, а порой одна вдруг распахивалась.
Все это длилось секунды.
Шум, постепенно усиливаясь, превращался в грохот. Как будто пустой десятиметровый мебельный фургон едет по узкой ухабистой дороге. Лошади бестолково рвутся. И вдруг бестолковая ухабистая мостовая переходит в гладкий асфальт, и вот уже лошади мчат по нему телегу галопом.
Гром, грохот!
Обладатели часов кладут их в карманы. Краски возвращаются на побледневшие лица. Все глядят друг на друга с широкими смущенными и испуганными ухмылками. Рот дожевывает хлеб с консервированной ливерной колбасой или копченой селедкой. И кто-то говорит: «Н-да, вот так война!» или: «Ну когда уже почта придет?»